Тайная жизнь пчел - Сью Монк Кид

этом году фермеры и сеяли, и собирали урожай раньше обычного из-за нашествия хлопкового долгоносика. Разбросанный вдоль шоссе хлопок на вид было не отличить от снега, из-за чего мне страстно хотелось, чтобы налетела метель и охладила все вокруг.

Я впала в грезы наяву: вот Заку приходится остановить грузовик, потому что из-за снега ничего не видно, и мы устраиваем битву снежками, кидаясь друг в друга мягким белоснежным хлопком. Потом мы строим снежную пещеру и засыпаем в ней, сплетясь телами, чтобы было теплее, и наши руки и ноги похожи на черно-белые косички… Эта последняя мысль настолько потрясла весь мой организм, что я застучала зубами, сунула ладони в подмышки и облилась холодным потом.

– С тобой все в порядке? – спросил Зак.

– Да, а что?

– Да просто ты дрожишь.

– Все нормально. Со мной иногда бывает.

Я отвернулась и стала смотреть в окно, за которым не было ничего интересного, кроме полей да торчавших местами деревянных амбаров-развалюх или изредка старого, заброшенного, когда-то окрашенного цветной краской дома.

– Далеко еще? – спросила я тоном, который явно намекал, что мне не терпится закончить эту поездку.

– Ты чем-то расстроена? Или что?

Я не стала отвечать ему, сверля взглядом пыльное ветровое стекло.

Когда мы свернули с шоссе на разъезженный проселок, Зак пояснил, что мы находимся на участке, принадлежащем мистеру Клейтону Форресту, который размещал мед и свечи «Черная Мадонна» в приемной своей адвокатской конторы, чтобы его клиенты могли их покупать. В обязанности Зака входила доставка новых партий меда и свечей людям, которые продавали их на условиях консигнации[25].

– Мистер Форрест разрешает мне бывать в своем офисе, – похвалился Зак.

– Угу.

– Рассказывает о выигранных им делах.

Мы наехали на корень, и нас так тряхнуло на сиденье, что мы врезались головами в крышу, и от этого мое настроение почему-то перевернулось вверх тормашками. Я начала безудержно хохотать, точно кто-то держал меня и щекотал под мышками. Чем больше моя голова ударялась о стенки и крышу грузовика, тем заливистее я хохотала, пока у меня не начался сплошной припадок веселья. Я смеялась так, как Мэй плакала.

Поначалу Зак старался нарочно наезжать на корни, просто чтобы услышать мой смех, но потом занервничал, поскольку понял, что я не могу остановиться. Он прокашлялся и замедлял ход до тех пор, пока нас не перестало трясти.

Наконец, мой припадок, чем бы он ни был, иссяк. Мне вспомнилось, какое это было удовольствие – упасть в обморок в тот день, когда приходили на богослужение «дочери Марии», и я подумала: вот бы потерять сознание прямо здесь, в грузовике. Я даже позавидовала черепахам с их панцирями, в которых они могут исчезать, когда вздумается.

Я остро осознавала происходящее. Дыхание Зака, его рубашка, расстегнутая на груди, одна рука, небрежно лежащая на руле грузовика. Темная, тяжелая даже на вид. Таинство его кожи.

Глупо думать, что некоторые вещи не могут случиться никогда, даже если это такая вещь, как влечение к неграм. Я честно считала, что со мной такого не произойдет, так же как вода не может течь в гору, а соль не может быть сладкой. Типа закон природы. Может быть, причина была просто в тяге к тому, чего я не могла получить. А может быть, человеческие желания вспыхивают самопроизвольно, и им нет дела до правил, по которым мы живем и умираем. Представлять надо то, чего никогда не было, как сказал Зак.

Он остановил «медовоз» у пасеки из двадцати ульев, стоявших в рощице, летом дававшей пчелам тень, а зимой – укрытие от ветра. Пчелы оказались более нежными созданиями, чем мне представлялось. Их жизни вечно угрожали если не клещи, так пестициды или ненастье.

Зак выбрался из кабины и вытащил из кузова оборудование – шлемы, запасные магазинные корпуса, свежие рамки для расплода и дымарь, протянув его мне, чтобы я запалила. Я пробиралась по зарослям камфорной травы и дикой азалии, переступая через муравейники огненных муравьев и размахивая дымарем, пока он снимал крышки с ульев и заглядывал внутрь, ища закупоренные рамки.

По движениям Зака было видно, что он по-настоящему любит пчел. Мне даже не верилось, что он способен быть таким нежным и мягкосердечным. С одной из поднятых им рамок закапал мед необычного сливового цвета.

– Да он же фиолетовый! – ахнула я.

– Когда становится жарко и цветы вянут, пчелы начинают сосать ягоды бузины. От этого мед становится фиолетовым. Люди готовы платить по два доллара за банку фиолетового меда.

Он макнул палец в соты и, приподняв сетку вокруг моего лица, поднес руку к моему рту. Я открыла рот, обхватила его палец губами и обсосала дочиста. Солнечная улыбка мелькнула на его лице, и меня бросило в жар. Он наклонился ко мне. Я хотела, чтобы он откинул сетку и поцеловал меня, и поняла, что он этого хочет, по тому, как сцепились наши взгляды. Так мы и стояли, а пчелы вились вокруг наших голов, жужжа, как скворчащий бекон на сковороде. Этот звук уже не воспринимался как опасность. Опасность, дошло до меня – это вещь, к которой можно привыкнуть.

Но вместо того чтобы поцеловать меня, Зак повернулся к следующему улью и продолжил работу. Дымарь потух. Я шла за ним, и никто из нас не произносил ни слова. Мы загрузили заполненные медом магазинные корпуса в грузовик – все так же молча, словно языки проглотили – и продолжали молчать, пока не проехали границу городка, обозначенную информационным щитом.

ТИБУРОН, население – 6502 человека

Родина Уиллифред Марчант

– Кто это – Уиллифред Марчант? – спросила я, отчаянно жаждая нарушить молчание и вернуть все в привычное русло.

– В смысле, ты что, никогда не слышала об Уиллифред Марчант? – переспросил он. – Да это всего лишь знаменитая на весь мир писательница, которая написала три удостоенные Пулитцеровской премии книги о лиственных деревьях Южной Каролины!

Я хихикнула:

– Никаких Пулитцеровских премий она не выигрывала!

– Лучше бы тебе об этом не заикаться, потому что в Тибуроне книги Уиллифред Марчант чтят чуть ли не наравне с Библией. У нас каждый год празднуют официальный день Уиллифред Марчант и по такому случаю в школах проводят торжественную высадку деревьев. Она всегда приходит на это мероприятие в огромной соломенной шляпе, с корзинкой, полной розовых лепестков, и осыпает ими детей.

– Да быть этого не может, – не сдавалась я.

– Может-может. Мисс Уилли – такая чудачка!

– Лиственные деревья – тема интересная, как я понимаю. Но лично я предпочла бы писать о людях.

– Ах да, я ж