Лариса Мондрус - Савченко

Не в лучшую сторону менялась атмосфера и на радио. Помнится, Амирханян, приехав в Москву, подарил нам несколько своих песен, в том числе "Да и нет" на слова Н. Олева. Вещь не шлягерная, однако с большим настроением, настоящая баллада. Но ты же понимаешь, Борис, одним "высоким искусством" долго и много зарабатывать нельзя, потому что публика всегда имеет другой вкус, надо идти на поводу у нее. Тем не менее песню мы записали, показали Чермену Касаеву. Он, поддерживавший нас многие годы, стал уже каким-то ответственным редактором и от него зависело многое.

Прослушал Касаев песню, и вдруг я слышу: "Что это у вас в конце такие откровенные чувства?" А там Наум Олев заканчивал текст фразой: "Навеки я твоя!" И Касаев все это смакует: "Навеки твоя". Как это женщина может так обнажать свои чувства? Какой- то прямо стриптиз. Нет, в таком виде не пойдет!" Что ты скажешь? Вот, пожалуйста, никакой идеологии в песне не заложено, все решила его личная вкусовщина. Теперь я понимаю, что и Чермен Касаев тоже менялся вместе с программой партии.

Самую болезненную рану нанесли нам на "Мелодии". С благословения Анны Качалиной мы подготовили для первого "гиганта" Мондрус набор из 13 песен. Лариса уже пять лет записывалась на "Мелодии", но выходили все какие-то миньончики, в крайнем случае средние пластинки - "медиумы" - в черно-белых невзрачных пакетах. А у Магомаева или Пьехи уже имелись "гиганты", и конверты для них печатались за границей - в Финляндии, Японии. Наконец, где-то в 71-м году Качалина обрадовала нас: "Ребята, поздравляю. Решено выпустить ваш "гигант". Конверт закажем в Японии, чтобы все было по высшему классу".

Мы на седьмом небе! Считаем, что все уже на мази, дело за малым утверждением худсовета. Формальность простая, если учесть, что решение принято. И тут как обухом по голове: "гигант" не утвержден! Качалина по секрету сообщила мне, что диск зарубили по настоянию Никиты Богословского. Он брюзжал на совете: "Что?! "Гигант" Мондрус?! Ни за что!.. Слишком много лирики и мало советской тематики..." Это говорил человек, сам в молодости пострадавший за аналогичный "пессимизм". Вот как время меняло людей. Особенно его раздражала песня И. Якушенко "Листопад" на текст Паши Леонидова. Очень симпатичная песня. Романтическая. Там есть такие слова:

Говорят, не положено,

Все равно получается.

Даже позднею осенью

К нам весна возвращается...

Возвращается...

Этот "посыл" возмутил мэтра больше всего. Не знаю почему. Когда мне Качалина назвала Богословского, я просто не поверил ушам своим: "Никита Владимирович против?! Да ведь мы с ним одной крови..." Вообще от маститых советских композиторов я шарахался, как черт от ладана. Но обстоятельства все равно заставляли нас сходиться. В том числе был контакт и с Богословским. Задолго до того нам предложили записать какую-то его песню. Я подумал: автор красивых песен "Темная ночь", "Три года ты мне снилась", романса Рощина из "Разных судеб" - отказываться неудобно. Никита Владимирович сам позвонил нам, пригласил в гости, на Котельническую. Разговор происходил в типично московской, мягкой, интеллигентной манере. Он сыграл свое сочинение. Не помню, как насчет разочарования, но восторга я точно не испытал. Песня была никакая, даже неуклюжая, ни начала, ни конца. Зацепиться не за что, и аранжировка получилась соответственно не ахти. Лариса записала песню, и мы ее тут же забыли. Это была стратегическая ошибка. Ведь любой композитор лелеет свое творение, как курица яйцо. И каждый надеется: вот новая певица (в данном случае Лариса Мондрус) прославит его произведение. А мы не проявили должного почтения к мэтру. И для него это, я думаю, явилось большим разочарованием, нежели для нас. Мы по наивности полагали, что, записав песню Богословского, дружба с ним гарантирована, но, оказалось, он не прощал отсутствие подлинного интереса к своей персоне.

Итак, сольник у Мондрус сняли, "гигант" накрылся. Ситуация складывалась двусмысленная, в чем-то парадоксальная. Вроде бы происходило крушение надежд, каких-то планов, а в то же время продолжалась наша интеграция в сытую, обеспеченную жизнь. Я как член Союза композиторов СССР пользовался всеми положенными благами. Мои произведения теперь принимались везде без всяких разговоров. Например, в начале 71-го "Крестьянка" опубликовала стихи и ноты нашего с Дмоховским ура-патриотического опуса "Нам с песнею дружить". Там как бы прослеживался весь путь отечественной песни за годы советской власти. Каждый куплет заканчивался обязательно парой легко узнаваемых строк из песенной "классики". Допустим, последний куплет:

И сегодня вся планета вторит

Нашим песням мира и труда,

И встают от моря и до моря

Голубые наши города.

За полвека песня не стареет,

Навсегда нам в дружбе с нею быть,

Ведь никто на свете не умеет

Лучше нас смеяться и любить.

Сущая белиберда, ты согласен? Но ведь брали же! Вот что значит идеологический дух времени.

Инструментальные пьесы я продавал в Министерство культуры, песни сбагривал в вокальный отдел "Москонцерта" как репертуар Мондрус. Платили скромно - по 50-70 рублей, но за месяц набегала приличная сумма.

Был такой поэт Леонид Куксо, бывший клоун. Если ты помнишь, Борис, песню на его стихи пел Утесов: "Растаяла Одесса за кормою, флотилия снялася с якорей..." Мы с ним тоже родили несколько песен: он - на мою музыку, я на его стихи. Занятно было... Как-то Куксо сказал: "У меня есть еще одна кормушка - цирк". Познакомил с одной дамочкой, а та сразу пристроила меня к какой-то акробатической паре - я им музыку писал для номера. Выступали они часто, и мне долго шли авторские.

Мою "Формулу вечности" ("Ты и я") пел Кобзон, еще что-то заимствовал Эмиль Горовец. Ноты я ксерокопировал в каком-то НИИ. В общем, пока впереди ничего не светило, мы настраивались на сермяжную, рутинную работу, приспосабливалась к началу застойной эпохи. Мы были абсолютно комфортны в отношениях с Системой, и к нам нельзя было подкопаться, как к Синявскому и Даниэлю.

Впрочем, именно в этот период мы записали два настоящих шлягера, по которым, собственно, и узнают Мондрус даже спустя тридцать лет,- "Синий лен" и "Озерный край".

Раймонд Паулс, если ты помнишь, сменил меня на посту художественного руководителя Рижского эстрадного оркестра в 64-м году. Приняв оркестр, он сразу же сократил состав. Убрал всех русских музыкантов. Помимо того, он считал, что незачем держать четыре трубы и четыре тромбона. Большой биг-бэнд его не вдохновлял. Для авторских концертов его вполне устраивал компактный эстрадный состав с функциями простого аккомпанемента. Под эгидой Союза композиторов он разъезжал со своими концертами по республике, сам за роялем, иногда с какими-то солистками типа Балыни (Вайкуле пришла позже). Поскольку Паулс уже основательно увлекался сочинительством, то его песенки в РЭО шли первым номером.

Мы с Ларой постоянно наведывались в Ригу - то навещали родителей, то по консерваторским делам,- и как-то попали на авторский концерт Паулса. Исполнялось много популярных в Латвии его песенок, с таким очень выраженным национальным колоритом - публика принимала их всегда тепло. Я, постоянно озабоченный поисками репертуара, подумал: а почему бы нам не взять несколько песен Паулса, которые в исполнении Ларисы тоже могли стать шлягерами?

Паулс встретил мое предложение с характерным для него показным скепсисом: "Ты же знаешь, там, то есть в Москве, совсем другой стиль, вряд ли эти песни проедут. Мне хватает авторских в моей Латвии..."

Я так и не понял, возражает он или нет, поэтому пропустил его слова мимо ушей. В принципе тогда никто не спрашивал согласия автора, можно ли исполнять его песню. Хотели - брали. Подразумевалось, автор всегда будет доволен: это и реклама и деньги. Мы купили в магазине его большую пластинку и выбрали оттуда пару песен: "Озерный край" и "Синий лен". Саша Дмоховский написал нам новые тексты. У Паулса его "озерный край" никакого отношения к России не имеет, да и песня называлась по-другому - "Латгалия", по имени живописной части Латвии, где много красивых озер. "Синий лен" и в оригинале назывался так, Дмоховский не делал там поэтических открытий, но он трансформировал тему на русский лад.

Обе песни записали на "Мелодии", причем технически на высоком уровне: четырехдорожечный магнитофон, стерео... Музыканты - неполный биг-бэнд из оркестра Людвиковского. Результат, полученный нами - исполнение Ларисы, оркестровая запись,- не шел ни в какое сравнение с тем, что имелось на пластинке Паулса. Небо и земля. У нас получилось значительно богаче, глубже, объемнее. Это был шаг вперед, хотя в Риге музыканты тоже неплохие.

Через некоторое время Паулс позвонил нам: "Я тут вот, в Москве... Они хотят записать что-то, но ты же знаешь, меня это не интересует... На "Мелодии" просили, хотят что-то выпускать..." Прямо такой скромный из себя: и "Союз не для меня", и "у них совсем другой вкус..." Мы пригласили его в гости. Гордость, конечно, переполняла меня, что мы с Ларисой "в порядке", "не пропали" после Риги, и я могу принять его в просторной московской квартире.