Тайная жизнь пчел - Сью Монк Кид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты, похоже, не веришь, что я на это способна.
– Я этого не говорил.
– Но подразумевал.
– Ты о чем вообще? Ничего такого я не подразумевал.
Я отвернулась и сосредоточила взгляд на видах за окном. Масонская ложа, магазин подержанных автомобилей, магазин автопокрышек…
Зак притормозил у знака «стоп» рядом с кафе «Дикси», которое располагалось практически во дворе «Трехокружной компании по торговле живым скотом», и это почему-то взбесило меня. Вот как, хотелось бы мне знать, можно завтракать, обедать и ужинать, когда нос забивает коровий дух – а то и что похуже?! Мне захотелось высунуться в окошко и крикнуть: «Жрите уже свою треклятую кашу где-нибудь в другом месте, а?! Тут весь воздух пропитался коровьим дерьмом!»
Люди были способны так жить, довольствуясь кашей и коровьим дерьмом, и это вызвало у меня тошноту. Глазницы обожгло слезами.
Зак проехал перекресток. Я чувствовала, как его взгляд буравит мой затылок.
– Ты злишься на меня? – спросил он.
Я хотела сказать: еще бы, конечно, злюсь, ведь ты считаешь, что я никогда ничего не добьюсь. Но изо рта у меня вылетело нечто совершенно иное, и было оно позорно глупым.
– Я никогда никому не буду бросать розовые лепестки, – сказала я и разревелась – тем ревом, когда судорожно всасываешь воздух, как утопающий, издавая звуки под стать кузнечным мехам.
Зак свернул на обочину и остановился, приговаривая:
– Божечки-ложечки, да что стряслось-то?
Обнял меня одной рукой и подтащил к себе через сиденье.
Я думала, что все дело в моем потерянном будущем, том будущем, в которое миссис Генри поощряла меня верить, подкрепляя убеждение книгами, и списками чтения на лето, и речами о стипендии в Колумбийском университете. Но сидя там, рядом с Заком, я знала, что плачу, потому что у него на щеке одинокая ямочка, которая мне так нравилась, потому что каждый раз, когда я смотрела на него, во мне рождалось жаркое, странное ощущение, которое циркулировало от талии до коленных чашечек, потому что вот только что я была нормальной, обычной девочкой – а через миг уже прошла сквозь мембрану, отделявшую меня от отчаяния. И вдруг до меня дошло, что я пла́чу по Заку.
Я положила голову на его плечо, недоумевая, как он меня терпит. Всего за одно утро я продемонстрировала безумный смех, скрытую похоть, вспыльчивость, жалость к себе и истерический плач. Даже если бы я нарочно старалась показать ему свои худшие стороны, и то не смогла бы справиться лучше.
Он чуть сжал мое плечо и заговорил мне в волосы:
– Все будет хорошо. Когда-нибудь ты станешь отличной писательницей. – Тут я увидела, как он быстро бросил взгляд назад, потом через дорогу. – А теперь давай возвращайся на свою сторону грузовика и вытри лицо, – сказал он и протянул мне тряпку, которая попахивала бензином.
Когда мы добрались до медового дома, там никого не было, кроме Розалин, которая собирала свою одежду, чтобы переехать в комнату к Мэй. Меня не было каких-то жалких два часа, а весь наш жизненный уклад успел перевернуться вверх дном!
– С чего это вдруг ты решила ночевать там? – спросила я.
– С того, что Мэй страшно оставаться одной по ночам.
Розалин собиралась занять вторую двуспальную кровать, для ее вещей освободили нижний ящик комода Мэй, и до ванной комнаты ей теперь было рукой подать.
– Не могу поверить, что ты бросишь меня здесь совсем одну! – вскричала я.
Зак ухватил тележку и торопливо покатил ее вон, чтобы начать выгружать магазинные корпуса из «медовоза». Наверное, решил, что на сегодня с него хватит женских эмоций.
– Я не бросаю тебя. Я получаю нормальный матрац, – сказала она и опустила в карман зубную щетку и банку с табаком.
Я скрестила руки поверх блузы, еще мокрой от слез.
– Что ж, ладно тогда. Мне все равно!
– Лили, у меня от этого топчана спина болит. И, если ты не заметила, у него уже ножки подламываются. Еще неделя – и он рухнет на пол. У тебя и без меня все будет хорошо.
У меня перехватило дыхание. Хорошо – и без нее. Она что, из ума выжила?
– Я не хочу возвращаться из мира грез, – выговорила я, и на середине предложения мой голос надломился, и слова завертелись и перекрутились во рту.
Розалин села на топчан, на тот самый топчан, который я теперь возненавидела со всей страстью, потому что это он прогнал ее в комнату Мэй. Она притянула меня к себе и усадила рядом.
– Я знаю, что не хочешь. Ну, я же и не ухожу никуда. Ночевать только буду у Мэй, а так-то никуда не денусь.
Она стала гладить меня по колену, как в старые времена. Она гладила, и мы обе молчали. По моим ощущениям, с равным успехом мы могли и сидеть в полицейской машине по дороге в тюрьму. Словно без ее ласковой руки меня не существовало.
Я увязалась за Розалин, когда она понесла свои вещи в розовый дом, с намерением осмотреть ее новую комнату. Мы поднялись по ступеням на заднюю веранду. Августа сидела на диване-качелях, подвешенном на двух цепях к потолку. Она легонько раскачивалась, прихлебывала оранжад и читала новую книжку, которую взяла в передвижной библиотеке. Я повернула голову, чтобы прочесть название. «Джейн Эйр».
На другой половине веранды Мэй прогоняла выстиранную одежду между резиновыми роликами ручного отжимателя стиральной машины, новенькой «Леди Кенмор», которую они поставили на веранде, поскольку места на кухне для нее не было. Героиня рекламного ролика в телевизоре делала это в вечернем платье и, судя по ее лицу, получала массу удовольствия. А Мэй была вся распаренная и усталая. Она улыбнулась, когда мимо нее с вещами прошла Розалин.
– Ты не против, чтобы Розалин переехала сюда? – спросила меня Августа, положив книгу на живот. Сделала глоток, потом провела рукой по холодной испарине на бокале и прижала ладонь к горлу.
– Наверное, нет.
– Мэй будет спокойнее спать, когда с ней будет Розалин, – сказала она. – Правда, Мэй?
Я бросила на Мэй взгляд, но она, похоже, не слышала нас из-за шума машинки.
И вдруг я поняла, что меньше всего мне хочется идти за Розалин и видеть, как она складывает свои вещи в комод Мэй. Я снова посмотрела на книгу, которую читала Августа.
– О чем ты читаешь? – спросила я, рассчитывая завести легкую беседу. Но, бог ты
