Журнал "Если" №07 за 2004 год - СБОРНИК СБОРНИК

Дверь в зал отворилась, и в коридор вышел преподобный Пеннебакер.

— Что стряслось, дети? Из-за чего такой шум?

Одри бросила на меня уничтожающий взгляд и, прежде чем я успел ей помешать, протянула злополучную записку отцу.

— Только взгляни на это, папа! — воскликнула она. — СП утверждает, что получил это по хронопочте. Он говорит: это написала я!..

Преподобный внимательно прочел записку, потирая шею ладонью. Я невольно напрягся, боясь, что отец Одри набросится на меня, но он посмотрел на дочь и сказал:

— Но ведь это твой почерк, дорогая.

— Папа!..

— Конечно, ты никогда бы так не поступила, я знаю, но… В своих проповедях я не раз отмечал: хронопочта вряд ли является частью Божественного Плана, и все же она остается реальностью, с которой нельзя не считаться.

— Что-о?! — воскликнула Одри. — Ты только посмотри на эти зачеркнутые слова! СП обвиняет меня в… в чем-то совершенно ужасном!

— СП не писал этой записки, Одри. — Преподобный Пеннебакер посмотрел на меня и печально покачал головой. — Мне всегда казалось, что видение будущего — особенно фрагментарное, вырванное из контекста грядущих обстоятельств — способно только повредить людям. Знать свою судьбу для человека, как минимум, неестественно. Подобное знание меняет, уродует человеческую личность. Ведь часто бывает так, что, стараясь избежать предсказанных неприятностей, человек начинает совершать противоестественные поступки, которые в конце концов и приводят к тому, что прогноз сбывается. Древние греки знали это очень хорошо и недолюбливали своих оракулов. Во всяком случае, обращались они к ним лишь в крайних случаях, и ни к чему хорошему это, как правило, не приводило.

— Мне не хотелось, чтобы вы увидели это письмо, сэр, — вставил я.

— Ничего страшного не произошло, — ответил он. — Никто пока не совершил ничего дурного, не так ли?

— Конечно же, нет, папа!

— Тогда… — Преподобный Пеннебакер смял записку между своими большими ладонями, превратив ее в бумажный шарик. Потом он шагнул к противоположной стене коридора и бросил его в мусорный люк.

— Ну вот, сын мой, — сказал он, возвращаясь к нам, — я принял твое бремя на себя. И давай больше не будем говорить об этом. — Он улыбнулся. — Ты доволен или тебе нужно что-нибудь еще?

— Нет, — сказал я, с горечью глядя на Одри. — Пожалуй, больше ничего.

— Вот и хорошо. А теперь мы, с твоего позволения, вернемся в зал, нам еще нужно кое-что обсудить с коллегами.

— Конечно. Простите, что помешал.

— Ничего страшного, сын мой. До встречи на карнавале.

Он открыл дверь, и Одри, не глядя на меня, вернулась в зал. Преподобный Пеннебакер последовал за ней, и дверь беззвучно закрылась за обоими.

Разговор с Пеннебакерами меня отнюдь не успокоил, и я отправился к единственному человеку, который, как мне казалось, был способен найти в происходящем хотя бы крупицу здравого смысла. Позвонив у дверей каюты Джорджа Джонсона, я услышал звук отодвигаемого стула, затем тяжелые шаги. Дверь распахнулась, и на пороге возник сам писатель. На нем были только короткие шорты и сандалии; длинные седые волосы падали ему на глаза, и он то и дело откидывал их нетерпеливым движением руки. Грудь у него была широкой, она поросла густыми седыми волосами, но я видел, что мышцы под кожей уже утратили былую упругость.

— Какого черта тебе надо, парень?

Я рассказал ему о странном послании и о том, как поступил с запиской преподобный Пеннебакер. Джонсон на секунду задумался.

— Значит, говоришь, мисс Одри собирается заняться с тобой этим самым! Сочувствую тебе, малыш. Теперь тебе придется ломать голову, как убить время до завтра!

— Меня вовсе не это беспокоит, — ответил я, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. — В записке упомянут шторм, и мне кажется, что он уже начался, хотя капитан и пытается скрывать ситуацию от пассажиров.

— Спокойнее, малыш, не волнуйся. Проходи-ка лучше… — Он отступил в сторону, и я вошел в каюту Джонсона.

Подобного хаоса я еще не видел, наверное, еще никогда в жизни. На полу валялись грязные тарелки, столовые приборы, стаканы, пустые бутылки. На кровати и стульях было грудами навалено белье и одежда. На рабочем столе громоздились горы каких-то документов, справочников, блокнотов и прочего бумажного мусора. Между ними на узком расчищенном пятачке стояла включенная рабочая станция, клавиатура которой была выполнена в стиле антикварной пишущей машинки. Корпус машинки был едва виден под множеством записок-стикеров. Над ним плавал в воздухе монитор с изображением какого-то человека, повернувшегося спиной к зрителю. В углах и у плинтусов скопились валики пушистой домашней пыли. Пожалуй, единственным, что выглядело в этой каюте аккуратно, была батарея пустых бутылок, выстроившихся под рукомойником в одну линию.

Джонсон наполнил водой чайник и поставил его на электроконфорку. Вода сразу же закипела, и он вылил ее в кружку, в которую был вставлен сверху конусный фильтр с каким-то темно-коричневым порошком.

— Хочешь кофе, малыш? Настоящий, земной, не подделка. «Ох уж мне эти земляне с их «настоящим кофе», — подумал я.

— Нет, спасибо.

Держа в руках кружку, над которой поднимался пар, Джонсон повернулся ко мне. Рядом с кроватью стоял стул, сиденье которого было завалено конвертами, почтовыми цилиндрами, исчерканными бумагами и информационными кассетами. Когда Джонсон наклонился, чтобы сбросить их на пол и освободить мне место, «Стелла» внезапно накренилась, и горячий кофе выплеснулся ему на голые колени.

— Дьявол!.. — взревел Джонсон, хватая с пола рубашку и вытирая ошпаренные ноги. Покончив с этим, он плюхнулся на кровать и указал мне на стул.

— Садись.

— Вас это не беспокоит? — спросил я, продолжая стоять.

— Что именно?

— Эта качка.

Джонсон глотнул из кружки.

— Горячий… — Он затряс головой, напоминая старого льва. — Я ее даже не заметил, малыш, и знаешь, почему? Я работал!

— Вы начали новый роман?

— Вот именно, малыш! Новый роман, представляешь?… Я и сам еще в это не верю, но сегодня утром, как только проснулся, я подумал об этом рыжем ублюдке и сказал себе: кажется, у меня есть подходящий отрицательный герой. Короче, я засел за работу, и будь я проклят, если у меня не получился превосходный эпизод. — Повернувшись, он показал на аккуратную шеренгу пустых бутылок под раковиной. — Видишь? Я сам вылил все виски в умывальник. Теперь меня не остановить: я напишу свою вторую книгу, и читателей ждет такая книга, что все они просто попадают на свои жирные задницы. Они разревутся как дети! И тогда уж никто не посмеет сказать, будто старик Джонсон исписался!

— Очень рад, — сказал я. — Честное слово — рад. Но все-таки как насчет записки? И шторм… Мы действительно попали в шторм или это бред?…

— Откуда мне знать? — Джонсон небрежно пожал плечами. — Шторм — вещь непредсказуемая. Когда действует слишком много факторов, предугадать результат нелегко. Ты никогда не видел фильм о мосте в штате Вашингтон?

— Нет, а что? — Я даже не знал, где находится этот штат Вашингтон.

— Пару сотен лет назад там построили подвесной мост через глубокое ущелье. При его создании были использованы самые современные, самые легкие сплавы и конструкции. Чтобы придать настилу моста дополнительную жесткость, проектировщики положили в его основание широкополочные двутавровые балки. В чертежах все выглядело прекрасно, но строители не учли аэродинамический эффект. Парусность моста оказалась слишком большой, и в один прекрасный день воздушные потоки, поднимавшиеся со дна ущелья, начали раскачивать конструкцию. Частота колебаний пролетов совпала с частотой колебаний тросов и верхней части конструкции. Общеизвестное явление резонанса усилило воздействие во много раз, мост выгнулся, точно резиновый, а потом обрушился вниз, в ущелье. Это была ужасная катастрофа, в свое время о ней много говорили… В конце концов мост отстроили заново, но в двутавровых балках были проделаны специальные прорези, пропускавшие ветер. Парусность настила снизилась во много раз, и все стало нормально. — Джонсон вздохнул. — Нечто похожее сделали и с нашим кораблем, малыш. После гибели «Утренней звезды» внешние корпуса межзвездных кораблей стали намного прочней. Ну а на случай, если пассажиры ударятся в панику, тоже кое-что предусмотрено. Например, у экипажа есть усыпляющий газ, и если положение станет угрожающим, капитан просто нажмет кнопку и вырубит всех пассажиров за десять минут. Корабельное поле стабилизируется, «Стелла» спокойно доберется до срединной точки, и все мы благополучно проснемся уже на Тансисе. Вот так, малыш…

Он поднялся и выплеснул остатки кофе в умывальник.

— Так что ты от меня хочешь? Чтобы я поднялся на капитанский мостик и сказал Майку, чтобы назавтра он отменил все вахты, потому что ты будешь предаваться любви в его кресле?