Журнал "Если" №07 за 2004 год - СБОРНИК СБОРНИК

— Это будет не обычный разговор, сын мой, — сказал Заброди. — За беседу со мной тебе придется заплатить.

— Платить? — Я рассмеялся. Заброди покачал головой.

— Я по опыту знаю, что люди с радостью платят за то, что кажется им ценным. К тому же, отдав деньги, они лучше воспринимают те хорошие новости, которые я могу им сообщить.

— Какие в этом городе могут быть хорошие новости? — пожал я плечами.

— Ага, значит, я не ошибся, и ты не прочь услышать что-нибудь приятное. Такое, что бы тебя подбодрило. — Заброди наклонился ближе. — У меня есть, что сказать тебе, сын мой. Всего за один луи — за одну медную монетку! — ты услышишь нечто такое, что способно тебя заинтересовать.

— Что же это? — спросил я.

Он улыбнулся в ответ, и на мгновение я почувствовал, как счастье — то давнее счастье, которое я испытал с ней — кольнуло меня в сердце, словно выпущенный из духовой трубки дротик. Это было очень приятное ощущение, и я знал — это он подарил мне его.

— Эй, — сказал я, уже смеясь. — Сбрось немного цену: так и быть, я соглашусь.

— Я прошу всего один луи, сын мой. Это совсем недорого. Обычно я беру три луи, но на тебя распространяется специальная скидка для бродячих поэтов.

— Ну хорошо, — согласился я.

«Я дам ему деньги, лишь бы он заткнулся», — подумал я про себя, но в глубине души знал, что готов заплатить и больше, лишь бы еще раз пережить посетившее меня мимолетное ощущение счастья. Быть может, теперь, когда я заплачу, оно продлится хоть немного дольше.

И я протянул Заброди монету. Он взял ее двумя пальцами, поднес к свету, полюбовался и опустил в жилетный карман.

— Благодарю тебя, сын мой. А теперь, если ты закроешь глаза…

Я сделал, как он сказал, но даже с закрытыми глазами продолжал видеть. Передо мной расстилался серо-зеленый космос. Это был тот самый цвет, что Генри полюбил перед самым концом — цвет, который он открыл, как открывают неведомые земли, и который символизировал безбрежность. Это было бесконечное, серо-зеленое Ничто, наполненное неведомой энергией. Я даже почувствовал приятное, легкое покалывание в затылке, которое показалось мне смутно знакомым.

В следующую секунду Сеть обрушилась на меня всей своей мощью. Соединение было мгновенным и полным, а я не был к нему готов, и контакт едва не вышиб из меня дух. Сеть буквально пригнула меня к земле, и я почувствовал ее отчаянное, примитивное желание выжить, словно она была человеком, который, вцепившись пальцами в край утеса, повис над пропастью. «Летатели, — понял я. — Летатели на корабле и пытаются успокоить пассажиров».

В следующую секунду я открыл глаза.

— Что им за дело до нашего корабля? — спросил я, но Заброди не ответил. Выпрямившись во весь рост, он смотрел куда-то поверх моей головы. Я обернулся и увидел Джонсона. Снова легкое головокружение, ощущение полета, и я окончательно пришел в себя. Я сидел на стуле в каюте Джонсона и пялился на экран, на котором застыло изображение Заброди.

— Вместо меня должен появиться полицейский, — объяснил Джонсон. — Полицейский, который арестует Заброди за проповедь в парке, так как это противоречит условиям его лицензии.

— А какую роль играет Сеть? — спросил я. Джонсон нахмурился.

— О чем ты, малыш?

— Я заплатил Заброди, и он велел мне закрыть глаза. Когда я сделал это, со мной соединилась Сеть, летатели… Они сконцентрировали свои ментальные усилия на корабле, чтобы успокоить пассажиров. Почему? Зачем им это понадобилось?

— Сукин сын!.. — Лицо Джонсона начало багроветь. — В этом эпизоде нет никакой Сети!

— Говорю вам, я соединился с ней, и… Джонсон скрипнул зубами.

— Я показал тебе этот кусок, потому что думал, ты сумеешь его оценить. Это отличная сцена — я не писал ничего подобного уже почти тридцать лет. Какого черта ты приплел сюда эту свою Сеть? Может, этот мерзавец Лэттри сумел тебя убедить?… Я знаю, ты встречался с ним сегодня утром. Что он тебе наплел? Что я могу создавать шедевры только с помощью летателей?

— Но послушайте!..

— Убирайся отсюда, немедленно!

— Выслушайте меня, Джордж. Граф Лэттри здесь ни при чем. С начала этого полета Сеть выходила со мной на контакт уже трижды. Вы же знаете, я способен чувствовать летателей, где бы они ни находились. Мне незачем лгать. Ведь вы репортер, правда? Неужели вам не хочется узнать, в чем дело?

Джонсон наклонился так близко ко мне, что наши носы едва не соприкоснулись. От него пахло мятными карамельками.

— Заруби себе на носу, Собака-Поводырь! Я не репортер, я писатель, понятно?! А теперь убирайся, да поживее, пока я тебе все кости не переломал.

— Но послушайте же!..

— Вон!!!

Сам того не заметив, я поднялся со стула, и Джонсон с силой толкнул меня к выходу. Я попятился, но когда дверь за моей спиной отворилась, я зацепился за порожек и буквально вывалился в коридор.

— Чтоб ты сдох, ублюдок! — рявкнул Джонсон, захлопывая за мной дверь.

Я был зол и растерян, к тому же, падая, я довольно сильно ушибся.

— Сам иди к дьяволу, Джонсон! — крикнул я закрывшейся двери.

— Могу я чем-нибудь помочь, сэр? — раздался рядом чей-то голос. Обернувшись, я увидел одного из корабельных стюардов.

— Что вам нужно? — мрачно спросил я.

— У меня для вас послание от мисс Пеннебакер. — Стюард помог мне подняться. — Она спрашивает, не могли бы вы встретиться с ней в оранжерее в ближайшие полчаса.

— Хорошо, — кивнул я. — Сейчас иду.

И я отправился в центральную зону. По дороге мне встретилось несколько пассажиров, уже одетых в маскарадные костюмы из блестящего ярко-алого, зеленого и золотого атласа. Перед входом в оранжерею я невольно замедлил шаг, внутренне приготовившись к контакту с Сетью, но ничего не произошло. Я ощутил лишь легкое покалывание, от которого у меня слегка закружилась голова. Впрочем, это скоро прошло. Оглядываясь по сторонам в поисках Одри, я спросил себя, как люди могут находиться здесь и не чувствовать, что поле пронизывает их тела. Впрочем, из всех пассажиров, наверное, только я был наделен способностью ощущать его, а может, лишь мне одному поле не казалось приятным — так, насколько я понял, выразилась Одри.

Потом я заметил ее. Она сидела на скамье возле фонтана. Одри тоже увидела меня и махнула рукой. Постаравшись придать своему лицу суровое выражение, я двинулся в ее сторону.

— Спасибо, что пришел, — мягко сказала она, когда я приблизился. — Я боялась, что ты больше не захочешь меня видеть. То, что между нами произошло…

— Пустяки, — холодно сказал я.

— Нет, это не пустяки, — возразила она. — Знаешь, мне ужасно жаль!

— Жаль чего?

— Что я так на тебя разозлилась. И еще, что показала отцу записку. Наверное, я поступила неправильно, но…

— А я думал, Пеннебакеры всегда все делают правильно. Одри опустила голову.

— Я знаю, что заслужила подобное отношение. И все же я должна сказать тебе: после того, как ты ушел, я долго думала…

— Можно узнать, о чем?

— О реакции моего отца. Ведь когда он прочел записку, он и глазом не моргнул! И чем больше я об этом думала, тем яснее понимала: с тех пор как мы стартовали из Хейвена, папа ведет себя очень странно.

Интересно, как она может об этом судить, подумал я, но спросил о более существенном:

— И в чем же заключается странность?

— Ну, во-первых, он стал каким-то рассеянным. Когда я к нему обращаюсь, он отвечает, но вид у него такой, будто мысли его витают где-то очень, очень далеко. Утром, когда ты пришел с этой запиской, мы как раз пытались закончить подготовку к карнавалу — решить, кому еще послать приглашения, спланировать порядок прохождения нашей командой на Большом параде и так далее… Папа очень любит карнавал Марди-Гра, но сегодня… сегодня мне вдруг показалось, что ему все равно. Честное слово, СП, он почти не участвовал в обсуждении, и я… Я боюсь! Может быть, он все-таки подвергся «промывке мозгов»?!

— Кстати, о «промывке мозгов», — сказал я. — Посмотри-ка на этих троих!

И я показал на столик неподалеку от нас. Сидевшие за ним пассажиры не мигая уставились в свои аппараты для чтения. Казалось, они полностью захвачены содержанием книги — их лица были расслаблены, а рты слегка приоткрылись.

— Странно, как много людей читает! — добавил я. Одри огляделась по сторонам.

— Практически все, — сказала она озадаченно.

— Подожди минутку, я хочу взглянуть, что за книга так их увлекла Я поднялся со скамьи и двинулся к ближайшему столику. Но не успел я сделать и нескольких шагов, как «Стелла» вдруг дернулась, а потом резко легла на левый борт.

В первое мгновение ничего не происходило. Потом я услышал шум. Он был похож не то на взрыв, не то на горный обвал — глухой, протяжный гул, который становился все громче, пока не превратился в громкий треск, эхом прокатившийся по всему кораблю. Ему вторил громкий звук ломающейся мебели, скрежет и стон раздираемого металла и расходящихся соединений. Это продолжалось несколько секунд, потом обломки — и пассажиры — начали падать к центру корабля, но это падение было медленным. Не сразу я сообразил: что-то случилось с искусственной гравитацией. Как бы там ни было, мне хватило времени, чтобы машинально вцепиться в край стола; когда же я немного пришел в себя, то обнаружил, что спокойно удерживаюсь, зацепившись пальцами одной руки. Обернувшись через плечо, я увидел, что Одри медленно уплывает от меня к нижнему ярусу балконов, выходивших внутрь оранжереи. Она дрыгала ногами и делала руками плавательные движения, пытаясь вернуться ко мне, но продолжала удаляться. Машинально я потянулся к ней, но тут стол, за который я держался, оторвался от палубы, и я беспорядочно закувыркался в воздухе. В какой-то момент я обнаружил себя сидящим верхом на стуле, который величественно плыл под парящим в воздухе столом, на котором каким-то чудом держались чашка и низкая широкая миска с салатом из свежей зелени. Стол медленно поворачивался вокруг своей оси, грозя нанести мне удар ножкой по переносице, и я, оттолкнувшись от стула, уцепился за ствол одной из оранжерейных пальм. Это было надежное убежище, и я поискал глазами Одри, но она уже исчезла. Тогда я поднялся вверх по стволу и, крепко ухватившись за прочные пальмовые ветви, постарался успокоиться.