Буря - Зина Кузнецова

Марк засмеялся:

– Как я мог забыть про твое фоторужье?

Я сфотографировала его веселым, с растрепанными волосами и счастливыми глазами, а потом подошла и доверчиво прижалась. Он тут же поцеловал меня. Мы никогда не целовались с Петей так – страстно и долго. Когда дурман в голове развеялся, я вытянула одну руку, направила объектив «Смены» на нас и сделала фото, надеясь, что не потратила кадр впустую.

– Селфи из шестидесятых? – спросил Марк, услышав щелчок затвора.

– Ага.

– Я спрашивал тебя уже, но ты всегда дулась, поэтому спрошу еще раз. Почему пленка?

– Тебе правда интересно?

– Ну да. Просто для меня нет разницы между современным фотоаппаратом и старым.

– Я думала, ты меня уколоть хочешь, поэтому злилась.

– Ну, предположим, было не без этого. Ну так почему пленка?

Я задумалась. Я уже много раз объясняла причины разным людям, но сейчас в голове всплыл совсем другой ответ на этот вопрос:

– Я очень горжусь собой, когда делаю удачный снимок на старый фотоаппарат. На современных можно исправить ошибку очень легко, ты сразу увидишь, удался снимок или нет. А здесь важно в голове построить кадр сразу, просчитать все, обратить внимание на каждую мелочь: увидеть свет, композицию, модель, позу, идею. Потому что есть только один щелчок и один кадр. Я чувствую себя всемогущей, когда у меня получается это.

Марк кивнул, погрузившись в мои слова.

Мы сидели молча, глядя на воду.

– Завтра я скажу Пете, – вдруг выдал Марк.

Я повернула голову и посмотрела на него:

– Боишься?

Он пожал плечами и ничего не ответил.

– Давай не будем выделываться друг перед другом, – попросила я. – Я трусиха, у меня всегда трясутся коленки. Так честно и говорю.

Марк улыбнулся и тоже посмотрел на меня.

– Трудно набраться сил и мужества, – сказал он.

– Как думаешь, Петя простит?

– Этого я не знаю. Но я точно знаю, что молчания он не простит никогда. А еще мне почему-то кажется, что он догадывается.

– Как? Мы с тобой сами только вчера…

– Да, но он так злился в последнее время. Наверно, видел, что мы нравимся друг другу.

– Боже…

Теперь все встало на свои места: и волнение Пети, и страх, и раздражительность.

Я теснее прижалась к Марку. Теплый майский ветер трепал наши волосы.

– Так, значит, ты трусиха? – Его тихий спокойный голос раздался рядом с моим виском.

– Ужасная. Я ведь последние два года как улитка… Папа меня ругает за такой подход. А я ничего не могу поделать. После операции мир будто покачнулся. Я тебе не рассказывала, что меня чудом спасли? Просто врач толковый попался, сразу понял, что дела плохи, не стал ждать. И ты представляешь, я так ясно поняла, что через каждую секунду любой человек может умереть. И каждую секунду ждала чего-то плохого. А сейчас нужно будто выстрелить в сердце другого, в сердце Пети. Набраться сил, вылезти из раковины и посмотреть Пете в глаза. Господи, как мы это сделаем? Он такой прекрасный человек и друг. Но так сложно любить того, кто не понимает тебя.

– А я тебя понимаю?

– Да. Не мозгом, как Петя. Ты чувствуешь вот здесь, – я приложила ладонь к его сердцу, – то же, что и я. Это невероятно. Я еще никогда не встречала такого человека.

Марк поцеловал меня. Сердце колотилось в бешеном ритме, ладошки потели – то же самое я чувствовала, когда накатывала тревога, но сейчас я не противостояла этой буре. Как она может навредить мне, если я ее центр?

– Знаешь, когда ты начала становиться дороже всех? – спросил Марк. – Я узнал о твоем существовании, когда Петя начал болтать о тебе, словно умалишенный. Мы хоть и учились в одном классе, но ты не значила ничего, я и не вспоминал о тебе. А потом Петя вдруг сказал, что у тебя красивые волосы. Понимаешь, ты все еще была для меня тенью, но твои волосы уже приобрели цвет. Петя всегда старался подгадать время так, чтобы столкнуться с тобой в раздевалке. И вот, ты забегала обычно в класс с раскрасневшимися щечками. Все больше тень приобретала твои черты. Теперь я уже представлял всю тебя, когда Петя называл твое имя. Но это ладно. Что внешность? Симпатичных девчонок много, я бы перетерпел. Потом он рассказал мне, что поцеловал тебя, я искренне поздравил его: наконец он набрался смелости. Ты знала, что тогда, в десятом классе, он правда сказал, что ты красивая, но не решился сделать первый шаг?

– Да, он мне рассказывал.

– Потом мы иногда гуляли… Ты молчала в основном. Я уверен, тебе не нравилась наша компания, тебе не нравился я. Но дело в том, что ты переставала быть для меня тенью и становилась все отчетливее, все яснее, светлее. А потом эта ручка, которая протекает…

– Кстати! Ты после того случая резко подобрел. С чего вдруг?

Марк как-то смущенно улыбнулся:

– Тебе покажется это ерундой.

– Ну скажи.

– Мне понравилось твое искреннее ко мне отношение. То, как ты заволновалась, что я испачкаюсь. Тронуло такое неравнодушие, хотя я вел себя просто по-идиотски.

– Зачем ты мне грубил? – спросила я.

Марк пожал плечами.

– Сам не знаю почему. Сначала злился из-за того, что ты вклинилась в мою жизнь, став близкой Пете. Было ощущение, что я теряю друга. А потом грубил, чтобы не позволить себе думать о тебе по-другому. Я хотел забыть, что мне нравятся твои размышления, твоя увлеченность любимым делом. Я ведь видел, что в спорах с Петей ты бросала взгляды на меня, ища поддержку. А это было неправильно. Неправильно, что я понимал тебя лучше, чем он.

– Ах, вот зачем ты тогда закурил в кафе!

– Чтобы ты немного разочаровалась во мне, да. А потом вальс и то, что ты сказала в парке, тогда, про семнадцать лет, про искренность, про самое настоящее… У меня внутри будто шар покатился и разбился. И я понял, что да, настоящее. И это настоящее стоит всего, что произойдет дальше. И надо, в конце концов, набраться мужества!

До дома мы добрались уже в глубокой темноте.

– Родители будут ругать, – сказала я, не желая прерывать сегодняшнее приятное томление.

– Наври что-нибудь.

– Да, наверно. Не знаю. Вообще-то, во многом они понимающие. Они рады, что я перестала избегать жизни. А что у вас с Катей?

Марк на секунду опешил, а потом рассмеялся:

– Ого, вот это ты перескочила с темы на тему.

– Не увиливай! – Я легонько ударила его в грудь.

– С Катей я тоже поговорю. Но сначала с Петей.

– Я до дня рождения Пети