Комедианты - Валерий Михайлов

– Но что надо делать, чтобы его понять?

– Ничего. Впусти в себя притчу, и она сделает всё сама. Впрочем, твои тело, подсознание и инстинкты и так уже всё знают.

– Кто такой Дюльсендорф?

– Дюльсендорф, наверно, самая загадочная фигура своего круга.

– Какого круга?

– Эксперимент многогранен. Он как матрёшка, каждый новый уровень включает в себя предыдущий и добавляет что-то своё.

– Сколько всего уровней?

– Не знаю, но ты вряд ли когда-нибудь столкнёшься с кем-то из более высокого круга.

– Тогда расскажи мне о нём.

– Я это и пытаюсь сделать. Дюльсендорф страшен, мистичен и опасен. К тому же ему уже много лет. По крайней мере, несколько сотен. Как я понимаю, когда-то давно эксперимент позволил ему открыть секрет долголетия. Опасайся его больше всего. У него всегда есть туз в рукаве. К тому же это он организатор и вдохновитель данного этапа эксперимента.

– А Цветиков?

– Цветиков – технический директор, он разговаривал с властями, добивался финансирования, создавал отчёты. В самом же эксперименте он не понимал ничего, как, собственно, и все они. Даже Дюльсендорф, хотя он больше других понимает, с чем имеет дело. Именно он решает, какой аспект эксперимента требует наибольшего внимания и участия.

– А мне он рассказывал, что стал жертвой эксперимента.

– Когда эксперимент стал давать поразительные результаты, Дюльсендорф решил рискнуть. С его стороны это был отчаянный, безрассудный поступок. Он настоял на том, чтобы всё было по-настоящему, к тому же он разработал для себя отдельную подготовительную программу, позволившую ему перестать быть организатором и стать только жертвой эксперимента. Он там был на общих основаниях, и если бы он не открыл ворота, его ждала бы смерть.

– Но зачем? Ради какой цели?

– Ради знания. Дюльсендорф своего рода фанатик. Ему не нужны ни деньги, ни власть. Он обожает вспоминать историю похорон Александра Великого. Когда его хоронили, руки свободно свисали из гроба. Этим он хотел показать, что как пришёл сюда с пустыми руками, так и ушёл. Дюльсендорфу же нужны полные руки, он хочет понять, во всём разобраться, понять то, что является непознаваемым по своей природе, и ради этого он готов на всё.

– А Света?

– Она никто. Одна из бесчисленных ассистенток. Правда, она предана ему как собака, да и он относится к ней с несвойственной ему нежностью, но, если вдруг потребуется для эксперимента, он не задумываясь пустит в неё пулю или всадит нож.

– Скажи… – я не знал, как задать ей этот вопрос, – а то, что он рассказывал о тебе…

– Не совсем. Он всегда берёт что-то реальное за основу, но так всё перевирает… В какой-то степени в происшедшем был виноват мой отец. Когда-то в детстве он тоже стал жертвой эксперимента, правда, проходившего немного в другой форме. Ему тогда удалось от них бежать. Он бежал, и бежал в реале, что было единственным случаем в истории эксперимента. Со временем он решил, что о нём забыли. Он обзавелся семьёй… Они решили, что мне мог передаться его дар.

– И ты прошла через этот ад?

– Дар открывается только как третье дыхание. Ты либо просыпаешься. Либо погибаешь. Третьего не дано.

– Почему ты не можешь вернуться?

– Я слишком далеко ушла, и теперь я не могу самостоятельно открыть ворота. Для этого мне нужен ты.

– Но ведь ты смогла помочь мне тогда, на костре, да и сейчас…

– Я использую твою силу. Ты ещё не умеешь ей управлять, но у тебя она уже есть.

– Твой отец… Он погиб?

– Нет. Когда меня брали, его не было дома. Потом, когда он стал воином, он вернулся, но ни он, ни Дюльсендорф ничего не смогли сделать.

– Так это Дюльсендорф рассказывал про твоего отца?

– Про него. Отец тогда с ними со всеми обошелся круто.

– Они этого заслужили.

– Отец ищет тебя. Он хочет помочь. Ты – его последняя надежда.

– Значит, и твоя тоже?

– Ты, главное, доживи до того момента, когда у тебя откроются глаза.

– А как я об этом узнаю?

– Не беспокойся, ты об этом узнаешь. А теперь мне пора. Извини.

Она встала со стула, а я провалился в сон.

Глава 19

– Не помешал? – На губах вошедшего играла не предвещающая ничего хорошего улыбка.

– Да теперь уж… – пробормотал Дюльсендорф и опустил глаза.

Стучаться надо, хотела было сказать Света, но вместо этого молча забилась в угол, откуда смотрела на гостя исподлобья.

– Можно? – спросил гость, садясь на диван. – Я принёс к чаю пирожные. – Он протянул коробку, в каких обычно продают торты.

– Поставь, пожалуйста, чайник, – попросил Дюльсендорф, и Света удалилась на кухню.

– Как поживаете? Я вижу, у вас тут идиллия.

– Какая тут может быть идиллия… – вздохнул Дюльсендорф.

– Когда шляются всякие, – подхватил вошедший.

– Вы придаёте своей персоне слишком большое значение.

– Как и все мы. Хотя, впрочем… но это неважно.

– А что в таком случае важно?

– Важно? Важно… Наверно, вам будет важно узнать, что я иду на «вы».

– Вы объявляете мне войну?

– Что-то вроде того.

– И пришли вы, чтобы сказать мне об этом?

– Да, Дюльсендорф. А ещё чтобы попить с вами чаю и поболтать ни о чём. Вы любите болтать ни о чём?

– В зависимости от обстоятельств.

– Вот именно, в зависимости от обстоятельств.

– Скажите, а зачем вы это делаете?

– Начинаю войну?

– Нет, зачем вы мне об этом говорите?

– Это утонченная месть, Дюльсендорф. Я совсем не получу удовольствия, уничтожив вас внезапно. Это слишком безболезненно. Теперь же вы будете мучиться, делать поправки, совершать движения, и кто знает…

– Не сделаю ли я роковую глупость?

– Вы её уже сделали. Вы упустили сначала меня, потом её, а теперь и его. Вы теряете все значимые фигуры, Дюльсендорф, и начальство, я имею в виду ваше настоящее начальство, вынуждено будет принять меры.

– Я им нужен. Без меня…

– От вас тоже никакой пользы. Вы же скрываете всю более или менее важную информацию.

– Ну, это недоказуемо.

– Отнюдь нет.

– Хотите сказать…

– Нет, Дюльсндорф, это будет опять слишком мелко.

– А что же тогда не мелко? Привязать меня к столбу и кидать томагавки?

– Нет, Дюльсендорф. Индейцы пытали свои жертвы из уважения. Если вы помните, способность переносить пытки считалась у них хорошим тоном. Пытая, они тем самым признавали в противнике достойного человека. Я же обрекаю вас на совершенно иные пытки, пытки презрением. Знаете, какое самое изощрённое наказание для изменившей тебе супруги? Равнодушие. Полное равнодушие. Это ничего не значит! А следовательно, она тоже ничего не значит. Совсем ничего. Ни одна женщина не согласится быть никем… Ладно, Дюльсендорф, мне пора. Попью с вами чаю как-нибудь в другой раз. Пирожные кушайте смело, они не отравленные.