Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка - Андрей Войновский

– Так Степан Данилыч у нас сегодня основной докладчик, – не моргнув и глазом, с воодушевлением ответил мне заведующий клубом. – У нас же сегодня как раз «Великий праздник урожая», а потому, говорю, все без исключения поголовно в поле. Только вас, как дорогих гостей, пожалели и будить не стали. А так, сначала митинг, а потом полным ходом жатва.

– Жатва? Но я же точно помню, что еще вчера была… Ну, как ее?.. Посевная! Мне об этом ваш Фаддей Авдеич сам сказал. Лично! Какая, к черту, жатва?

– А все правильно сказал. Вчера посевная, а сегодня жатва.

Простите, дорогой читатель, но я от радости за селян пропустил еще одну. Внеочередную.

Добродушно улыбавшийся гегемон встал из-за стола и, не особо поспешая, подойдя к распахнутому окну, посмотрел на небо. Что и говорить, день-то выдался на загляденье. Солнечный поток лил на землю как из ведра, и, невзирая на некоторую нервозность моего состояния да и вообще на весь абсурд происходящего с нами, все равно хотелось радоваться, а твоя душа, много пережившая за это время, судя по всему, не утратила пока еще способности вдыхать неповторимые ароматы жизни и, попросту, по-русски, (ой, простите!), торжествовала. Да, именно, торжествовала без явной на то причины. А просто так. И это я могу вам констатировать с присущей мне ответственностью. Ну, во всяком случае, с той, какая есть.

– Вот если поглядеть на солнце, – спокойно, без эмоций произнес Сковорода, слегка прищурившись от яркого света, лепившего ему прямо в глаза, – то можно безошибочно определить, что светило нынче исключительно активное. Да оно даже какое-то внепланово активное. Вон, гляньте, протуберанцы можно наблюдать невооруженным глазом, а это ведь очень даже способствует хорошей урожайности. Спросите у мало-мальски грамотного астрофизика, и он вам ответит, что при таком солнце все произрастает за сутки. И никаких тут сказок, и ничего сверхъестественного.

Мне показалось, что меня, горемычного, будто снова качнуло. Точно так же, как тогда на крыльце якитории. Издав легкий, воздушный гееподобный стон, я снова налил себе водки. И снова выпил, даже не подумав предложить рюмку моему весьма интересному собеседнику, стоявшему, как фрагмент деревенского частокола подле раскрытого окна, откуда лившийся на землю солнечный поток был готов, казалось, опрокинуть не только сумрак тени, но и сумрак вечной ночи, которая была бы таковой без звезд.

– А что, – ехидно спросил я гегемона от культуры, – гуси с собаками тоже на митинг пошли?

– Вопрос ваш понял. – Сковорода в секунду посерьезнел и, я бы сказал, даже посуровел. – Тут все куда сложнее. Живности в деревне действительно не осталось.

– Как это? – изобразил я на своей физиономии нескрываемое удивление. – Ящур, птичий грипп и бешенство одновременно, что ли?

– Хуже… – Он вернулся к столу и с нотками безграничной сокрушенности в голосе тихо обратился ко мне, пальцем, тем не менее, указав на графин: – Позволите?

Я конечно же ему ее, любезную, налил, а господин Сковорода ее же, родимую, незамедлительно и опрокинул, но все по той же схеме: выдохнул, выпил и снова выдохнул.

– Что-то случилось серьезное, Гриша? – театрально напомнила о себе вдова.

– Ох, извиняюсь, дамочка, да только вам бы лучше этого не слышать. Если уж у меня-то сердце кровью обливается, то за вашу женскую нервную систему и подавно опасаюсь.

– Да что случилось-то, в конце концов, господин Сковорода? – уже не выдержав, я разве что не заорал ему прямо в ухо.

– Еще до японца, – спокойно ответили мне, не обратив никакого внимания на мое отнюдь уже не легкое раздражение, – Фаддей Авдеич по ошибке выписал корейца. Понятно, что сначала исчезли собаки, затем кошки, затем птица, а уж после и скотина. Вот думаем сейчас начать одомашнивать зверя и дичь, чтобы, значит, потом селекционным методом…

– Э нет, Сковорода, ты погоди, – перебил я гегемона, не зная, что было бы приемлемее – взвыть, разразиться, как вдова, хохотом или двинуть заведующему местной культурой непосредственно в морду. – Чего ты тут несешь? Какой, на хрен, японец? Этот ваш гребаный Ерлы… Ерлыдырген такой же японец, как я солист балета!

– Согласен, – с раздражающей невозмутимостью ответили мне. – Да, действительно, родился вдали от родины, – Сковорода при этом оставался предельно серьезным, – но, однако, вот доподлинно известно, что родители – именно японцы. Мы между тем все, конечно, отлично понимаем, что если, к примеру, воробей родился в конюшне, то это совсем не означает, что он, извините, лошадь, но ведь все равно, как ни крути, что кореец, что башкир, раса-то одна – монголоидная. Значит, и культуры, опять же, должны быть похожие.

Я медленно поднялся из-за стола и, дабы не упасть, расставляя ноги, подошел к торцу широченной кровати, на которой, подобно царице, продолжала возлежать близкая мне женщина.

– Послушай, любезный Сковорода, гегемон от культуры, известно ли тебе, что ты меня просто-напросто добил? А посему да не пошел бы ты в глубокую бездонную жопу вместе с вашими протуберанцами, урожаями, селекцией и заезжим театром – Сказав это, я рухнул ничком на кровать поверх плотного, сшитого из ярких лоскутов одеяла и разразился-таки наконец негромким, но все же каким-то, я бы сказал, заунывным смехом. А что, нельзя? Теперь моя очередь. И думаю, по праву. Дайте уж и мне немного посмеяться. Вот только я, к великому сожалению, не Людмила Георгиевна, чтобы закатывать веселые истерики. Что-то в последнее время мне это то ли несвойственно, то ли просто плохо получается. Да над чем, собственно, смеяться? Ведь если так подумать, по сути одна фантасмагория – зеркальное отображение любой другой. Разница лишь в том, какое освещение и сколько лампочек задействовано, а в остальном все так же, как в каком-нибудь «Аншлаге» или «Кривом зеркале» – пошло, плоско и одинаково. А кстати, о нашем телеюморе. Я в принципе не против, но почему так часто и на всю страну? И отчего бы этим неплохо устроившимся ребятам не нести свою духовность и культуру посредством исключительно концертной деятельности, не зомбируя жаждущее позитивного население своими нескончаемыми «аншлагами» каждый божий день в лучшее эфирное время, да еще и к тому же по двум центральным каналам? Вот и получается, что полстраны, не имея у себя в наличии других каналов, просто обязано в одно и то же время, строго по расписанию садясь перед ящиком с изображением, выказывать безудержную радость при появлении в этом самом ящике лица с неувядаемой улыбкой. Лица нашего главного юмориста. А ведь давно уже известно, что если человеку каждый день отвешивать по триста щелбанов и говорить ему, что он свинья, то рано или поздно человек захрюкает. Ну и потом, граждане, смешащие народ, чего вам, собственно, бояться? Есть аксиома, которую никто опровергать не собирается: на любое, с позволения сказать, искусство, льющее на наши головы лучезарный свет с подмостков, всегда отыщется свой истинный ценитель, а соответственно, и горячий почитатель вашего безбрежного таланта и вашего брызжущего импровизацией «искрометного» юмора, если конечно же при этом вы по-настоящему искренни и всецело без остатка отдаете себя этой профессии. Но главное, сами верите, что творите добро и приносите пользу…

Нет, судя по всему, этот гегемон так меня достал, что я, скромный и смиренный, вдруг ни с того ни с сего взял да и наехал на бедных и несчастных юмористов от рождения, отлично понимая, что дело вовсе и не в них. Что оплаченное капанье «искрометного» юмора на твои мозги, в сущности, ничем не отличимо от закачивания нефтью цилиндрических железных бочек. Да, ребятам-юмористам несказанно повезло, что можно, корча рожи – и не всегда профессионально, – получать нехилое бабло, а вот ты, козел, наверное, просто им завидуешь. Хотя, впрочем, теперь уж вряд ли. Теперь ты у нас вполне самодостаточен и, если все закончится нормально, полетишь на побережье Адриатики. А если нет, но ты при этом сохранишь способность и дышать, и думать, то, ручаюсь, по-прежнему останешься завистником, потому что такова, повторюсь, человеческая природа, ибо «всюду деньги, деньги, деньги, всюду деньги, господа…» А вот возьми ты нашу живописную деревушку: здесь, насколько понимаю, денег отродясь не видывали, однако же живут, не стонут. Урожаи, понимаешь ли, собирают разве что не каждый день. Правда, злой тугарин в лице по ошибке выписанного корейца немного поубавил благосостояние селян, но ведь все равно же унывать не думают. Может, конечно, песок и плохая замена овсу, но копченый угорь в сравнении с повзрослевшей говядиной – замена более чем достойная. И к чему мне тогда телевизор? К чему мне тогда телефон, Газпром, электричество? Скажите, люди добрые, к чему все это мне, если свечечку зажег – и знаешь, что в подполе у тебя, счастливого, деликатесов по самый подбородок? Даже собаки их не едят. Во как! Впрочем, не едят, скорее, потому, что их, собак, благодаря тому же корейцу, просто не осталось. Но все равно: идиллия – она и без собак идиллия. Ее, эту идиллию, за просто так не разменяешь. Эту идиллию, судя по всему, надо заслужить.