Чертов крест: Испанская мистическая проза XIX - начала XX века - Густаво Беккер

Во время своего лечения в термах я то ли из необходимости ходить как можно больше, что, как говорят, полезно для здоровья, то ли из любопытства, которое всегда влечет меня к неведомому, но только каждый день, гуляя по окрестностям, выбирал путь, ведущий к арабскому замку, и проводил там долгие часы: копался в земле, стремясь узнать, не сохранилось ли какое-либо оружие, выстукивал стены, пытаясь по звуку обнаружить пустоты и найти клад, заглядывал во все углы в надежде набрести на вход в одно из тех подземелий, которые, по слухам, были во всех мавританских замках.

Мои усердные изыскания оказывались совершенно бесплодными.

Впрочем, однажды, отчаявшись найти что-либо новое и любопытное на вершине скалы, где стоял замок, я решил не подниматься туда, а ограничился прогулкой по берегу реки, что бежит у подножия скал. Я уже довольно долго шел вдоль реки, как вдруг в скале мне открылся узкий проход, заросший частым густолиственным кустарником. Не без некоторой робости я раздвинул ветки, закрывавшие вход в пещеру, показавшуюся мне естественной, но, пройдя несколько шагов, я понял: это пробитое в скале киркой подземелье.

Так как я не мог проникнуть далеко в глубину, терявшуюся во мраке, я тотчас стал внимательно рассматривать свод и пол, который, как мне показалось, поднимался вверх большими ступенями по направлению к замку, среди развалин коего, как я теперь вспомнил, видел в крепостной стене глухую дверцу. Несомненно, я наткнулся на одну из потайных дорог, столь обычных в военных сооружениях той эпохи, одну из дорог, которая, должно быть, служила для того, чтобы, если замок осажден, спускаться за водой к реке.

Дабы убедиться в истинности своих наблюдений, я после выхода из пещеры завязал разговор с работником, который в этих малодоступных местах подстригал виноградные лозы и к которому я подошел под предлогом прикурить сигарету.

Мы поговорили о самых разных вещах: о целебных термах Фитеро, о прошлогоднем и новом урожае, о женщинах Наварры, о возделывании виноградников, — в общем, обо всем, что человеку взбредет в голову, а главное, о пещере, предмете моего любопытства.

Когда разговор наконец зашел об этом, я спросил крестьянина: знает ли он кого-нибудь, кто проник в пещеру и прошел ее до конца.

— Проникнуть в пещеру мавританки?! — воскликнул он, пораженный моим вопросом. — Кто бы осмелился? Разве вы не знаете, что из этой бездны каждую ночь выходит неприкаянная душа?

— Душа? — отозвался я, улыбаясь. — Чья же душа?

— Душа дочери мавританского начальника крепости, она горестно скитается по этим местам. Ночью можно увидеть, как она, вся в белом, выходит из пещеры и наполняет речной водой кувшин.

Из объяснений этого милого и славного человека я узнал, что с арабским замком и с подземельем, которое, как я и предполагал, соединялось с ним, связана некая таинственная история. И коль скоро я большой любитель послушать подобные предания, особенно из уст деревенского люда, то умолил его рассказать мне легенду, что он и сделал — примерно в тех же словах, в каких я, в свою очередь, намереваюсь рассказать ее читателю.

Когда замок, от которого ныне остались только бесформенные руины, еще принадлежал мавританским правителям и его башни, от коих сохранились только камни, высились на самой вершине скалы, господствуя над этой плодородной долиной, которую поит река Алама, — недалеко от города Фитеро произошло кровопролитное сражение, во время которого пал раненным и был пленен маврами знаменитый христианский рыцарь.

После того как враги препроводили его в крепость и заковали в железо, он несколько дней провел в глубинах подземелья, находясь между жизнью и смертью, пока, чудом излечившись от ран, не был выкуплен своими родственниками.

Вернулся рыцарь к родному очагу и заключил в объятия тех, кто спас ему жизнь. Его братья по оружию шумно веселились, видя его рядом с собой и полагая, что настал час идти на новые битвы; но душа рыцаря была полна глубокой и странной печали, и ни родительская любовь, ни старания друзей не могли развеять ее.

Во время плена ему довелось увидеть дочь мавританского начальника крепости, о красоте которой он уже знал по слухам, но когда он увидел ее воочию, то нашел ее красоту настолько выше своего представления о ней, что не смог устоять пред ее чарами и отчаянно влюбился в, увы, недосягаемую для него девушку.

Целые месяцы рыцарь строил самые смелые и безумные планы, пока наконец не объединил братьев по оружию и не напал на крепость, которая оберегала объект его страстной любви.

Поначалу все думали, что рыцарем движет только желание отомстить за то, что он претерпел, закованный в кандалы; но после того, как крепость была взята, уже ни от кого не скрылась истинная причина отважной атаки, в которой погибло столько добрых христиан.

Рыцарь, опьяненный любовью, которую он в конце концов сумел зажечь в сердце прекрасной мавританки, не обращал внимания на советы друзей, не задумывался над пересудами и жалобами солдат. И те и другие призывали его поскорее оставить стены крепости, на которую, несомненно, должны были напасть мавры.

Так и случилось на самом деле: начальник крепости созвал воинов с пограничных земель, и однажды утром страж, стоявший в дозоре на башне, прибежал сообщить влюбленным, что по всей долине движется тьма воинов и что это, без сомнения, мавры, собирающиеся напасть на замок.

Дочь начальника крепости, услышав это, смертельно побледнела, а рыцарь потребовал свое оружие, и всё в крепости пришло в движение. Военачальники стали отдавать приказы, опустили подъемные решетки, подняли висячий мост, арбалетчики увенчали зубцы стен.

Через несколько часов начался штурм.

Замок справедливо назывался неприступным. Только столь неожиданно, как овладели им христиане, и можно было его взять снова.

Мавры, увидев бессмысленность штурма, решили плотно окружить крепость, чтобы — под угрозой голода — заставить ее защитников сдаться.

Голод действительно нанес христианам страшный урон; но все понимали: если замок будет сдан, то ценой спасения их жизней станет голова их предводителя, — и никто не пожелал предать его.

Потеряв терпение, мавры решились на новый штурм — ночью. Атака была яростной, защита отчаянной, битва ужасной. Во время сражения мавританский начальник крепости, с рассеченным от удара секирой лбом, замертво упал со стены в ров, и в ту же самую минуту рыцарь получил смертельную рану в дозорной башне.

Но вот христиане начали отступать. Тогда прекрасная мавританка склонилась над своим возлюбленным и, подняв его на руки — с силой, которую ей придали отчаяние и опасность, — понесла в оружейный двор. Там она нажала на потаенную пружину и, когда камень, словно его кто-то вытолкнул, поднялся, исчезла со своей драгоценной ношей в проеме подземелья и стала спускаться все ниже и ниже.