Дом железных воронов - Оливия Вильденштейн

– Феб, ш-ш-ш. Все нормально.

– Все не нормально. Все не… – Рыдание вырывается из него вместе с хрипом. – О Пиколина, мы ни за что не доберемся до целителя вовремя. – Он убирает белокурую прядь с глаз, затем хватает один из палашей, висящих на стене.

Я делаю шаг назад.

– Что ты задумал?

– Я отрублю… я отрублю твою… твою руку.

– Нет. Никто ничего не будет рубить. – Я выставляю поднятую руку так, чтоб он не дотянулся, если все же решит замахнуться.

– Железо… если оно достигнет твоего сердца… И обсидиан. О боги, обсидиан! – Он с хрипом втягивает воздух. – Это всего лишь рука, Фэл, пожалуйста. Я не могу потерять тебя.

Я совсем забыла об обсидиане.

Я проверяю свои костяшки пальцев. Хотя они и поцарапаны, но не кровоточат, и пальцы не почернели. Возможно, такой диагноз несколько поспешен, но не думаю, что обсидиан вреден для меня.

Когда губы моего друга начинают дрожать, я решаю признаться в том, что Нонна велела мне никогда никому не рассказывать. В конце концов, теперь у меня есть еще один секрет – более ужасный, – а большое количество секретов в итоге отравит меня посильнее железа.

– У меня иммунитет. – Я говорю тихо, но мне кажется, что я прокричала это с крыши Люче.

– Что? – Острие меча со звоном падает на камень.

– У меня иммунитет к железу.

Его рыдания прекращаются.

– У тебя имм… – у тебя – у – тебя – иммунитет? Но ты… ты… – Выражение полного поражения на его лице сменяется выражением крайнего замешательства. – Как? – Его глаза становятся такими же круглыми, как у Минимуса. – Ой.

Должно быть, у него в голове вертятся какие-то странные размышления, потому что ни я, ни Нонна не имеем ни малейшего представления, почему я устойчива к металлу, который смертелен для фейри, так же как невосприимчива к соли, которая развязывает языки фейри.

– Ты… ты… человеческий подменыш.

– Что? – Я выхожу из себя, потому что… что? Нонна сама принимала роды. Она видела, как я вышла из матери. Но теперь, когда он сказал это… что, если?..

Нет. Я похожа на своих маму и бабушку. Конечно, мой цвет лица другой, мои глаза немного не того оттенка.

Кровь отливает от моего лица и падает вниз.

– О боги, что, если это так? – Мой взгляд снова устремляется к костяшкам пальцев. Но если я человек, то почему обсидиан на меня не действует? Или действует?

– Это объяснило бы, почему у тебя нет магии.

– Но у меня голубые глаза, – бормочу я.

– Фиолетовые. Если подумать, я никогда не видел такой цвет глаз у фейри.

– Но я похожа на маму и Нонну.

– Не так уж и сильно.

– Подменыш… – Я прикасаюсь рукой к уху, комната перед глазами плывет, то появляясь, то исчезая.

Человек.

Это значит… это значит, что я умру через семь десятилетий. Или раньше.

– Может быть, именно поэтому твоя мать потеряла разум. – Феб затягивает нити до тех пор, пока полотно его гипотезы не сплетается так плотно, что не остается дыр.

А Нонна знает? Тот факт, что я вообще задаю себе этот вопрос, поражает меня. Как я могу так легко смириться с тем, что меня, возможно, подменили при рождении?

На его щеках появляются ямочки.

– Может, что-то было в высшей степени не так с настоящей Фэллон, поэтому твоя бабушка украла тебя у Ракса.

– Если не считать того, что Нонна была так же шокирована, как и ты, когда поняла, что у меня иммунитет к железу и соли.

– У тебя иммунитет к соли? Все наши клятвы…

– Мне не нужна соль, чтобы выполнять свои обещания, Фебс. Тем более те, которые я дала друзьям. – Ледяной холод стекает по позвоночнику, как тающая сосулька. – Ты все еще мой друг, верно?

Он закатывает глаза, покрасневшие и опухшие.

– Что за бессмысленный вопрос?

Мое сердце издает мягкий стук облегчения.

– Не могу поверить, что у тебя иммунитет к соли. Боги, Сиб будет… Подожди. Она знает?

Я качаю головой:

– Никто, кроме Нонны, не знает. Ну, кроме мамы, но не уверена, что она это осознает.

Феб продолжает смотреть на мою кровоточащую руку, а потом прищелкивает языком и развязывает узел шарфа на воротнике. Он отрывает кусок ткани и вытирает мою руку, затем туго перевязывает ее, чтобы остановить кровь.

– Благодари Котел, что я не позволил тебе прикоснуться к обсидиану.

– Он задел мои костяшки пальцев.

Его лицо едва успело немного порозоветь и тут же снова бледнеет.

– Как быстро, – я облизываю губы, – он влияет на организм?

– Делает человеческую кровь черной за считаные минуты.

Он поворачивает мою руку то в одну, то в другую сторону. Проверяет между каждым из моих пальцев.

– Я… – Он сглатывает. – Я не думаю…

– Что я человек?

– Я не знаю. – Его глаза задерживаются на моих на несколько ударов сердца. – Если только… Да, должно быть, так и есть. Должно быть, это не обсидиан. Должно быть, это черное дерево или мрамор. – Он пожимает плечами. – Они все выглядят одинаково.

Это на самом деле так? Разве нет разницы между камнем и деревом?

Пока он ухаживает за мной, я откладываю свои заботы в сторону и концентрируюсь на том, как мне повезло, что у меня есть такой друг, как Феб.

Он заправляет конец ткани под импровизированную повязку, на гладкой коже между его светлыми бровями появляется морщина.

– Может быть, мы ошибаемся, и ты не человек.

– Кем бы я тогда могла быть?

Он смотрит на меня из-под длинных светлых ресниц.

– Дитя змей?

– Дитя… – Я усмехаюсь: – Ты думаешь, у моей матери были сексуальные отношения с долбаным животным?

– Может быть, Агриппина была такого рода извращенкой. – Уголок рта Феба приподнимается.

– Фу, Фебс. Фу. – Мерзкое изображение змея, занимающегося этим с человеком, появляется в моем сознании. Я вздрагиваю.

Феб хихикает:

– Ты бы видела свое лицо.

Я хмурюсь:

– Ты только что намекнул, что моя мать совокупилась со змеем, тупица с головой котла. Как именно, по-твоему, я отреагирую?

Он хохочет, откинув голову назад, а я качаю своей головой, отчаянно пытаясь забыть образ, который он вызвал в воображении.

В перерывах между приступами веселья Феб выращивает новую виноградную лозу, которая обвивается вокруг оставшегося колышка. Как и в прошлый раз, он раздувает лозу до тех пор, пока она не выпустит шип. Он успокаивается ровно настолько, чтобы сказать:

– Преимуществом того, что ты наполовину змея, была бы более долгая продолжительность жизни.

Прежде чем птица ударяется об пол, я ловлю ее за крылья – осторожно, чтобы не задеть шипы.

– Я