Обезьяна и Адам. Может ли христианин быть эволюционистом? - Александр Валерьевич Храмов

Зло, проистекающее из поступков человека, коренится в мировом зле, которое, в свою очередь, восходит к человеку как носителю мирового смысла. Круг замыкается. «Всеобщий грех мира может быть только результатом грехопадения существа, бывшего до того носителем всеобщего смысла вселенной. Таким, по христианскому учению, и был первоначальный человек»[242], – пишет Трубецкой. Но Благая Весть возвещает, что всеобщее засилье зла будет преодолено. В конце времен мир вернется к первоначальной гармонии: «будущий век представляется христианству как всеобщее восстановление телесной жизни, как грядущее воскресение не только человека, но и всей природы»[243]. В этом освобождении твари от рабства тлению заключается «оправдание всего долгого, многотрудного пути мировой эволюции», протекающей в падшем мире.

Рассуждая о природе боли и страданий, Трубецкой приходит к выводу, что «утверждения христианского учения о состоянии вселенной до грехопадения относятся вовсе не к земной планете в тесном смысле слова». Речь идет скорее об ином плане бытия, об ином универсуме, который предшествовал видимому миру. «Все утверждения откровения о вселенной до грехопадения относятся к такому ее состоянию, где весь космический строй был иной. Там действовали законы природы, отличные от тех, которые обнаруживаются данными нашего научного опыта. За пределами этих эмпирических данных наука ничего не знает и знать не может»[244].

Мировые катастрофы послужили фоном и для философии Николая Бердяева, наиболее крупного сторонника альтеризма. Вот как сам он пишет об этом в своей автобиографии: «Мне пришлось жить в эпоху катастрофическую и для моей родины, и для всего мира. На моих глазах рушились целые миры и возникали новые. Я пережил три войны, из которых две могут быть названы мировыми, две революции в России, малую и большую, пережил духовный ренессанс начала ХХ века, потом русский коммунизм, кризис мировой культуры, переворот в Германии, крах Франции и оккупацию ее победителями… Для философа было слишком много событий: я сидел четыре раза в тюрьме, два раза в старом режиме и два раза в новом, был на три года сослан на север, имел процесс, грозивший мне вечным поселением в Сибири, был выслан из своей родины и, вероятно, закончу свою жизнь в изгнании»[245].

Мысль о падшести, поврежденности мира, о бытийственном изгнанничестве всего рода человеческого проходит через все работы Бердяева, начиная со «Смысла творчества», вышедшего в 1916 году в воюющей России. «Само это ограниченное состояние природного мира, столь экономически (sic) описываемое Коперником, Лайеллем и Дарвином, порождено падением человека, перемещением иерархического центра вселенной»[246], – говорит Бердяев. Самосознание человека находится в решительном несоответствии с его положением в природе, и этот паскалевский парадокс – главная проблема, занимающая философа. Мы – единственные во Вселенной, кто способен постигать себя и все, что нас окружает. Но в то же время слепая, глухая и безмозглая Вселенная с легкостью может раздавить нас, как жалкую букашку. Бердяев объясняет это несоответствие грехопадением, которое превратило человека из центра бытия в объект среди других объектов. «Приниженное положение, которое занял человек в данном состоянии мира и данной планетарной системе» ничего не говорит о его истинном статусе в мироздании. До грехопадения мир выглядел иначе, чем сейчас: «земля с живущим на ней человеком стала вращаться вокруг солнца, в то время как весь мир должен был бы вращаться вокруг человека и его земли»[247].

Для Бердяева само собой очевидно, что человек не мог выйти из рук Бога в том состоянии, в котором он пребывает сейчас. Это относится не только к космической ничтожности человека, но и к его эволюционному происхождению. Бердяев не может допустить и мысли, что Бог творил человека посредством эволюции. «Эволюция, – отмечает он, – принадлежит плану объективации»[248]. Человек, произошедший от животных, – это нонсенс, извращение, Бог не мог задумать его в таком виде. Эволюция наряду с прочими природными процессами, доступными научному наблюдению, начинается после грехопадения: «ниспавший в дольний природный мир человек лишь в постепенном процессе развития поднимается и обретает свой образ. В этом истина эволюционизма»[249]. Биологическая сторона жизни человека, согласно Бердяеву, – это зримое следствие его отступления от Бога. «Рождающий пол, подчиняющий человека природной закономерности и соединяющий его с животным миром, есть дитя греха и отпадение от Бога»[250] – в этом утверждении Бердяева легко угадываются отзвуки богословия св. Григория Нисского и св. Максима Исповедника.

Бердяев пробует пересказать святоотеческое учение о грехопадении в кантовских категориях вещи в себе (=ноумена) и явления (=феномена). «Центром мира является лишь человек, как нумен; человек, как феномен, – ничтожная песчинка в мире»[251]. Мы не знаем вещи такими, какие они есть сами по себе, а лишь такими, какими они нам представляются, говорит нам критическая философия. Но, как пишет Бердяев, «Кант не объяснил, почему образовался мир явлений и почему разум ограничен познанием этого мира явлений, который не есть подлинный мир»[252]. Согласно Бердяеву, это произошло в результате грехопадения, когда человек подвергся объективации, то есть превратился в объект, противопоставленный всем прочим видимым вещам. «Объективация есть выбрасывание человека вовне, экстериоризация, подчинение условиям пространства, времени, причинности», в этом – «источник зол и страданий мировой жизни», «в объектности есть падшесть»[253].

Бердяев отмечает: «объективация, неподлинность феноменального мира совсем не значит, что мир людей, животных, растений, минералов, звезд, морей, лесов и т. д. нереален или что за ним есть совсем непохожие вещи в себе, а значит, что этот мир находится в недолжном духовном и нравственном состоянии, в состоянии рабства»[254].

Философ далек от того, чтобы по-гностически приписывать сотворение нынешнего мира падшей душе. Он не представляет дело так, будто продуктом объективации духа является телесная природа как таковая. «Мое тело входит в целостный состав моего образа, моей личности, я не бестелесный дух. Но телесный состав человека находится в том состоянии природного мира, которое порождено объективацией… Телесный мир может выйти из объективности и войти в субъективность, т. е. войти в дух, в духовное состояние. Это есть путь преображения природного мира»[255].

Для Бердяева, как и для отцов Церкви Востока, судьба человека переплетается с судьбой всего космоса. «Человек – верховный центр мировой жизни, она пала через него, и через него она должна подняться… Мое спасение и преображение связано не только со спасением и преображением других людей, но также со спасением и преображением животных, растений, минералов и каждой былинки, с введением их в Царство Божье»[256]. В конце времен мир объектов как бы рассосется, чтобы вновь вернуться к первооснове, к тому состоянию, в каком сущее