Пятая книга - Андрей Величко

Глава 19

Блин, думал я, и что же там в Российской Федерации теперь отмечается вместо октябрьских праздников седьмого и восьмого ноября? Вот ведь как прижился тут, про те реалии теперь сразу и не вспомнишь… Вроде поначалу был день примирения ограбленных с ограбившими, потом день согласия с тем, что на самом деле никто никого не того, это, типа, вам просто показалось, а теперь, кажется, этот внеочередной выходной и вовсе переобозвали в день единства. Кого с кем – точно не помню, но, наверное, власти с народом, потому как больше вроде некого и не с кем. Кажется, какая-то из этих дат совпадала с днем взятия Москвы поляками – давно, еще в семнадцатом веке. Ну, а у нас сегодня, в воскресенье двадцать второго октября по здешнему стилю, был праздник Казанской иконы Божьей Матери – во всяком случае, так мне сообщил вернувшийся из Исаакиевского собора двойник. Я же в это время читал радиограммы про событие ну никак не меньшего масштаба.

Гарнизон торчащей у нас как кость в горле Гибралтарской крепости наконец-то капитулировал! А то ведь почти три месяца подряд на краю уже практически нашего пролива торчала эта скала, нашпигованная пушками, и всячески мешала нормальному судоходству. Более того, иногда под прикрытием ее огня через пролив ухитрялись проскакивать и английские корабли!

Поначалу крепость пытались прикрывать корабли английской Средиземноморской эскадры, но, понеся потери от нашей авиации, несколько охладели к этому занятию. Когда же при неудачной попытке захватить французские линкоры в Тулоне «Дредноут» и «Беллерофон» были сильно повреждены, а «Принс оф Уэлс» вообще затонул из-за взрыва кормового погреба, крепость полностью лишилась поддержки с моря. С авиацией дело обстояло аналогично – поначалу английские и французские самолеты летали с аэродрома под Ораном на средиземноморском побережье Алжира, но не очень активно. А после капитуляции Франции англичане вынуждены были перебазировать свои самолеты и часть прихваченных французских аж в Александрию, потому как в Алжире началось что-то вроде борьбы за независимость. Правда, мне до сих пор так никто и не смог объяснить, кто с кем там боролся, но обстановка для дислокации самолетов стала, судя по всему, абсолютно неподходящей.

После этого две недели подряд русская и немецкая авиация выбивала очень сильную поначалу зенитную артиллерию крепости. И здесь очень неплохо показала себя специальная противозенитная эскадрилья лейтенанта Арцеулова. Помните, он предложил переоборудовать штурмовик «Похухоль» для стрельбы вбок? Это было сделано на трех машинах. Но, кроме трех так называемых «косых похухолей», в эскадрилье было два нормальных штурмовика, четыре пикировщика «Выхухоль» и четыре «Стрижа». Работала эта группа следующим образом.

Сначала над целью появлялись истребители и занимали свое место на высоте, но чуть в стороне, за пределами досягаемости зениток. После чего, по возможности всякий раз с нового ракурса, цель атаковали нормальные штурмовики. Выпустив по шесть эрэсов и добавив из двадцатитрехмиллиметровых пушек, они отворачивали, а за это время их косые собратья успевали встать в круг. Воздушные стрелки спускались к батарее бортовых пулеметов, и начинался обстрел. Зениткам противника было почти невозможно стрелять по самолетам, летающим чуть ли не ниже их, а вот штурмовики наносили определенный урон почти незащищенным зениткам. В такой обстановке батарея уже не могла нормально отразить атаку сверху, и четверка пикировщиков сбрасывала на нее свои бомбы, обычно каждая машина по пять двухсоток. После чего от батареи мало что оставалось, но на следующий день откуда-то из глубин скалы появлялась новая. В общем, за две недели такой работы, потеряв два пикировщика и один обычный штурмовик, эскадрилья добилась того, что скала перестала отвечать огнем на атаки наших самолетов. И началось…

Два немецких «Левиафана» каждый день делали по четыре, а то и по пять вылетов. Сбрасывали они в основном по две трехтонные фугаски за раз, но иногда день кончался и двумя эфирными бомбами, то есть ОДАБ-ами. И так почти две недели подряд! Но когда ко вроде бы переставшей огрызаться крепости попытались высадить десант, он был отбит огнем крупнокалиберных пулеметов. И снова полетели «Левиафаны»…

Но все на свете имеет свой конец. У англов и кончилось все – боеприпасы, вода, люди… И вчера вечером крепость вывесила белый флаг. Каково же было удивление приплывших принимать сдачу немцев, когда они увидели, кто им противостоял!

На ногах у англичан оставалось всего двадцать пять человек, причем практически все были или ранены, или контужены. И около пятидесяти тяжелораненых, еще не померших к этому дню.

Всех уцелевших англичан отправили в Танжерский госпиталь – здоровых среди них не было. Погибших похоронили с воинскими почестями, и с сегодняшнего дня на Скалу начал потихоньку прибывать новый гарнизон – русский.

Я написал распоряжение – собрать и предоставить мне все материалы об обороне Гибралтарской крепости. Черт возьми, хорошо, что такую силу духа проявил именно ее гарнизон, а, скажем, не американская эскадра у Гавайев! Макаров перед отбытием к новому месту службы познакомил меня со своими выводами, из которых следовало, что шанс у американцев все-таки был. Впрочем, я об этом догадывался и сам, потому как через три дня после капитуляции их эскадры погода сильно испортилась и держалась в таком виде больше недели.

При прощании со Степаном Осиповичем я еще раз напомнил ему – самое главное, про кильватерный строй больше не вспоминай! Никаких генеральных сражений, ты же у нас не Шеер. Утопить кораблик тут, кораблик там, склады с углем потихоньку жечь, а уж нефтехранилища – тем более. Чуть погода начинает портиться – отводишь и перестраиваешь эскадру.

– Девчонок своих воевать учи! – огрызнулся генерал-адмирал, залезая в «Страхухоль». Впрочем, по результатам их деятельности он уже не именовал Таниных сотрудниц «шлюхами», как это бывало в начале войны.

Отлет Макарова состоялся полтора месяца назад, и теперь уже можно было твердо сказать, что он вел войну на море как надо, то есть с большой осторожностью. При попытках англичан выйти из бухты хоть сколько-нибудь крупным соединением на его пути всегда оказывались мины. Причем во второй раз, когда англичане не стали преследовать быстро удаляющиеся корабли Макарова, а повернули на запад, мин оказалось даже больше. Одиночные же корабли топились, так что плавать по одному англичане уже давно не рисковали.

Наши морские силы представляли из себя две ударных группы и пять мобильных. Первая ударная под непосредственным командование самого Степепана Осиповича действовала в Северном море. Там были основные силы русско-немецкого флота, в том числе и все три крупных авианосца, но за исключением наконец-то отремонтированного «Ария». На нем держал флаг командующий второй ударной группой Хиппер. Она была послабее первой и действовала в Кельтском море, где недавно добилась крупного успеха – захватила острова Силли. Сейчас там спешно оборудовалось два аэродрома. Кроме того, несколько раз подвергшиеся обстрелу дальнобойных пушек «Ария» и вооруженного такими же орудиями линейного крейсера «Мольтке» верфи Портсмута практически прекратили работу. В здешнем мире «Мольтке» и его брат-близнец «Гебен» получились как бы половинками «Ария», то есть имели по две башни с теми же пятнадцатидюймовыми пушками. Правда, броня у них была несравненно хуже, но это не мешало стрелять по порту, береговые орудия которого просто не могли отвечать из-за своей меньшей дальности.

Мобильная группа состояла из ракетного крейсера, легкого артиллерийского и эскортного авианосца на десяток самолетов. Все эти корабли могли развивать скорость до тридцати четырех узлов, так что догнать их у англичан могли только миноносцы – если бы им не мешал артиллерийский крейсер. Эти группы нарезали круги вокруг Англии, смотря, чего бы такого по мелочи утопить в море или сжечь на берегу.

Ну, а наша авиация из Дублина и из-под Руана занималась организаций топливного голода. Бомбилось все имеющее отношение к углю и нефти, про что мы знали. Порт Кардифф был буквально превращен в щебень налетами тяжелых бомбардировщиков. Большие нефтехранилища под Бирмингемом горели неделю, давая следующим волнам наших самолетов прекрасный ориентир, отлично видимый ночью за десятки километров без всяких ноктовизоров. В общем, с топливом в Британии становилось все хуже и хуже, благо подвоз нам удалось прекратить.

У англичан была нефть на Ближнем Востоке, были и танкеры для ее перевозки. Но без охраны у танкера нулевые шансы, тем более если он вынужден идти в обход Африки, потому как через Гибралтар его никто не пустит. По данным нашей разведки, в Скапа-флоу угля оставалось примерно на полторы заправки всех имеющих угольные топки кораблей. Да и тем приходилось пользоваться с большой осторожностью, потому как еще за два года до войны Георгиевский химзавод освоил производство угольных мин. Это был обычный кусок тротила с простейшим детонатором внутри, но замаскированный под кусок угля. При внимательном осмотре его, конечно, было нетрудно отличить. Но линкор, например, на полном ходу жрет порядка сорока тон угля в час, попробуйте-ка перебрать такие количества. А закинуть один кусок к миллионам точно таких же, даже если они и лежат в закрытом хранилище, нетрудно. Если же оно открытое, то тут и вовсе делать нечего. Ну, а при попадании угольной мины в топку она гарантированно выходила эту топку из строя – хоть и не радикально, но все же. Иногда повреждался и сам котел.