Пустая клетка - Сергей Зацаринный

— Мало ли на каких кувшинах нет клейм?

— Это дорогие кувшины, и без клейм их делают только по специальному заказу.

— Хочешь сказать, что они предназначаются для грузов, которые идут мимо таможни?

— Вино, своеобразный товар. У нас им торгуют свободно, а по ту сторону Бакинского моря, есть свои трудности. За порядком следят мусульманские мухтасибы и вино часто приходится продавать тайком. В основном, этим занимаются христиане. Но, в наших краях, слава Всевышнему, вина пьют больше, поэтому такие кувшины частенько попадают и к нам. Так вот. Я уже говорил, что кувшин дорого стоит, а покупателю он не нужен. Поэтому он возвращает потом пустой кувшин, а на случай, если нечаянно разобьёт или испортит оставляет залог. Весь вопрос в том, что дальше?

— Разве партию кувшинов не отправляют назад, откуда они пришли?

— Кувшины с клеймами можно продать, а вот такие только вернуть. Причём только тому, кто отправлял тебе вино. Чужой торговец вряд ли рискнёт заливать ценный товар в неизвестно чьи кувшины, как бы хорошо они не выглядели. Поэтому, как это смешно не звучит, партию вина в неклеймёных кувшинах у нас в Сарае легче отследить, чем в клеймёных. Ведь купец должен не просто сам закупить вино в Баку или Дербенте и привезти его сюда, он должен отдать кувшины туда, где их наполнят, проследить, запечатать. Это делают в погребах, где вино зреет в бочонках. Здесь тоже нужно всё сгрузить, спрятать в специальные погреба, потом распродавать. Если ты используешь одни и те же кувшины, то тебе нужно всё это делать самому. Или иметь сразу два торговых двора: один здесь, другой за морем. Но, наши торговцы, обычно или покупают большую партию вина прямо с корабля или ездят в Дербент и берут вино у тамошних продавцов со складов. Конторы и здесь, и там имеют только генуэзцы. Им проще. У них есть свои корабли. Тебе понравился мой рассказ?

— Ещё как!

— Тогда расскажу тебе ещё одну историю. Тоже про кувшины. Эти кувшины на кораблях занимают немало места, а вести из наших краёв в них обычно нечего. Мёд, разве что. Поэтому их наполняют водой. Питьевой. Очень кстати, потому что часто из наших краёв за море везут рабов. Воды на обратный путь нужно побольше. Особенно, если много везёшь. Поэтому каждый виноторговец старается свои кувшины пристроить на такой корабль. Чтобы даром отвезли. Сейчас как раз мы собираем кувшины, которые осенью распродали, за зиму опустошили и теперь их нужно отправлять назад, чтобы осенью наливать вино нового урожая. На генуэзские корабли, обычно я не суюсь, они сами вином торгуют и своих кувшинов хватает. Так вот позавчера приходит ко мне человек с их корабля, который на днях уходит. И спрашивает пару десятков кувшинов. На борту партия невольников, а кувшины здешняя контора не приготовила. Я его ещё спросил: «Куда свои кувшины дели? Столько вина за зиму продавали?». Говорит, побили много.

— Побили, значит. Два десятка кувшинов. А новые не успел приготовить. Как, говоришь, корабль называется?

— «Маргарита». Дома Анфосси.

— А говорил, не знаешь. Может ты мне ещё одну сказочку расскажешь? Я ведь, по правде говоря за ней и приехал. Помнишь Зерубабеля?

— Вдову которого вчера задушили?

— Тебя, как я погляжу, и спрашивать не нужно.

— Был про неё разговор между наших. Кое-кто её знавал и после смерти мужа. А вот близко зналась она только с Минсур. Её ещё Марией зовут, по крещению.

— Сводня?

— Вроде того. Но, понемногу. Больше вертится при зажиточных бабах. Сказки рассказывает, посиделки в банях устраивает. Ну, и по части сплетен, сам понимаешь. Про неё тебе лучше всего расскажет банщик, что прямо за базаром у воды. Паго его зовут. В молодости она у него подрабатывала.

— Вот появилась у нас, брат Илгизар, ещё одна сказочница. Да ещё и христианка. Нашей Шамсинур подружка. Сказочки её для нас на вес золота. Потому как во всех этих хитромудрых делах она сбоку припёка и сразу поймёт, что надо свою задницу спасать. Тем более, что два сообщника уже на том свете. Только бы не опоздать на этот раз.

Лошадей они оставили во дворе Джарказа, чтобы не привлекать внимание. Благо идти было не далеко. Даже через базар не пошли, пробрались переулками.

В бане был как раз мужской день и банщик в раздевалке болтал с посетителями. Увидев наиба, все сразу тревожно замолчали.

— Не найдётся у тебя отдельной комнаты, уважаемый Паго? — ласково спросил наиб. Так, чтобы уже ни для кого не оставалось сомнений, что в этой отдельной комнате с банщиком случиться нечто ужасное.

— Ты не догадываешься зачем я к тебе пришёл? — начал свою любимую песню Злат.

Паго недоумевающе покачал головой.

— Слышал об убийстве на Чёрной улице?

На этот раз банщик вообще не пошевелился. Только весь напрягся.

— Какой-то ты неразговорчивый. Для банщика это плохо. Придётся отвести тебя в другое помещение. Где становятся разговорчивыми все. Даже глухонемые.

Паго сделался белым и тусклым, как толчёный мел. Он запищал, срывающимся голосом:

— Так ты же ничего не спрашиваешь? Что ты хочешь от меня узнать?

— Что ты можешь рассказать про Минсур? Или ты опять потребуешь меня уточнить, кто это такая?

— Минсур лет пять назад подрабатывала у меня при бане. По блудной части. В последнее время иногда сама захаживала за девочками. Очень редко. Ей зачем по баням ходить, она всех и так знала? А тут делиться нужно. В баню ходит иногда.

— Редко? Она же здесь живёт?

— Она ко мне ходит, когда одна. А с подругами ходила в другие места. Здесь в квартале, какой муж одобрит, чтобы его жена со сводней якшалась? Да и вдовам зазорно.

— В молодости ты её лучше знал?

— Когда у меня работала, конечно. Она из дома убежала. Почему, я не спрашивал. Где-то в горах жила. Добралась с попутным караваном в Сарай. Я её взял к себе. Дальше, известное дело. Сойдётся с каким мужиком — уйдёт ненадолго. Потом опять объявится. По чужим кварталам не шлялась, всё со своими, черкесами. Это уже потом, как от меня совсем ушла, стала больше в других местах слоняться. Сказки начала рассказывать.

— С Шамсинур она давно водилась?

— Ещё, когда у меня была. Здесь часто бывал муж Шамсинур старый Зерубабель. Он бывало с местными ребятами у меня в бане сиживал, дела обсуждал в отдельной комнате. Шамсинур тоже сюда часто ходила. Она по-черкесски хорошо говорила. Бывало ведь и так, что сходились люди с гор, которые кипчакского не знали вовсе. Кто-нибудь переводил. Иногда Шамсинур переводила. А иногда кто другой. Только Шамсинур сидит тихонько в уголке и виду не даёт, что всё понимает. Потом мужу докладывает, что мимо перевода говорили.

— Франки сюда ходили?

— В баню? Да ты что? Они здесь по домам шляются постоянно. Сейчас много христиан среди наших стало. К Минсур захаживали часто. Бывало, она для них девочек из моей бани водила.

— Скажи, Минсур фату носит?

Паго задумался.

— Видел как-то раз. Она как раз из города шла вечером. Я даже не узнал её. Ещё подумал, она же христианка вроде, а лицо закрыла.

— Давно это было?

— Точно не упомню. То ли в прошлом году, то ли в позапрошлом.

Злат поднялся:

— Она далеко живёт? Пойдём проводишь.

— Это мигом! — даже обрадовался Паго.

— Только переулками, чтобы через площадь не идти.

XXVII. Старый разбойник

Закрытая деревянная щеколда на калитке в глинобитной стене говорила, что хозяйки нет дома. Едва Злат взялся за неё из-за двери послышалась возня и угрожающее рычание. Пришлось довольствоваться заглядыванием в маленькую щёлочку.

— Хорошая собачка, — одобрительно пробурчал наиб, приложив глаз, — Точно, как у Шамсинур. В одном месте, поди, щенков брали.

Он закрыл дверь и задвинул щеколду. Видно было, что кроме собаки во дворе нашлось ещё что-то интересное. Злат отошёл подальше от ограды и стал смотреть на крышу, выглядывавшую из-за неё.

— Голубятня. И не пустая. Первый раз вижу, чтобы одинокая баба голубей держала. Ты её давно знаешь, она всегда их любила?

Паго поморщился:

— Не припомню. Может кто из приживальщиков завёл?

— Сейчас у соседей спросим.

Из калитки рядом на стук выполз согнутый старичок, опирающийся на палку. Было видно, что, несмотря на немощь он был рад посетителям и возможности пообщаться. Дед прекрасно помнил бывшего хозяина соседнего дома, которому некогда было заниматься голубями. Да и новая хозяйка интересовалась больше другими птичками. По язвительному тону старика было нетрудно догадаться какими. Голубятню построила два года назад. Однако за птицами ухаживает хорошо. Каждый день видит её, забирающуюся наверх с водой и кормом. Полетать тоже выпускает постоянно.

Видно было, что наблюдение за парящими в небе соседскими голубями составляет изрядную долю развлечений старика.

— Увлеклась, значит, птичками со скуки, — сделал вывод наиб.