Стихотворения. Поэмы. Проза - Константин Случевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Забыт обычай похоронный…»
Забыт обычай похоронный!Исчезли факелов ряды,И гарь смолы, и оброненныйОгонь — горящие следы!
Да, факел жизни вечной темойСравненья издавна служил!Как бы объятые эмблемой,Мы шли за гробом до могил!
Так нужно, думалось. Смиримся!Жизнь — факел! Сколько их подряд!Мы все погаснем, все дымимся,А искры после отгорят.
Теперь другим, новейшим чиномМы возим к кладбищам людей;Коптят дешевым керосиномГлухие стекла фонарей;
Дорога в вечность не дымится,За нами следом нет огня,И нет нам времени молитьсяВ немолчной сутолоке дня;
Не нарушаем мы порядка,Бросая искры по пути,Хороним быстро, чисто, гладко —И вслед нам нечего мести!
На Раздельной
(После Плевны)
К вокзалу железной дорогиДва поезда сразу идут;Один — он бежит на чужбину,Другой же — обратно ведут.
В одном по скамьям новобранцы,Все юный и целый народ;Другой на кроватях и койкахКалек бледноликих везет…
И точно как умные люди,Машины, в работе пыхтя,У станции ход уменьшают,Становятся ждать, подойдя!
Уставились окна вагоновВплотную стекло пред стеклом;Грядущее виделось в этом,Былое мелькало в другом…
Замолкла солдатская песня,Замялся, иссяк разговор,И слышалось только шаганьеТихонько служивших сестер.
В толпе друг на друга глазели:Сознанье чего-то гнело,Пред кем-то всем было так стыдноИ так через край тяжело!
Лихой командир новобранцев, —Имел он смекалку с людьми, —Он гаркнул своим музыкантам:«Сыграйте ж нам что, черт возьми!»
И свеялось прочь впечатленье,И чувствам исход был открыт:Кто был попрочней — прослезился,Другие рыдали навзрыд!
И, дым выпуская клубами,Машины пошли вдоль колей,Навстречу судьбам увлекаяТолпы безответных людей…
«Новый год! Мой путь — полями…»
Новый год! Мой путь — полями,Лесом, степью снеговой;Хлопья, крупными звездами,Сыплет небо в мрак ночной.
Шапку, плечи опушает,Смотришь крепче и сильней!Все как будто вырастаетВ белом саване полей…
В приснопамятные годыНе такой еще зимойРусь спускала недородыС оснеженных плеч долой.
Отливала зеленями,Шла громадой на покос!Ну, ямщик, тряхни вожжами,Знаешь: малость день подрос!
Сны
В деревне под столицеюДрагунский полк стоит,Кипят котлы, ржут лошади,И генерал кричит…
Качая коромыслами,Веселою толпой,Приходят утром девушкиК колодцу за водой.
Пестры одежды легкие,Бойка, развязна речь;Подвязаны передникиПочти у самых плеч.
Как будто в древней древности,Идя на грязный двор,Так подвязали бабушки —Так носят до сих пор.
Живые глазки заспаны,Измяты ленты кос,Пылают щеки плотныеОгнем последних грез.
И видно, как, незримые,Под шепот тишины,Ласкали, целовали ихПолуночные сны;
Как эти сны оставили,Сбежавши впопыхах,На пальцах кольца медныеИ фабру на щеках!
«Улыбнулась как будто природа…»
Улыбнулась как будто природа,Миновал Спиридон-поворот,И, на смену отжившего года,Народилось дитя — Новый год!
Вьются кудри! Повязка над нимиСветит в ночь Вифлеемской звездой!Спит земля под снегами немыми —Но поют небеса над землей.
Скоро, скоро придет пробужденьеВод подземных и царства корней,Сгинет святочных дней наважденьеВ блеске вешних, ликующих дней;
Глянут реки, озера и море,Что зимою глядеть не могли,И стократ зазвучит на простореПеснь небесная в песнях земли.
Из цикла «Загробные песни»
«В час смерти я имел немало превращений…»
В час смерти я имел немало превращений…В последних проблесках горевшего умаСкользило множество таинственных виденийБез связи между них… Как некая тесьма,Одни вослед другим, являлись дни былые,И нагнетали ум мои деянья злые;Раскаивался я и в том, и в этом дне!Как бы чистилище работало во мне?С невыразимою словами быстротоюЯ исповедовал себя перед собою,Ловил, подыскивал хоть искорки добра,Но все не умирал! Я слышал: «Не nopa!»
«Я помню, было так: как факел евменид…»
По словам Блаженного Августина (Dеcivit. Dei, lib. 20, сар. 14), на Страшном суде «каждому придут на память все дела его, добрые или худые, и ум с чудной скоростью увидит их». То же и Василий Великий в толковании Исайи.
Я помню, было так: как факел евменидКогда-то освещал утробы бездны темной,В виденьях мне предстал ужасный, грозный вид,Вид бездны чуемой, пугающей, огромной!В ней были все мои нечестные дела;Преступность дней былых вся в лицах проступала,И бездна страшная тех лиц полна была,А мощность факела насквозь их пронизала!Ничто, о да! ничто не укрывалось в нейОт света красного назойливости гневной…Какая мощность зла! какие тьмы теней —След жизни мелочной, обычной, повседневной!Как это мыслимо, как это быть могло,Чтоб малая душа так много зла вмещала?Ничто ее в миру к ответу не влекло,Ни в чем людской закон она не нарушала!Но нет! Вот, вот он въявь, весь стыд прошедших дней!Свет озарял его спокойно, безучастно;Десятки, тысячи, нет, тьмы от тем очейГлядели на меня пронзительно и властно!О, как хотелось мне хоть что-нибудь сокрыть,Исчезнуть самому! Все жгучие мученьяБолезни, мнилось мне, явились облегчить,Весь ужас первого предгробного виденья!Казались мелочи громадно-велики;Размеров и пространств утратил я сознанье,И чудо-женщина вдоль пламенной реки,Смеясь, плыла ко мне на страстное свиданье!..И в облике ее соединял мой мозгВсе лики женские, мне милые когда-то…Вдруг берег тронулся и тает, будто воск…И я в реке… я в ней… сгинь! наше место свято!
«Скорей меняйте лед!» — я слышу, говорят.«Где лед, сестра? давно ль возобновили?Больной в огне! какой безумный взгляд!А ноги! словно лед! совсем, совсем остыли!»Хочу я отвечать, но сил нет, не могу!Родные вкруг меня! зачем они рыдают?А вот цветущий луг, и я по нем бегу…Цветы — то призраки… головками кивают…
«Дочь приехала. Слышу — ввели…»
Дочь приехала. Слышу — ввели…Вот подходит ко мне, зарыдала;Поклонилась, так кажется, мне до земли,Крепко руки мои целовала!Сколько сил было силы собрать,Собрал я и глаза открываю…Только милое личико трудно узнать…Память сбилась, а все же ласкаю!Ты несчастной была, моя дочь;Я виновен, бессовестный, в этом…Вдруг объяла меня темно-синяя ночь…Иль пришла она с добрым советом!
Голубому цветку на степи не расти,Ты, голубушка-дочь, ты забудь, ты прости…Звучно склянки стучат…Знаю я, в склянках яд…Ты цветок голубой…Что поник головой?..Распрямись и расти,Дай мне сон обрести…Ты слыхала ль: есть рай…Дай надеяться, дай…
«Я лежал и бессилен, и нем. Что со мной…»
Я лежал и бессилен, и нем. Что со мнойМедицина творила, — не знаю!..Но одну из картин толчеи мозговойЯ и здесь иногда вспоминаю.Вся земля умерла! с резким хрустом в костяхСмерть в венце надо мною носилась,И под ней расстилался один только прах…Смерть металась, вопила и билась.Выходила из впадин очей ее мгла,И в меня эта мгла проникала;Свисли челюсти Смерти, ослабла скула…
Обезумела Смерть! Голодала!Жизни не было вовсе нигде, никакой,Чем питаться ей было бы надо,Ни травы, ни воды, ни певцов под листвой,Ни ползущего в темени гада.Все пожрала! Молчанье везде разлеглось!Проявлялось одно тяготенье,И я слышал, как службою скрытых колесСовершалось в пространствах движенье…Зажигался восток и опять погасал,Как и в сонмах веков опочивших,Облик Смерти один лишь, вопя, потрясалКупы звезд, никому не светивших.Вдруг почуяла Смерть раздраженным чутьем,Слух склонила и очи вперила:Будто где-то в степи захудалым росткомТравка малая в жизнь проступила.Эта травка был я! Распрямясь в полный рост,На меня Смерть метнулась с размаха,Чтоб хоть малость нарушить великий свой пост…Нет меня! Ничего, кроме праха!.Смерть отпрянула к звездам! своим костяком,Словно тенью, узор их застлалаИ, упавши на землю в ущельи глухом,Обезумела Смерть… Голодала!
Видит Смерть… вижу я мутным взором своим,Будто облик земли копошится;Не туманная мгла, не синеющий дым,Прах вздымается… начал слоиться!Вижу я… Видит Смерть — возникают тела…Люди! Люди! Давно не видала!Прежде в трапезе сытной ей воля была,И она без конца пировала!Сонм слагавшихся двигался к ней напрямик:Старцы, юноши, дети и жены.«Bce вы, все вы мои! ты, ближайший старик,Раньше всех! Сколько вас? миллионы!..»Возникали из воздуха, шли из земли,Ими сонная вечность дохнула;Прах проснулся! мятется вблизи и вдалиВ рокотаньи подземного гула.И накинулась Смерть на ближайшего к ней,На меня! Плоти нет! Привиденье!Только краски и свет, только лики людей…Трубный глас… Началось Воскресенье…
«В трубном звуке родные звучат голоса…»
