Время любить - Вильям Козлов

Мешки хозяева не отдавали, и картошку мерили ведрами, которые одно за другим опрокидывали в весело грохочущий кузов. Ведра у Околыча были особенные, скорее всего сделанные на заказ, потому что в каждое влезало картофеля на два килограмма больше, чем в обычное. Случалось, сдатчики ошибались в количестве высыпанных ведер, тогда Околыч, стоявший с блокнотом у машины, быстро подсказывал цифру — этак ведер на пяток в свою пользу. С ним не спорили. При такой его солидной внешности разве мог кто подумать, что заготовитель мухлюет? Андрей вскоре убедился, что сельские жители очень доверчивые и во всем полагались на солидного представительного Гирькина, олицетворявшего собой саму государственность. И Околыч пользовался этим вовсю. Многих он знал, а его просто все знали. В какую бы деревню они ни приехали, тотчас мужчины и женщины выходили из домов и приветствовали заготовителя, уважительно называя его Околыч.

За полтора месяца работы только один раз у шофера произошла короткая стычка со своим начальником. Первая и последняя. Уже на пути в Климово Гирькин велел остановить машину у убранного картофельного поля. Это было в дождливый серый день, когда дорогу развезло, а холодный ветер швырял в лобовое стекло мокрые красные листья.

— Доставай лопаты! — скомандовал Околыч, вылезая из кабины. Он был в зеленом дождевике с капюшоном.

— Кажется, мы не застряли? — удивился Андрей.

— Надо малость разогреться, — ухмыльнулся Гирькин, беря лопату в руки. — Заверни сзади брезент.

Андрей привязал ремнем брезент, а Гирькин стал швырять лопатой в кузов прямо на картофель мокрую черную землю с поля. Видя, что шофер таращит на него непонимающие глаза, весело сказал:

— С полчасика поработаем — и дальше!

— Мы же везем картошку на приемный пункт, — все еще туго соображая, что происходит, заметил Андрей. — Что нам там скажут?

— Ничего не скажут, — хохотнул Околыч. — Приемщик свой человек. Давай-давай поработай!

— Пойду лучше посмотрю, нет ли поблизости грибов, — буркнул Андрей и зашагал прочь от машины.

Бродя по сквозному перелеску и не глядя под ноги, он размышлял: может, стоит сегодня же заявить в милицию, что за штучки выкидывает Околыч? Ладно, обманывает людей со своими ведрами, а тут ведь не пять-десять килограммов, пожалуй, не меньше тонны накидает песку! И все это на весы. По дороге от тряски земля перемешается с картошкой — никто и не заметит. Не обязан ведь заготовитель мыть картошку? Или принимать только чистой? Какую сдают, ту и берет…

Когда Андрей вернулся, Гирькин работал в одной рубашке, на лбу и лысине выступил крупный пот. На краю поля образовалась порядочная яма. Воткнув лопату в землю, Околыч отер со лба пот рукавом, изучающе посмотрел на шофера. И во взгляде его не было злости или раздражения, скорее — сожаление.

— Зеленый ты еще, ленинградец, — сказал он. — Поживешь на нашей грешной земле с мое — поумнеешь!

— Помогать вам в таких делах я не буду, — твердо ответил Андрей. — Я ведь говорил вам, что заканчиваю в будущем году университет… Отделение журналистики. И вы не боитесь, что я напишу фельетон про вас?

— Не боюсь, Андрюша, — улыбнулся Околыч, отчего толстая нижняя губа отвисла треугольником. — Во-первых, никто твой фельетон не напечатает, во-вторых, фактов у тебя маловато. Ну кто подтвердит, что я набросал в кузов землю? Свидетелей-то нет? То-то и оно, борзописец! И потом, я есть мелочь. У нас сейчас есть умельцы, которые миллионы хапают! Вот тут на днях писали, как в одном южном городке поймали с поличным крупную шишку, читал? Так на двух дачах и в гаражах нашли столько всякого добра, что и внукам бы на всю жизнь хватило! Одних денег больше миллиона… Вот получишь диплом, ленинградец, и валяй разоблачай ворюг и расхитителей народного добра, которые куда рангом повыше нас, грешных!

Отдохнув и выговорившись, Гирькин еще несколько минут кидал землю в кузов. Потом заглянул туда, удовлетворенно хмыкнул и швырнул поверх лопату.

— Сегодня ты, Андрюша, работаешь со мной последний день, — добродушно сообщил он, когда они тронулись. — Я к тебе всей душой, а ты вон как обошелся со мной! «Фельетон напишу…» Сам понимаешь, зачем мне на машине соглядатай? Я люблю работать без оглядки…

— Воровать, — ввернул Андрей.

— Делать деньги, — поправил Околыч, ничуть не обидевшись. — Вот сколько ты за фельетон получишь, если вдруг напечатают? Червонец? Двадцатник? А у меня ты бы еще за месяц заработал четыре куска. Такие-то дела, правдолюбец! Не за тот ты конец, парень, хотел ухватиться. Надо брать повыше, чем я, а повыше — силенок у тебя не хватит! Думаешь, мало журналистов-зубров хотели бы прославиться? Да вот что-то не пишут про тех, кто хапает у нас больше всех. А ты подумал — почему?

— Почему же?

— Сверху стали сквозь пальцы смотреть на все наши безобразия… — философствовал Гирькин. — А где образовалась дырка, туда и лезут крысы и грызуны помельче. А тут не дырка образовалась, а взяли да саму дверь в закрома распахнули: хватай, кто хочет! Налетай, не робей, ничего не будет! И хватают все кому не лень. Рабочие тягают с предприятий, даже название им придумали — «несуны», кто повыше — хватают прямо из банка, как тот самый начальничек, что деньги называет бумагой. А они и есть для него бумага, потому что он их не зарабатывает, как я, трудом и потом, — вон лопаткой помахать не брезгую, — а просто берет сколько нужно, и вся недолга… Так что, Андрей Абросимов, лучше закрой свой клюв и не каркай на меня… Ты думаешь, весь навар идет мне в карман? Куда там! С замначальника надо поделиться, инспектору тоже на лапу положить, да вот даже шофера не желаю обидеть… А сколько коньяку приходится выставлять на даче, когда отцы-кормильцы отдохнуть ко мне пожалуют! И каждому нужно угодить, каждый должен быть довольный, а вкусы у всех разные, и потребности, и запросы… Пока в силе — не дадут меня в обиду, а погорит кто — нового нужно заново обрабатывать… Хлопотливая у меня работенка, Андрей! Говорю, я есть мелочь пузатая… — Он хохотнул и похлопал себя по объемному животу: — Брюхо-то у меня и впрямь солидное, а делами вот занимаюсь мелкими, ничтожными…

«И грязными!» — подумал Андрей, глядя на поблескивающую мутными лужами разбитую дорогу. За спиной, в прыгающем кузове, земля с шорохом просыпалась на дно. Он вспомнил, как они неделю назад с Околычем приехали в норковый зверосовхоз. Еще за километр потянуло зловонным запахом гниющих отходов животного происхождения. Директор совхоза встретил их как дорогих гостей, распорядился, чтобы накормили обедом, и христом богом просил Гирькина вывезти горы костей с территории совхоза. Даже в закрытое помещение проникал дурной запах.

— Шкурку норки дашь? — то ли в шутку, то ли всерьез сказал Околыч, но, заметив, что директор сразу помрачнел, рассмеялся: — Да я шучу, Анисим Иванович, знаю, что у тебя не выпросишь ни одного хвоста! А кости нынче же вывезем, не сомневайся!

Два рейса сделали они в совхоз за костями, которые, воротя нос в сторону, загружали в кузов рабочие. Директор жал им руки, благодарил, а Околыч на этой операции положил в карман триста рублей. Еще не опасаясь Андрея, он сам похвастался ему…

Нагревал Гирькин и женщин, сдававших ему клюкву. Старые ободранные весы, которые они возили с собой, «грешили» по желанию хозяина от трехсот граммов до килограмма. А клюква стоила недешево! Расплачивался Околыч наличными, сдатчики расписывались в составленных им ведомостях. Деньги брал по разрешению районного банка из магазинов, как он говорил, «снимал кассу». За можжевеловую настойку платил из собственного кармана, сокрушаясь, что нет в его ведомостях такой статьи дохода или расхода, по которой можно было бы ее списать…

При окончательном расчете в конторе Гирькин протянул в коридоре Андрею две полусотенные сверху.

— Бери-бери, Андрей, пригодятся, — улыбнулся он. — Поживешь с мое — поймешь, что пока у нас деньги — сила. А туалеты из золота будем строить при коммунизме, если доживем…

— Я вам и так благодарен за науку, — в ответ улыбнулся тот. — Вы сами говорили, что наука стоит дороже денег.

— Моя наука тебе, гляжу, не впрок, — покачал большой головой заготовитель.

— Как сказать…

Деньги он не взял, чем искренне удивил Гирькина.

— Я ведь от чистого сердца, — сказал он. — Поработали мы неплохо, и вообще ты мне приглянулся, а то, что мы не сошлись во взглядах на некоторые вещи, так это ерунда на постном масле… Я уже стар, чтобы меняться, а ты…

— Я, пожалуй, сообщу в милицию про ваши дела, — решился Андрей. — Думаю, вас по головке не погладят!

— Иди сообщай, — кивнул головой Околыч, и ничто в его лице не дрогнуло, разве что в глазах появился холодный блеск. — Иди прямо к начальнику, выложи ему всю подноготную… Такой, мол, Гирькин, этакий! Очень начальник удивится…