Конец «Гончих псов» - Анатолий Иванкин

— 4-й флот — из Румынии на Крым, Днепр и Дон;

— 5-й флот с баз Норвегии и Финляндии должен оказывать помощь войскам, наступающим на Мурманск, и уничтожать морские конвои.

Закончив совещание, Гитлер взглянул на часы. Секундная стрелка мчалась по циферблату, с каждым скачком приближая «день J» — начало вторжения в Россию.

На миг Гитлеру сделалось страшно от своего решения. Он вытер холодный пот с побледневшего лица и тут же взял себя в руки. Ведь генеральный штаб скрупулезно подсчитал все. Россия не сможет выдержать ударов его танковых дивизий, которые войдут в ее тело, как входит нож в сливочное масло. «Россия — это колосс на глиняных ногах», — внушал он себе, пытаясь обрести былую уверенность.

Кивком Гитлер отпустил собравшихся. Ему захотелось побродить по лужайке в одиночестве.

Аэродромный узел Демблин был забит «мессершмиттами» и «юнкерсами», но с запада подходили все новые группы «хейнкелей» и пикировщиков Ю-87.

— Герр оберст, — позвонил Келленберг командиру эскадры «Хорст Вессель», — нужно что-то предпринимать. На аэродроме стало тесно, как в гробу. Нас так загородили «штуками»,[54] что по тревоге я не смогу вырулить для взлета.

Начальство быстро отреагировало на жалобу Келленберга и выставило его авиагруппу из Демблина на полевой аэродром, расположенный рядом с советской границей. Там жили в палатках и штабных автобусах без всяких удобств и развлечений.

Руди Шмидт уговорил Ганса Хенске прогуляться на хутор, расположенный неподалеку, «для организации женского вопроса». Вернулись они разочарованными. Оказывается, всех поляков отселили от границы, и на хуторе они нашли только дряхлого деда, не понимающего ни слова понемецки.

Километрах в семи от аэродрома протекал Буг, за которым в бинокль можно было различить форты русской крепости Брест-Литовск.[55] Укрепления, сложенные из красного кирпича, чем-то напоминали Карлу кенигсбергские форты «Принц Альберт» и «Принцесса Луиза».

На советской территории было спокойно: не заметно, чтобы к границе подтягивались войска. Зато на немецкой стороне все леса и населенные пункты забили пехота, танки, артиллерия.

Как-то Келленберг посадил летчиков в автобусы. Съездили на Буг, где искупались вблизи пограничного поста. Полдня загорали и плавали, чувствуя на себе настороженные взгляды советских солдат в зеленых фуражках.

Противоположный берег был пуст, если не считать пограничных патрулей, изредка проходящих вдоль берега. Служебной собаке, которую вел на поводке солдат, не понравилось оживление на другом берегу, и она пыталась залаять на них, но пограничник поспешил ее успокоить. Перед отъездом на аэродром глушили рыбу толовыми шашками и гранатами. Эрвин заметил:

— Карл, а ведь такие забавы на пограничной реке похожи на провокацию.

— Возможно. Но я сам слышал, как унтерштурмфюрер СС приказал начальнику пограничного поста выдать нам гранаты.

— Будет дипломатическая нота.

— Едва ли. Русские, по всему видно, не хотят усложнять взаимоотношения с нами.

— Все равно скоро что-то произойдет… Видишь, сколько войск нагнали? Как в прошлом мае на голландской границе.

Однажды в полдень, расстелив самолетный чехол, они загорали за хвостами «мессершмиттов». Фон Риттен, пригревшись, начал дремать.

— Карл, посмотри вверх, — окликнул его Эрвин.

Он открыл глаза и взглянул туда, откуда слышалось приглушенное расстоянием гудение нескольких авиационных моторов. На большой высоте виднелся белый силуэтик «Хейнкеля-111», разматывавшего за собой серебряную нить инверсионного следа. Рядом с ним висели три едва заметных глазу советских истребителя, обозначавших себя такими же четкими, но более тонкими следами. Это разведчик возвращался из полета в Россию, эскортируемый истребителями И-16. Вежливо проводив «гостя» до границы, советские летчики резко развернулись, чтобы не нарушить чужое воздушное пространство.

— Залети сюда Иван, мы бы его мигом ссадили, — по слышался голос Руди Шмидта, — а они по нашим не стреляют.

— У нас с ними договор о дружбе на десять лет, — ответил ему Хенске.

— А зачем нас сюда стянули со всей Европы, ты думаешь — на отдых? — возразил Руди. — Мой нос чует, что запахло жареным. Вот где орденов нахватаем!

— Смотри не нахватай полон рот земли, — посоветовал ему приятель. После того как Ганса подбили над Лондоном, он не слишком рвался в драку. По дороге через Ла-Манш он набрался столько острых ощущений, что ему должно хватить их на несколько лет.

Карл и Эрвин молча слушали летчиков. Было тревожно. Если в битве за Англию они потеряли столько пилотов, то что ждет их здесь, в этой огромной и непонятной России? Такое же внутреннее напряжение, как перед прыжком на лыжах с высокого трамплина, чувствовали и другие летчики отряда. Они присмирели. Не было слышно смеха, и даже Руди вместо разговора о бабах толковал с Гансом о политике.

— Русские — это тупые варвары. Они нищие, хотя и живут на богатых землях. Они еще более грязные, чем поляки, и моются только по праздникам.

— Ерунду городишь. Я видел русских в Аусбурге, когда они покупали у нас «мессершмитты». Русские вполне приличные люди и хорошо одеты.

— Это они оделись у нас. А дома они ходят в холстинных рубахах и вместо обуви носят плетенные из коры корзинки. А тех, что приезжают к нам, за месяц до командировки начинают отмывать с мылом.

Молодые летчики, слушавшие этот разговор, засмеялись:

— Как же вы, лейтенант, там будете ходить к грязнулям?

После 20 июня напряженность усилилась еще больше. Люди ощущали неизбежность приближения грозных событий. Казалось, что они попали в штилевую зону, которая узкой полосой перемещается передгрозовым фронтом… Еще минута, полторы — и в неподвижных ветвях и листьях засвистит шквал, ломая сучья, а затем сверкнет молния и тяжелый гром обрушится на землю.

Во второй половине дня 21 июня зачитали обращение Гитлера к солдатам Восточного фронта. Когда стало ясно, что войны с Россией не избежать, люди примирились со своей судьбой. Они сделались спокойнее, как будто вместе с неизвестностью все самое страшное осталось позади, и начали исполнять свои обязанности более уверенно и четко.

Фон Риттен обошел все экипажи своего отряда, поговорил с механиками. Большинство из них считало, что война — это дело фюрера и высшего командования, а их дело — усердно выполнять свой долг. Если кого и мучали сомнения, то их прятали далеко от посторонних глаз.

Восточный фронт протянулся на тысячи километров через всю Европу от Ледовитого океана до Черного моря. На Кольском полуострове был полярный день, в Ленинграде — белые ночи, а на самом юге — чернильная темнота, хоть глаз выколи. Несмотря на это, командование определило одно и то же время для удара по русским аэродромам для всех Воздушных флотов.

Карлу не удалось поспать в эту ночь, и в кабину «мессершмитта» он забрался злой и раздраженный. Взлетать предстояло в темноте. На первый вылет задействовали летчиков-ночников, которых в отряде оказалось четыре человека. Команду на вылет дали, когда на востоке поблекли первые звезды. Мертвящую тишину нарушили первые вспышки запускаемых «Даймлер-Бенцев».

Взлет у Карла получился на редкость неудачный, ибо на полном газу из выхлопных патрубков выбилось такое слепящее пламя, что он, потеряв взлетные огни, уклонился и оторвался на ощупь. С трудом собрав свою шайку, бестолково метавшуюся над аэродромом, он повел ее в точку встречи с «Юнкерсами-88», которых они должны были опекать в этом вылете.

Бомбардировщики шли без бортовых огней, совсем неразличимые на фоне земли, утонувшей в рассветной мгле. Карл догадался снизиться ниже высоты их полета. Теперь черные силуэты рельефно вырисовывались на красном фоне зари. Жутью веяло от этих мрачных призраков, начиненных смертью. Граница осталась позади. Карл определил это по тускло сверкнувшей воде Буга. «А ведь сегодня воскресенье», — почему-то подумал он, когда бомбардировщики стали вытягиваться в колонну для сброса бомб по узкой цели. Внизу показался аэродром, на котором стояли серебристые СБ, выровненные по линейке. Это было удивительно. Война в Европе шла второй год, а здесь не было ни укрытий, ни зенитных батарей.

Штурманы-бомбардиры довольно ухмылялись. Лучшие цели им и не снились. И небо было как тетрадь прилежного ученика — без единой кляксы от зенитного разрыва. «Юнкерсы» делали последний заход на цель, когда в воздухе появилось пять тупоносых бипланов, с характерным изгибом верхнего крыла. Это были советские истребители И-153 «Чайка». Они с ходу ринулись на ближайншх «юнкерсов», расстреливая их реактивными снарядами.

Пока четверка «мессершмиттов» сближалась с ними, два «юнкерса» грохнулись на землю, а третий, дымя левым мотором, развернулся в сторону границы. Атакованный Карлом биплан заложил такой энергичный вираж, что буквально через несколько секунд сел бы им с Гансом на хвост, если бы они не ушли вверх, используя преимущество «мессершмиттов» в скорости.