Кровь на палубе - Иван Любенко

– Позвольте, мадам, – Капралов бережно отстранил ее и вошел в каюту. Окинув комнату взглядом, он сказал: – Я думаю, вам не стоит здесь оставаться. Пойдемте, надобно срочно известить капитана.

У женщины потемнело в глазах. Прислонившись спиной к стене, она стала медленно сползать вниз.

– Что с вами? – Испугавшись, моряк вновь подхватил ослабевшее тело на руки и быстро понес наверх.

Глава 23

Секретное послание

Константинополь, Едикуль

(Семибашенный замок),

октября 25, 1787 года

Яков Иванович Булгаков отличался тем, что умел планировать время и верно расставлять приоритеты. Обрисовав ту или иную цель, он тщательно расписывал шаги, с помощью которых намеревался ее достичь. А они, в свою очередь, делились на разделы и пункты. Ну а дальше оставалось только следовать собственным циркулярам и попутно решать возникающие в связи с этим задачи. Его друзья искренне восхищались им и говорили, что Булгаков «не может ни минуты оставаться праздным: не пишет, так читает». Многие завидовали ему, удивляясь его столь быстрому восхождению по карьерной лестнице и количеству упавших на него орденов, должностей, денежных выплат и земельных наделов, дарованных по высочайшему соизволению.

С его подачи иностранные послы не оказывались без внимания Русского императорского двора. Даже турецкие чиновники, симпатизировавшие России, и те удостаивались денежных выплат под видом ценных подарков. А про европейских дипломатов и говорить нечего: австрийский посол в Константинополе был одарен золотой табакеркой с вензелем Ее Императорского Величества и сорока соболями. А супруга его – бриллиантовым складнем. Французский и английский послы получили по табакерке с портретом Ее Величества и личными приветствиями самодержицы, правда, составлял эти грамоты все тот же Булгаков.

Вот и сейчас, несмотря на то что русский дипломат томился в узилище, вокруг его персоны страсти не утихали. Многие надеялись, что, проявив участие в освобождении посланника, они заслужат себе не только благосклонное отношение со стороны императрицы, но и очередное щедрое вознаграждение. Даже французский посол, немало сделавший для заточения Якова Ивановича, и тот зачастил к нему с визитами, пытаясь сгладить дипломатические неровности между Санкт-Петербургом и Парижем. «Теперь, когда Франция добилась желаемого и Россия с Турцией уже завязли в кровавой схватке, к чему продолжать ссориться с этой огромной державой?» – рассуждал французский граф.

Вот и сейчас, навестив Булгакова, он картинно отвел глаза и вымолвил прискорбным тоном:

– Я ведь предупреждал вас, дорогой Яков Иванович, чтобы вы поскорее покинули этот город. Только вы ведь тогда меня не послушали. И что же теперь прикажете делать? – Шуазель-Гуфье натужно вздохнул, будто сбросил с себя непосильную ношу. – Великий визирь грозится запретить вам любые посещения. А узнав, что у вас был австрийский посол, он такой разнос учинил своим подчиненным, что двое его помощников тотчас же были обезглавлены. Говорят, один из них прежде был русским офицером. А чему удивляться? Деспот – одно слово! Чернила грозился у вас отобрать! Еле-еле упросил его повременить…

– А ежели отнимут у меня чернила, то я кровью своею писать стану! – воскликнул русский посланник и в ажитации стукнул кулаком по столу. Глиняная чашка упала и раскололась надвое. Глядя на куски бесполезной керамики, он подумал: «Слава богу, что Филимон пытки выдержал и тайну не выдал басурманам. Светлая ему память! «Влюбленный Роланд» теперь в руках австрийского посла, а значит, и секретная карта в скором времени окажется у светлейшего Григория Алексеевича! – Яков Иванович улыбнулся собственным мыслям: – Так что главную свою цель я выполнил. А вот теперь пора подумать о том, как отсюда выбираться. И в этом мне должен помочь мой уважаемый гость. Сам засадил меня сюда – сам и вызволяй, Иуда!»

– Вы, русские, чуть что – сразу в крайности бросаетесь: «Кровью своею писать стану!» Ну, кого вы этим удивите? – француз тряхнул головой, и с парика посыпалась пудра. – Пишите – туркам-то все равно!

– Не скажите! Как бы там ни было, а чем больше они со мною беззаконий сотворят, тем дороже им мир обойдется! И они отлично это понимают! – «Вот подождите, – подумал Булгаков, – не успеет наступить новый, 1788 год, как австрияки в Сербии и Хорватии султану таких тумаков всыплют, что ему мало не покажется! Вот тогда вы свои куцые хвосты от страха подожмете!»

– Тут вот, как вы просили, горничная ваша Библию принесла, – он протянул небольшой томик в дорогом переплете. – Турки эту книжку чуть по листочку не разобрали, и так и этак осматривали, даже обложку вспороли…

– Нехристи они и есть. – «Сам небось вместе с ними странички перелистывал… оборотень пакостный!» – мысленно поглумился над собеседником русский посол. – А что Священное Писание не отказались передать – признательно вам благодарен. Будет теперь через что арестанту душевное спокойствие обресть.

– Помилуйте! Ну, какой вы арестант? Вы гость Великого султана! Поверьте, я делаю для вас все возможное… Вот и кушанья теперь вам на заказ готовят. Но, к сожалению, большего пока добиться не могу – Великий визирь непреклонен. Я думаю, что скоро он поймет свою ошибку и освободит вас. Вот тогда и погуляем у меня в гостях. Моя жена вам будет очень рада. Ну, а мне позвольте откланяться. Дела, знаете ли…

Булгаков поклонился в ответ и с лукавой улыбкой на устах проронил:

– Вы уж простите, любезный коллега, что не могу проводить вас до кареты.

В ответ француз лишь махнул рукой и удалился.

Как только дверь за посетителем захлопнулась, Яков Иванович подошел к окну и, открыв условленную сорок пятую страницу Библии – по числу своих лет, – стал незаметно просматривать ее на свет. В некоторых буквах зияли едва заметные иголочные проколы. Это было первое дошедшее до него со времени заточения секретное послание светлейшего князя Потемкина-Таврического.

Глава 24

Пепельница и британский «бульдог»

Первым в каюту направился Ардашев. За ним семенил капитан:

– Еще одно происшествие на борту! Час от часу не легче!

Присяжный поверенный открыл дверь и окинул взглядом помещение. В углу виднелось пустое чрево распахнутого сейфа. Подойдя ближе, он склонился над телом, дотронулся до шеи несчастного и, печально вздохнув, произнес:

– Он мертв. – Немного помолчав, адвокат добавил: – Говорят, если у покойника не закрыты глаза, значит, он хочет увидеть, кто будет следующим.

Неммерт замер на месте, не в силах пошевелиться. Он так и остался стоять у самого входа, делая вид, что рассматривает рисунок на обоях.

– Что с вами, Александр Викентьевич? – Ардашев обеспокоенно покосился на капитана.

– Ни…ничего, – стуча зубами, пробормотал тот. Превозмогая себя, он оторвал взгляд от стены и повернулся к трупу, но тут же попятился и виновато проронил: – Не поверите, Клим Пантелеевич, мне любой шторм нипочем, а вот покойников с детства боюсь. Вы уж простите…

– Ну, тогда соблаговолите пригласить доктора.

– Да-да, я распоряжусь, не беспокойтесь, – выдохнул Неммерт и с радостью покинул печальное место.

Клим Пантелеевич достал из кармана коробочку монпансье, выудил зелененькую конфетку и отправил ее в рот. «Да, и этот несчастный тоже из Ставрополя. Просто какая-то напасть!»

По коридору зашаркали шаги, в дверях появился врач – лысоватый господин в пенсне с редкими, похожими на перья остатками волос; над завитыми кверху усами выступал желтый, как вареная картофелина, нос. Он был одет в лоснившийся от времени темно-синий сюртук и носил осенние ботинки. В правой руке эскулап держал несессер. «Слава богу, хоть без калош», – подумал Ардашев. Из-за его спины робко выглядывал бледный капитан.

Доктор взялся за осмотр со знанием дела. Безжизненное тело он положил на пол, перевернул на грудь, разрезал одежду перочинным ножом и осмотрел рану. Удовлетворенно хмыкнув, он глубоко вздохнул, поскреб подбородок и как-то обыденно, будто такое случается ежедневно, заключил:

– Смерть наступила мгновенно, примерно полчаса назад. Причина – ножевое ранение в область сердца. Удар, как вы можете видеть, нанесен со спины. Да, вот еще что: нож был довольно больших размеров и с широким лезвием. В общем, такое ощущение, что орудовал мясник либо опытный душегуб. Вот, пожалуй, и все.

– Благодарю вас, Гаврила Емельянович.

– Чего уж там, Александр Викентьевич, видать, судьба моя такая – с мертвецами общаться. Почитай, семь годков в столице в анатомическом покое при больнице отбарабанил да пятнадцать – земским врачом в Малороссии. А там всяко было: и смертоубийства, и мор холерный. И жену с детишками схоронил… Думал, на корабле спокойней будет. Да-с… – застигнутый нахлынувшими воспоминаниями, он замолчал, но вдруг встрепенулся: – А труп как обычно? В цинковый гроб и запаять?