Революция 2. Начало - Александр Сальников

Рождественский понял это раньше, чем осознал, что лицо человека замотано по самые ноздри шарфом. Но хуже было другое — в живот подполковника целил короткий револьверный ствол.

Словно в вязком сновидении, Рождественский наблюдал, как медленно поднимается курок.

Подполковник шумно вдохнул и схватился за револьвер, подставляя под боек палец. Кожу защемило. Рождественский резко притянул налетчика к себе и ударил головой в лицо. Хрустнуло, и хлынула кровь.

Здоровяк отшатнулся, но оружия не выпустил. Он ухватился за подполковника и опрокинулся навзничь. Сцепившись, противники кубарем покатились вниз по лестнице.

Верзила подмял под себя Рождественского и надавил предплечьем на кадык. Черные круги замаячили перед глазами. В ушах звенело. Кровь капала с лица налетчика и заливала подполковнику глаза. Задыхаясь, Рождественский из последних сил выворачивал от себя прижатый к животу револьвер. Когда ствол уперся в бок нападавшему, подполковник выдернул палец из-под бойка.

Грохнуло, и налетчик ослабил хватку. Хрипя и кашляя, Рождественский выкарабкался из-под тела. В его скользких от крови пальцах оказался револьвер.

Рождественский поднялся на четвереньки и оглядел узкую площадку между двумя лестницами.

Под застреленным расплывалась багровая лужа. Ровно как тогда, в подворотне, под телом монгола Джамбалдоржа. Сквозь шум в ушах донесся голос Глобачева: «Надеюсь, на этот раз вы оправдаете…»

Рождественский отшвырнул револьвер и тронул карман шинели. Шкатулки не было. Подполковник утер рукавом чужую кровь с лица и поднялся, шаря взглядом по доскам площадки.

Коробочка лежала на первой ступеньке, ведущей вниз. А на второй ступеньке стояла чья-то нога в начищенном до блеска ботинке. Рождественский поднял голову. Хозяин ботинка отличался от первого налетчика, пожалуй, лишь ростом. Такое же черное пальто с поднятым воротником. Надвинутая на брови шапка, скрывающий лицо шарф.

Не дожидаясь, пока в руках второго визитера появится револьвер, Рождественский прыгнул к коробочке, целя сапогом в колено противнику. Каблук угодил в пустоту. С обезьяньей прытью налетчик перемахнул через перила и цапнул лежавший на полу револьвер.

Сграбастав шкатулку, Рождественский, что было мочи, оттолкнулся рукой и пересчитал ребрами ступеньки. Сзади бабахнул выстрел. Пуля ударила над головой, обдав подполковника штукатуркой и кирпичным крошевом.

Рождественский откатился под лестницу. Вскочил. Ударил всем телом по запертой изнутри двери, вырвал щеколду и оказался на улице. За спиной снова грохнуло. По лестнице застучали шаги. Подполковник, не оглядываясь, метнулся к ближайшей подворотне.

К груди он прижимал злополучную коробочку.

Шломо бросился было следом за похитителем шкатулки, но тут из квартиры на площадку вылетел еще один жандарм, исполинских размеров. Лицо полицейского перекосилось, рука дернулась к кобуре.

Соломон опередил и на этот раз попал.

Пуля угодила гиганту в глаз. Жандарма откинуло в угол. Пачкая штукатурку, он медленно осел.

Рейнер сдавленно застонал. В эту же секунду снизу хлопнула дверь. Ранивший Освальда подполковник выбрался на улицу.

Соломон отшвырнул револьвер и бросился вдогонку.

Беглец уже приближался к спасительной подворотне. Соломон прибавил хода, как вдруг чуть не налетел на вывернувшего из-за угла и враз остолбеневшего городового. Тот перевел круглые глаза с подполковника на Шломо.

— Помогите! — закричал Соломон. — Этот человек убил полицейского и ранил моего друга! Стреляйте! Да стреляйте же!

Вместо того чтобы взяться за оружие, городовой сунул в рот свисток и отчаянно засвистел. На призывные трели тут же появился еще один полицейский.

— Помогите! — уцепился за рукав свистуна Соломон. — Мой товарищ истекает кровью! — тараторил он, волоча ошарашенного городового к подъезду. — Мы пришли на аудиенцию к Распутину, а вдруг вылетел этот безумец и принялся палить!

Бок о бок они поднялись по лестнице. Следом пыхтел подоспевший жандарм.

Освальд, скрючившись, едва дышал.

— Он еще жив! — констатировал городовой.

Второй полицейский закрыл глаза мертвому великану и перекрестился:

— Надзирателя-то, выходит, подполковник Рождественский хлопнул?

— Точно так! — всплеснул руками Шломо. — Это был подполковник!

— Нам нужно записать ваши показания, — мрачно произнес городовой, глядя на сереющего лицом Освальда.

— Конечно же! Я все расскажу! Конечно! — голосил Соломон. — Вне всякого сомнения! Я только доставлю моего друга в госпиталь! Вы же видите, он умирает!

Через десять минут с помощью жандармов Соломон уложил лейтенанта на заднее сиденье авто. Освальд был уже в беспамятстве.

— Как только отвезете — немедля возвращайтесь сюда, мы будем вас ожидать, господин… — строго наставлял городовой, записав карандашиком в блокнот номер автомобиля.

— Гармидер, — брякнул Шломо первое, что пришло на ум, и прыгнул за руль.

Машина взревела и понесла несостоявшихся грабителей прочь с Гороховой улицы.

Погони не было. Ни топота преследователя, ни выстрелов. Лишь где-то далеко позади резал воздух звук полицейского свистка.

Рождественский остановился перевести дух. Спасаясь бегством, он и сам не заметил, как пролетел дворами два квартала и находился уже где-то на Фонтанке.

Ловя удивленные взгляды случайных прохожих, подполковник вышел на мостовую. Сделав несколько шагов по шестиугольным деревянным плиткам, он поднял голову. Перевел дух. Остановился. Прислушался.

Воздух Петрограда наполнился звуками утренней суеты. Трелей полицейского свистка больше не раздавалось.

«Должно, схватили», — облегченно подумал Рождественский.

Горячка событий утихла. Оставалось разобраться с чехардой мыслей.

Рождественский крутил в руках проклятую шкатулку и думал, как быть дальше. Правильнее всего, конечно, со всех ног мчаться в Охранное отделение и прямо в кабинете Глобачева писать отчет о происшествии.

Вдруг рядом с подполковником раздался приглушенный женский вскрик. Рождественский обернулся и увидел, как женщина средних лет, подхватив подол юбки, спешно переходит на другую сторону улицы, то и дело опасливо оглядываясь на подполковника.

Рождественский понял, что его пальцы, сжимающие шкатулку, заляпаны подсохшей кровью. Что шинель его вся в бурых пятнах, а лицо вымазано чужой натекшей юшкой. На лоб свисали сосульками смерзшиеся от крови волосы. Подполковник повернулся к своему отражению в витрине. Вид его был страшен.