Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка - Андрей Войновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы уж меня извините, Григорий, что я с вами давеча так некрасиво обошелся, – виноватым тоном сказал я Сковороде.
– Пустяки, – ответил он мне, добродушно улыбаясь. – У нас по части грубости комиссар Шлыков каждый вечер такое безобразие чудит. Так мы уже привыкли и внимание не обращаем.
– Да? Вот прямо так?
– Конечно. А зачем?
– Да-да, понимаю… Ну, еще раз приношу извинения… Но все равно, вы же не станете отрицать, что вся эта хреновина насчет урожаев – сущий бред?!
– Нисколько, – ответили мне спокойно и очень серьезно. – Вот если бы погостили еще денечек, так и сами бы убедились. Кто мешает? Только рады будем.
– Хорошо. Еще раз извините, Гриша. Я все понял. Верю. Так где у нас с вами зрительный зал?
– Фойе здесь, как видите, маленькое и тесное, так что далеко ходить не придется. – Сказав мне это, он распахнул узкую двухстворчатую дверь, никогда не смазывавшиеся петли которой заскрипели так, что заезжему товарищу довольно неприятно резануло по ушам.
И что здесь, дорогой читатель, собственно, описывать? Думаю, понятно, что чуда не случилось и интерьер поселкового клуба мало чем отличался от незамысловатого «декора» экстерьера.
Зрительный зал состоял из так называемого партера и, соответственно, сцены. Балкон, ложа, музыкальная яма, понятное дело, отсутствовали. А если конкретно говорить о партере, то он являл собой стоящие рядами обыкновенные деревянные скамейки, а сцена… Ну, что сцена? Тот же пол, только на метр выше, и по бокам обшарпанные старые кулисы из очень-очень, как мне показалось, пыльного и грязного малинового бархата. Единственное, что сразу бросилось в глаза, но не удивило, так это освещение. Скорее, некоторые «композанты» этого освещения. А именно старинные и если уж не золотые, то определенно позолоченные раритетные подсвечники, висевшие на стенах зрительного зала, да под стать им и канделябры, стоявшие в ряд по краю сцены и, судя по всему, служившие рампой.
Насколько я понял, на сцене уже стояла готовая к началу представления декорация. Декорация до аскетичности простая и незамысловатая: табурет, стол и сколоченный из досок стоящий вертикально продолговатый ящик, на котором на приколотом листке бумаги явно угольком было написано «холодильник». Впрочем, в глубине сцены еще находилась скамейка, на которую при желании можно было и прилечь.
«Ага. Раз холодильник, значит, будет сцена из современной жизни, – почему-то подумалось мне. – Ну и замечательно».
– Давайте с вами присядем, – шепнул мне на ухо заведующий клубом. – Перед началом генерального прогона я вам должен сделать некоторые пояснения.
– А почему шепотом? – спросил я Сковороду, сам непроизвольно перейдя на шепот.
– Так как же иначе? – искренне удивились мне в ответ. – Театр, да и вообще искусство – это же великое таинство, и в таких местах всегда при необходимости надо разговаривать очень негромко.
Не скажу, чтобы я сильно устыдился, но слово «таинство» несколько резануло слух и всколыхнуло память. Где-то и когда-то в очень похожем контексте я это уже слышал. Ну да ладно.
– Так все-таки давайте с вами присядем, где вам будет удобно, а я, с Вашего разрешения, продолжу, если вы не против.
– Я не против. – Мы с ним присели на лавку практически в самом центре зрительного зала.
– Ну так вот, пьеса, значит, называется «Депутат Балтики», – продолжали взволнованно мне шептать в непосредственной близости от уха, отчего периодически приходилось морщиться, но я стоически терпел, так как вторично обижать Сковороду какой-нибудь очередной бестактностью мне вовсе не хотелось. – Пьеса крайне актуальная и даже, можно сказать, злободневная…
– Гриша, так я это, надеюсь, пойму в процессе.
– Это разумеется. Но, видите ли, учитывая нашу изолированность, большая проблема с бумагой. Харон обещал, да, видно, не вышло. И получается, что программки-то мне написать не на чем. Впрочем, селяне… Ну, я имею в виду, наш зритель… Он, конечно, и благодарный, и понятливый, но вот вам один момент я объяснить обязан.
– А я, значит, Гриша, выходит, идиот?
– Да ну что же вы такое говорите? В том-то и дело, что как раз наоборот. Ведь загвоздка в том, что роль «феи пустыни» была написана покойным Титом Индустриевичем Семипаховым специально для его жены Изольды Петровны Семипаховой, но, как мне сказали актеры, недавний очередной аборт ее подкосил, и поэтому срочно пришлось вводить другую актрису.
– И что?
– Ну как же? Колорит ведь от этого теряется. Я же именно по этому поводу-то ужасно и переживаю.
– Я думаю, Гриша, не стоит. Все и так будет путем. Уверен.
– Вы так считаете?
– Вне всяких сомнений.
– Вот спасибо. А кстати, вы, часом, с покойным Тит Индустриевичем знакомы не были?
– Нет, Гриша, увы, но ни с покойным Тит Индустриевичем, ни со вдовой Изольдой Петровной, которую так некстати подкосил недавний внеочередной аборт, ни даже с самим товарищем Крупским я не имел счастья быть знакомым лично. Слушайте, Гриша, с Изольдой Петровной мне уже все досконально ясно и понятно. Думаю, самое время начинать генеральный прогон.
– Ага. Есть. Будет исполнено… Граждане актеры, вы готовы? – Заведующий клубом так неожиданно и так громко заорал на весь клуб, что лопнуло не только таинство, но и мои уже привыкшие к тишине барабанные перепонки.
– Всегда готовы, Григорий Спиридоныч, – донеслось из-за кулис жирным зычным баритоном.
Григорий Спиридоныч поднял руку вверх и, отчаянно ею мазнув, затем громко скомандовал не то «батарея, огонь!», не то «все на баррикады и да здравствует конституционная монархия!», не то знаменитое гагаринское «поехали!», не то еще что-то в этом роде… Извините, так толком и не разобрал, но знаю доподлинно, что в эту секунду на внепланово активном солнце мощно заявил о себе очередной протуберанец.
Тит Индустриевич Семипахов
«Депутат Балтики»
(одноактная пьеса)
[1]
Действующие лица:
а) ведущий – заезжий актер Н.;
б) Нефред Эрнандович Казуистов, депутат высшего законодательного органа страны – заезжий актер К.;
в) Колян, помощник депутата – заезжий актер С.;
г) Фея пустыни – фамилия исполнительницы неизвестна.
После того как за кулисами кто-то со всей дури долбанул чем-то тяжелым обо что-то железное, имитируя, по всей видимости, гром или гонг, на сцене появляется ведущий, наверное знаменуя тем самым начало театрально-драматического действа.
Ведущий (торжественно). Мы вам, друзья, хотим вначале эпиграф к нашей пьесе прочитать, в себе, бесспорно, содержащий глубокий философский смысл. Эпиграф сей не то из Библии, не то от Аристотеля цитата, не то от Соловьева, Канта иль Блаватской, не то сам автор сочинил – не важно. Здесь важен, повторимся, глубокий философский смысл. Итак, звучит эпиграф сей, примерно эдаким макаром: «И сдвинутся холмы, и даже горы сдвинутся, и море вспенится бурливо, но лишь Моя отеческая милость к тебе пребудет неизменной, ибо терпение Мое, о человек, пока границ не знает во Вселенной».
Теперь, друзья, займем минуту вашего внимания необходимым предисловием к началу нашей пьесы.
Нефред Эрнандыч Казуистов был избран в Думу по партийным спискам. И без каких-либо проблем он избран был уже на третий срок.
Имел среди коллег по партии, да и не только, непререкаемый авторитет и слыл блистательным законотворцем.
К нему ходили за советом в кабинет, как за советом к аксакалу ходят горцы.
Да что там говорить, Нефред Эрнандыч слыл, воистину, гуру. Он мог из пальца высосать закон, который бы чернил, клеймил, развенчивал любую откровенную муру и тут же, если надо, возводил ее до сказочных, недосягаемых, высот вселенских.
Такой вот в Думе был законотворческий «пиит», которого б, казалось, нам впору со Столыпиным сравнить, с Родзянко, со Смоленских…
Однако ж нет, друзья. Не так все просто. Сравнения дают неверную картину. Нефред Эрнандыч по развитию гораздо выше их стоял и мыслить мог, как истинный стратег, концептуально. И все, что б он ни сотворил, ни создал и ни написал, уже само собой по сути гениально.
Да-да, друзья, такой вот в нашей Думе был неистовый законотворческий «пиит». И именно, что был!.. Убили нашего героя! Точней сказать, по авторской задумке, должны убить, как только пьеса завершится, и, стало быть, сегодняшней же ночью без совести и чести проклятые наймиты его и порешат.
Ну, что поделаешь, друзья? Не только ведь героями история богата. (Пауза.) Как видите, я плачу. Однако, миссию свою я все же завершу и доскажу положенное мне по тексту…
– Восхитительно! Просто восхитительно! – взволнованно шептал мне на ухо восторженный Сковорода, от сопереживаний красный, как давно созревший помидор. – вы только посмотрите, каждый раз в одном и том же месте строго по тексту начинает пускать слезу. Согласитесь, великолепный актер!
– Соглашусь, Гриша. ваш Харон просто умница, что смог их где-то откопать. А долго еще до конца?
