Пираты Тагоры - Антон Первушин

Эспада покосился вправо.

«Массаракш, – подумал он. – А я о них и думать забыл…»

– Вуул, Маар, держитесь рядом, – процедил он. – Не отставать!

Работая локтями, колотя не слишком понятливых рукояткой «кобольда», Эспада продрался к люку, фосфоресцирующий кружок которого казался отсюда таким далеким. Контр-адмирал и мичман лезли за агентом Садом, не отставая, прихватывая его за каблуки и штанины. А следом плотным, воняющим потом и кровью червем пробивались все остальные.

На верхней палубе гулял морской ветер. Он трепал матросские робы и комбинезоны столпившихся на решетчатом настиле имперцев. Трещали под каблуками хитиновые панцири мертвых «братьев по разуму». Трюмные люки были отворены. Морпехи под командованием сержанта Доррла вытаскивали лебедкой вельбот.

Эспада знаком велел Вуулу и Маару не отставать от него ни на шаг и начал пробиваться к корме. Надежда, что присланная Обломом резиновая шлюпка все еще дожидается у кормовых рулей, таяла с каждой секундой.

В ледяной забортной каше действительно что-то плавало. Эспада ухватился за леер ограждения, наклонился над водой, всмотрелся.

Шлюпка была на месте. Полузатопленная, она удерживалась наплаву двумя уцелевшими камерами. Рядом со шлюпкой покачивался труп неизвестного. Но Эспада уставился не на него.

– Массаракш! – потрясенно прошептал М-агент, разобрав на гладком покатом боку плавающего рядом с трупом ящика изображение семигранной гайки, эмблему Следопытов, и четкую надпись на русском языке: «ТАСМАНИЯ».

Глава двенадцатая

Птицелов курил, выпуская дым в открытую форточку. За окном клубился туман, насыщенный миазмами большого нечистоплотного города. Мировой Свет едва-едва теплился над силуэтами панельных домов, порывы ветра хлестали, точно ладонями по стеклу, и сеяли серую морось. Гудели в отдалении заводские сирены, перекликались на кольцевой клаксонами автомобили. Рабочий день жителей Столицы подходил к концу. Птицелов же знал, что ему не удастся вернуться домой до тех пор, пока кризис, вызванный вторжением иномирян, не будет преодолен. А в Отделе «М» классифицировали события в «Южном парке» именно как вторжение, даже осторожный Поррумоварруи не стал возражать и подписал все бумаги: в Департамент Специальных Исследований, в Департамент Обороны, в Департамент Госбезопасности, в Комитет Спасения Свободного Отечества…

Над джунглями в эти минуты сиял горячий, точно раскаленный добела металл, свет. Птицелов невольно прищурился, вспоминая. Он провел на юге сутки, чуть больше… А впечатлений столько, словно еще один год довелось отмотать на раскорчевке.

Вертолеты «Гнев» патрулируют границы кризис-зоны. К береговой линии «Южного парка» приблизился крейсер-вертолетоносец «Герой революции Мак Сим», способный накрыть весь сектор ракетным ударом. Командование округом получило задание не выпускать из кризис-зоны ничего живого, что по размерам было бы сопоставимо с человеком. Если ситуация продолжит обостряться, то… что ж, на борту «Героя революции» имеются и ракеты с ядерными боеголовками – пусть незваным гостям будет хуже!

Может быть, так и стоило поступить? Выжечь «Южный парк» и уже потом, без спешки и нервов, изучать иномирян по их обугленным тушкам. Строить предположения о том, с какой целью они вторглись в Мир, и реконструировать историю их собственного М-мира, как это делается в отношении грязевиков. Но никто не мог однозначно предсказать, чем ответит коварная кризис-зона на ядерный удар. Говорят, что и в войну «Южный парк» старались не задевать, дабы не будить лихо.

Впрочем, один живой иномирянин оказался в распоряжении Отдела «М». Впервые в истории! Птицелову даже из Комитета звонили, чтобы поздравить. Он, правда, так и не понял, кто именно…

В другом конце широченного, словно железнодорожный тоннель, коридора скрипнула дверь. Послышалась чеканная поступь.

Оллу Фешт подошел к Птицелову. Вынул из портсигара длинную и тонкую цигарку, закурил.

– Сейчас не лучшее время для перекуров… – проворчал он. – Говори, зачем позвал, и вернемся в лабораторию.

В лабораторию…

Лежит на прозекторском столе брюхом вверх плененная мокрица. Лапок у нее шесть, как у насекомого, а не как у ракообразного, и каждая отдельным ремешком к столу притянута. Головогрудь снизу покрыта мягкими хитиновыми пластинами, имеется рыжеватая щетина на стыках пластин и в углублениях, образующих что-то вроде рельефа. Брюшко полупрозрачно, отчетливо видны крупные сосуды. Брюшко то сжимается, то разжимается, точно извлеченное из груди, но еще живое сердце.

Мокрица приподнимает над столом голову – насколько может это сделать. Шевелит длиннющими усами, смотрит бессмысленно черными, похожими на обработанные агаты глазами. Иногда на ее беспокойных жвалах выступает пенящийся секрет. Что это за ерунда – пока доподлинно не известно. Химики говорят, что этим выделениям свойственна слабая кислотная реакция и что в них содержатся некоторые знакомые им пищеварительные ферменты.

Птицелову не хотелось возвращаться в лабораторию. Он устал, он пропитался до тошноты запахами препаратов и клоповой вонью, которую источала проклятая мокрица.

– Как моя семья, господин Фешт?

Этот вопрос беспокоил Птицелова куда сильнее, чем вторжение из Массаракша. В конце концов, свою задачу он выполнил и даже перевыполнил, он – не Оллу Фешт, не человек из нержавеющей стали.

– Твоя семья? Лучше некуда! Спасибо, что спросил! – Фешт выпустил дым через нос, как обычно делал, когда был чем-то раздражен.

Птицелов выронил цигарку, быстро подхватил ее с пола, пока на линолеуме не появилась свежая дырка, отправил окурок в форточку. После чего спросил:

– Как это понимать?

Оллу Фешт поморщился:

– Ты ради этого оторвал меня от дел?

– Да, – кивнул Птицелов.

Фешт отхватил зубами фильтр своей тонкой цигарки.

– Массаракш, не могу накуриться… – Он сделал глубокую затяжку, выпустил в Птицелова облако дыма. – Твоя роскошная женщина устроила в доме пожар. Уж не знаю, что она там делала – дичь на костре жарила, как это у вас в поселке было принято, или чем-то другим занималась… Весь этаж пришлось отселить.

У Птицелова сжалось сердце. Он так и думал! Нельзя было оставлять Лию и малыша Киту наедине со Столицей! Злые люди! Ничего не понимают и не хотят понять!

– У нас проводка была худая, господин Фешт! – принялся оправдываться Птицелов. – Когда включаешь сразу кипятильник и утюг, искрит возле счетчика…

– Да! – Фешт отмахнулся. – Примерно то же самое написал и я в муниципалитет, чтобы объяснить безобразие, которое учудила твоя жена.

– Что же теперь делать, господин Фешт? – Птицелов присел на подоконник, обхватил голову руками.