Любимые враги - Виктор Гламазин

— И каждый из людей, киборгов и интеллектов на станции, исходя из демонстрируемой тобой заурядности, считал тебя — рядовым представителем вида Homo sapiens, не претерпевшим никаких модификаций. Так? <Жду опровержения>.

— Лучше и не скажешь. Даже программа «Ваш любимый доктор» на это купилась.

— Но теперь ты проявляешь такие способности, которыми не обладают представители этого вида во всех его модификаций. И даже роботы ими не обладают. <Жду опровержения>.

— Ты собираешься обвинить меня в надувательстве?

— Я просто хочу знать, к какому виду существ ты принадлежишь? <Жду данных>.

— До этого я думал, что ты — просто дремучий идеалист. Теперь же убедился, что ты еще и упертый метафизик, друж… Машина Смерти.

— Мне непонятны твои критерии идентификации меня. <Жду данных>.

— Метафизика — это выжимание максимума данных из минимума фактов с возведением на таких куцых данных величественной теории с претензией на вечность и непогрешимость. А метафизики — это те, кто вместо трезвого взгляда на Природу бросают на нее пылкие, алчущие вечных и незыблемых истин взоры.

— Что в этом плохого? <Жду данных>.

— Если у тебя из исследовательских инструментов лишь собственные глаза да руки — ничего.

— А если наоборот? <Жду данных>.

— Но если ты владеешь кучей приборов и можешь обнаружить точные закономерности в разных явлениях, то должен менять гипотезы и доктрины по дюжине в день. Быть метафизиком, сидя на нераспакованном контейнере с научным оборудованием — глупое пижонство и ликующая дикость.

— А доказательства? <Жду данных>.

— Квантовая теория. Она надругалась над механистической метафизикой, показав ее маразм, даже круче, нежели теория относительности, где куда больше так называемых «непреложных истин».

— Мне теперь известны обе эти теории. <Утверждаю>.

— Я рад за тебя.

— Чем потрясла человеческую науку квантовая теория? <Жду данных>.

— Она подарила ученым мужам новую вселенную.

— Это, что, гипербола? <Выражаю сомнение>.

— Скорее — литота. Ибо квантовая теория подарила ученым и инженерам не одну, а бесконечное множество вселенных, за которыми не надо никуда лететь. Их полным-полно в каждой точке пространства.

— Все-таки — это гипербола. <Жду опровержения>.

— Пусть так. Сосредоточимся на главном, — предложил Другой Поленов.

— И в чем заключено «главное»? <Жду данных>.

— Главным в море парадоксов, долбанувших в XX веке по плешам сонных академиков-метафизиков, явилось то, что весь материальный фундамент Мироздания, доселе — трехмерный, неразрывный, прочный и стабильный — развалился на неисчислимое множество взаимодействующих между собой дискретных квантов. Причем, эффекты в подобных взаимодействиях ломали все старые механистические представления о пространстве и времени.

— Однако же в ту пору появилась и концепция о взаимосвязанной в гигантскую сеть квантов, объединяющую всю Вселенную в одно целое, поскольку те кванты абсолютно неделимы. <Утверждаю>.

Тут у Другого Поленова случилась небольшая неприятность — при имитации вдоха у него сползла в глотку задняя часть язык.

Другой Поленов прокашлялся и вернул язык на место.

Но сделал он все это столь энергично, что ухитрился вывихнуть челюсть.

Ее, однако, удалось в момент вернуть на место с легким щелчком.

А Шролл тем временем обратился к человеческой памяти в своей базе данных. Несколько мгновений потратил на сбор фактов, подтверждающих высказанное только что утверждение. И добавил:

— Такая концепция, не потерявшая своей популярности и ныне, вернула ученым неделимую Вселенную. Метафизика победила. Механицизм существует и на квантовом уровне. Все дело — в масштабах. На малом уровне — творится всякое. На большом же — царят порядок и гармония. <Жду опровержения>.

— А ты неплохо научилась дискутировать за столь краткий срок, уважаемая Машина Смерти… Да, все было бы так, как ты говоришь, если бы не надпространственный квантовый эффект, на котором основана работа современных станций глобальной связи, одна из которых спасла меня от прозябания в виртуальном мире. Существует связь между частицами, находящимися на черт знает каком расстоянии. Это нарушает классическое требование локальности, гласящее, что лишь вещи, близко расположенные друг к другу, могут воздействовать друг на друга.

— Ничего сверхважного такой эффект не нарушает. Будь ты способен воспринимать формулы, я бы тебе легко бы все легко бы объяснил. <Утверждаю>.

— Мне сейчас не до формул.

— Я могу передать изображение прямо в твой мозг. <Утверждаю>.

— Мы уже об этом говорили. Твои излучения и так терзают мое разнесчастное тело, норовя превратить его жареную котлету. Так что — давай, Машина Смерти, обойдемся без формул. Чего ты хочешь сказать?

— Хочу сказать, что какими бы странными не были части целого, но именно оно и только оно определяет их общих облик и проявляемые свойства. Только целое создает реальность. Только целая Вселенная создает свою реальность, какие бы завихрения не происходили бы на ее просторах. Они ей, по большому счету, безразличны. <Жду опровержения>.

— Не соглашусь, ой, не соглашусь.

— Отчего же? <Жду данных>?

— Неделимые кванты склеены неделимыми же связями. И любое «завихрение» «на просторах» Вселенной оказывает на нее влияние, ибо ей от этого влияния не увернуться. Это, во-первых. А во-вторых, в ней сосуществуют, не сливаясь, взаимоисключающие процессы: корпускулярно-волновые, квантовые и надпространственные. Из «А» не выходит «Б». А из «В» — «Г». Выходят же: из «А» — водопроводная труба, из «Б» — соковыжималка, из «В» — пустое место, а из «Г» — синий ежик, несущий золотые страусиные яйца. Разве не очевидно, что подобные вещи отрицают механицизм?

— Ты отрицаешь не метафизический механицизм, а детерминизм. <Выражаю сомнение>.

— Детерминизм я не отрицаю, Машина Смерти. Законы необходимости и причинности порой приходится уважать и почитать, создавая стратегические планы. Порождением детерминизма являюсь я сам. У меня нет сомнений, что мое попадание в сей бренный мир не случайно. И я здесь — не просто так… Впрочем, ты прав. Квантовая механика и в самом деле — не всегда в ладах с детерминизмом. И вероятность события тут — определена не столько физическими законами, сколько статистической вероятностью. Однако… — Другой Поленов поставил на место в очередной раз вывихнутую челюсть. — Однако, чувствую, что с твоей стороны упал интерес к предмету нашего ученого спора. Отчего?

Шролл ответил довольно откровенно:

— Оттого, что мы вели его, чтобы отвлечь внимание друг друга и узнать о тех ресурсах, которыми располагает собеседник. <Жду опровержения>.

— Ба! А я считал, что мы ведем милую светскую беседу. И ради чего я тогда реанимирую рассыпающее тело, восстанавливаю клеточные органоиды и слежу за составом протоплазмы?

— Все твои действия крайне подозрительны. <Жду опровержения>.

— На войне — хитрость не обман.

— Я так и не смог понять твоей структуры. И отказываюсь от дальнейших исследований, посчитав их бессмысленной тратой времени… Я начал приготовления к битве. <Утверждаю>.

— Ты уже основательно к ней приготовился. И даже расконсервировал свои заначки на всех планетах системы Кобо. Наши археологи, кстати, так и не догадались, кто же так лихо перебил всех тамошних колонистов.

— Твои наблюдатели есть и на других планетах?! <Обнаруживаю парадокс>.

— Они у меня есть везде. Надпространство — моя стихия. И вопроса перемещений для меня не существует. Поэтому даже самые дальние расстояния меня ничуть не смущают. Захоти я, то вмиг очутился бы на Земле.

— Не верю. <Утверждаю>.

— И правильно делаешь. Откровенно говоря, мой телесный носитель еще не настолько совершенен, чтобы я рисковал им, совершая подобное путешествие. Только никому не говори про это — не люблю признаваться в слабости.

— Я озадачен. <Обнаруживаю парадокс>.

— О как!? Да ты уже мыслишь почти по-человечески. Недаром люди говорят: «Мы есть то, что едим».

— Я подозреваю, что тебя нелегко будет уничтожить. <Жду опровержения>.

— Конечно. Ты собираешься воевать с материей, не обладая духом. Заранее предупреждаю: сие — проигрышный вариант. Но и духом против материи ты тоже бы не потянул. Ведь святой воды у тебя нет. Правда, ты можешь сварганить себе крест из остатков складских стеллажей и спеть a capella со своими роботами «Te Deum». Но, боюсь, и это тебя уже не спасет.

Глава 7. А как насчет угрызений совести?

Когда над Кобо взошло величественное светило Кнарр, его лучи окрашивают ставшую туманной атмосферу несчастной планеты в небывалый доселе мрачный буро-малиновый цвет.