Последний камикадзе - Анатолий Иванкин

Их вернули на Гуадалканал несколько дней спустя, когда на острове шли ожесточенные бои с высадившимися японскими подкреплениями. Теперь на Гуадалканале было около тридцати тысяч воинов микадо, стремящихся во что бы то ни стало захватить аэродром и сбросить американцев в море. Одному японскому отряду удалось прорваться к южной окраину Гендерсона, но контратакой морской пехоты он был отброшен назад в джунгли. Это событие имело некоторые неожиданные последствия.

Всю ночь шел дождь, и «лайтнинги» надежно засели в раскисшем грунте. А утром к аэродрому вышла группа японских палубных бомбардировщиков и истребителей. Пришлось Чарлзу и Роберту уткнуться носами в грязь, ожидая, что вот-вот на голову посыплются бомбы.

Но когда, услышав удивленное восклицание Роберта, Чарлз поднял голову, то увидел непонятное: японские самолеты выпустили шасси и летали по кругу, видимо собираясь садиться.

— Они что, в плен прилетели сдаваться? — удивился Чарлз.

— А ну давай, парни, вытаскивать самолеты на взлетную! — приказал механикам Роберт Харрис.

Авиаспециалисты опасливо поглядывали на японцев, но, ободренные тем, что они не стреляют, буквально на руках вытянули восемь «лайтнингов» на ВПП.[39] Сразу же после взлета они вступили в бой, расстреливая в упор ошалевших от неожиданности японцев.

Пленный японский летчик, спасшийся на парашюте, рассказывал, что армейский офицер поторопился доложить командованию о захвате аэродрома и японские летчики кружили над ним, ожидали сигнала на посадку.

В этом бою Боб Харрис и Чарлз Мэллори сбили по два японских самолета.

А через час после боя разразилась тропическая гроза. Но оглушительный гром, раскатывающийся в поднебесье, казался им жалкой пародией на огонь главных калибров японских линейных кораблей.

Глава девятнадцатая

Глава клана Хаттори, отставной полковник Акахито, был счастлив. Милосердные боги даровали ему радость снова обнять двух своих сыновей, собравшихся под родной кровлей. Правда, младший, Ясудзиро, еще не оправившийся после ранения, был подавлен и неразговорчив. Зато старший — Отодзиро, приехавший в свой первый офицерский отпуск, веселился, пил и ел за двоих.

На почетном месте, у вазы с розами и ветвями сосны, Акахито усадил своего друга и родственника Киёси Морисаву. Скрестив ноги, мужчины дымили сигаретами и расспрашивали Отодзиро о событиях в Китае. Тот охотно и подробно рассказывал о стычках с «красными» и го-миньдановцами, в которых принимал личное участие. Ясудзиро сидел на циновке и молча слушал, о чем говорят родственники. «Отодзиро сильно изменился, — думал он, наблюдая за братом, — от прежней мешковатости не осталось и следа. Он стал самоуверенным, гордится своей причастностью к Квантунской армии, служить в которой удостоены чести наиболее проверенные воины. За два года, как губка, пропитался духом фанатичной преданности микадо и ненависти к его противникам».

— Мы давно раздавили бы банды китайской Красной армии и гоминьдановский сброд, если бы не были вынуждены держать большую часть наших дивизий на границах с Россией и Монголией. — Отодзиро украдкой поглядывал на часы, боясь, как бы не опоздать в «веселый дом», к «жемчужинам моря». — У нас сейчас нет важнее задачи, чем ударить по России совместно с нашим великим западным союзником и сокрушить ее. Русские истощены войной. Скоро они снимут с Дальнего Востока еще десяток дивизий, а с оставшимися мы расправимся в два счета и захватим Сибирь до самого Омска.

— Как же можно нападать на Россию, оставляя в тылу непобежденный Китай? — усомнился тесть Ясудзиро в реальности осуществления планов, изложенных подпоручиком. — Не окажется ли Квантунская армия между Россией и Китаем как между молотом и наковальней?

— Командование считает, что тех частей, что дислоцируются в Маньчжоу-Го, и кавалерии правителя Внутренней Монголии князя Дэвана вполне достаточно для прикрытия коммуникаций и тыла Квантунской армии. Сейчас китайцы совсем притихли.

«Уж очень у него все гладко получается», — мысленно осудил Ясудзиро брата. После гибели «Акаги» и других японских авианосцев он стал относиться к противнику с большим почтением.

В комнату неслышно вошла Тиэко и, гибко изогнувшись в поклоне, коснулась рукой циновки:

— Покорнейше извините, что помешала вашей беседе, но все готово для церемонии тя-но-ю.[40]

Мужчины поднялись и перешли в соседние покои, где царил полумрак.

Угадав жест Акахито, Тиэко раздвинула стенные створки, за которыми был разбит небольшой декоративный садик с оградой из камней самых причудливых форм и расцветок. Ближайший, наиболее крупный, напоминал дремлющего тигра. Дальше, в правой половине садика, стояло несколько старых сосен с темно-зелеными кронами. Стволы их были замысловато изогнуты. Казалось, что их перекрутила не искусная рука садовника, а могучие порывы урагана, принесенного тайфуном. Вторую половину сада составляли вечнозеленые тропические растения.

Мужчины, усевшись за низенький лакированный столик, наблюдали, как Тиэко готовит любимый напиток: насыпав в стеклянный сосуд измельченный в порошок чай, она залила его водой из бамбукового ковша, затем взбила щеточкой и наполнила фарфоровую чашку. Держа ее двумя руками, с поклоном поставила перед почетным гостем — своим отцом.

Морисава, сделав глоток, поклонился и передал чашку хозяину. Акахито, как предписывали правила тя-но-ю, протер пальцем то место, которого касались губы Морисавы, вытер палец о белоснежную льняную салфетку и, отхлебнув глоток, передал чашку Отодзиро. Когда чашка дошла до младшего сына, Ясудзиро, цикл повторился в прежнем порядке. В паузах, пока Тиэко готовила новую чашку чая, мужчины вели неторопливую беседу. Сравнивались достоинства и способы заварки зеленого и черного чая.

Когда церемония чаепития была закончена, Морисава пожелал присутствующим:

— Да очистятся шесть наших чувств.

— Пусть будет вечным блаженством загробная жизнь монаха Эйсая за то, что привез он чайные семена, — откликнулся Акахито Хаттори.

В этот момент вдруг раздался глухой гул, вызвавший всеобщее оцепенение. Задрожала, заходила ходуном земля, захрустел и затрещал каркас дома; заколебались стволы сосен и задвигались, как живые, камни сада; из забора вывалилось несколько обломков и рухнуло на зелень декоративного кустарника.

Первой опомнилась Тиэко. Она бросилась в соседнюю комнату и, схватив испуганную крошку Сатико, выбежала на улицу. Следом за ней дом покинули мужчины. Но подземный гул уже стих, и земля обрела привычную твердь.

— Хвала милосердной Каннон, мы легко отделались, — сказал Акахито Хаттори, рассматривая свой уцелевший дом.

Церемонно попрощавшись и поблагодарив за приятно проведенное время, Морисава заторопился: он переживал за собственный дом.

Погостив три недели, Отодзиро Хаттори начал собираться в дорогу, пообещав в самое ближайшее время выслать брату лекарства, приносящие бодрость. От рисовой водки, настоянной на женьшене, Ясудзиро в самом деле стал чувствовать себя значительно лучше. Прекратились и головные боли. Вскоре Ясудзиро выехал в часть.

Врачи к полетам его не допустили. После длительных хождений по инстанциям Ясудзиро в конце декабря 1942 года был назначен в распоряжение начальника штаба объединенного флота на должность младшего офицера оперативного отдела. Штаб дислоцировался на борту линейного корабля «Ямато», плавающего под флагом адмирала Ямамото. Якоря «Ямато» покоились на дне бухты в северной части острова Новая Британия, где размещалась военно-морская база Рабаул.

Ясудзиро было нелегко акклиматизироваться на новом месте службы. Причем резкий переход от влажной и прохладной зимы к экваториальному зною он перенес легче, чем вхождение в роль штабного офицера. Работа с документами и картами, производство оперативно-тактических расчетов — все это нисколько не увязывалось с его прежними занятиями. Кроме всего прочего, на авианосце он отвык от тягостного культа чинопочитания, царящего в больших штабах. А здесь ему пришлось столкнуться с этим в полную силу. Адмиралов и капитанов 1 ранга на «Ямато» было много, и Ясудзиро приходилось не столько работать, сколько гнуть спину в длительных поклонах. Но самое угнетающее было то, что Ясудзиро почувствовал себя безликой, непроходной пешкой в великой, полной накала и драматизма игре. Такая жизнь ему не нравилась и не удовлетворяла его. Капитан-лейтенант Хаттори был одинок и неприкаян: за полтора месяца стоянки в Рабауле друзей у него не завелось.

Даже человеку не слишком сведущему в таинствах оперативного искусства, каким был Ясудзиро Хаттори, становилось ясно, что дела Японии в юго-западном районе Тихого океана не блестящи.