Записки с того света (Посмертные записки Браза Кубаса) 1974 - Машадо Ассиз

— Панглос,— заключил Кинкас Борба, закрывая книгу,— был не такой дурак, каким его вывел Вольтер.

Глава СXVIII

ТРЕТЬЯ СИЛА

Третьей силой, побуждавшей меня к возвращению в человеческий улей, было, пожалуй, тщеславие и осо­бенно моя неспособность жить в одиночестве. Меня притягивала толпа, и я жаждал быть ее кумиром. Ах, если бы мысль о пластыре родилась у меня именно тогда, кто знает? Очень может быть, что я не только бы не умер, но и сделался бы знаменитым. Но тогда эта мысль не пришла мне в голову. Просто возникло желание проявить себя в чем-нибудь, как-нибудь и перед кем-нибудь.

Глава СХ/Х

В СКОБКАХ

Здесь, в скобках, я хочу предложить вам полдюжины афоризмов, из числа придуманных мною в то время. Боюсь, что все это — лишь зевки от скуки; использо­вать их можно разве только в качестве эпиграфов к беспредметным словопрениям.

У всех хватает терпения вынести чужую боль.

Мы убиваем время, но время нас хоронит.

Один кучер-философ имел обыкновение говорить, что ежели бы в каретах ездили все, то никто не получал бы от этого никакого удовольствия.

Верь себе, но иногда верь и другим.

Ювелир удивляется: зачем это индеец продырявли­вает себе губу, чтобы украсить ее кусочком дерева?

Не ропщи, если тебе отплатят злом за добро: лучше упасть с облаков, чем с третьего этажа.

Глава СХХ

COMPELLE INTRARE

— Нет, дорогой, теперь уж как хочешь, но ты должен жениться,— объявила мне Сабина.— Иначе какое буду­щее тебя ожидает! Старый, бездетный холостяк...

Бездетный! Мысль о детях наполнила меня беспо­койством; я вновь ощутил воздействие таинственного флюида. Да, я должен стать отцом! Холостая жизнь имеет, конечно, свои преимущества, но с возрастом дорожишь ими все меньше, а расплачиваться за них приходится одиночеством. Одинокий, бездетный старик! Нет, это невозможно! Я был готов на все: даже на то, чтоб породниться с Дамашсено. Бездетный! Уверовав в Кинкаса Борбу, я решил открыть ему свои тайные намерения, побуждавшие меня к женитьбе. Философ, выслушав меня, возликовал; он заявил, что это мировая душа пробудилась в моих чреслах, и пылко одобрил мои матримониальные планы; он настаивал, чтобы это собы­тие было отпраздновано как можно торжественнее и т. д. «Compelle intrare»,— как говорил Иисус. И Кинкас Борба на моем примере еще раз доказал мне, что Евангелие определенно предвосхищало гуманитизм, но его суть была искажена князьями церкви.

Глава СХХI

СПУСКАЯСЬ С ХОЛМА

К концу третьего месяца все уладилось как нельзя лучше. Таинственный флюид, хлопоты Сабины, глазки Лоло и радость ее отца дружно подталкивали меня к женитьбе. Воспоминание о Виржилии порой вставало передо мной, и черный бесенок совал мне под нос зер­кало, в котором я видел свою возлюбленную всю в слезах, но тут же другой, розовый бесенок подсовывал мне другое зеркало, и в нем перед моими глазами возникала Лоло — нежная, сияющая, ангелоподобная. О раз­нице в нашем возрасте я не говорю. Я ее не чувствовал; а в одно прекрасное воскресенье, когда мы слушали мессу в капелле Преображения, я просто взял да и выбросил все разделявшие нас годы. Дамашсено с семьей жил в Кажуэйросе, и я часто сопровождал их к мессе. Холм, на котором возвышалась капелла, тогда еще не был застроен, только один старый особняк стоял на самом верху. И вот, в воскресенье, спускаясь вниз под руку с Лоло, я, сам не зная как, сбросил по дороге там два, там четыре, а там и пяток лет, так что, когда мы сошли вниз, рядом с Лоло стоял двадцатилетний юноша, такой же веселый, каким я был в этом возрасте.

Если кто-нибудь желает узнать поподробнее, при каких обстоятельствах произошло со мной это чудо, пусть он дочитает главу до конца. Итак, после мессы мы спускались с холма втроем: Лоло, ее отец и я. На полдороге мы увидели какую-то толпу, и Дамашсено, шедший рядом, мигом смекнул, в чем дело, и радостно устремился вперед: мы двинулись за ним. И тут глазам нашим открылась картина: мужчины всех возрастов, комплекций и оттенков кожи, одни в рубашках, другие в куртках, третьи в рваных сюртуках, все застыли в разных позах — кто на корточках, кто упершись ладоня­ми в колени, кто присев на камень, кто привалившись к стене, но у всех глаза не отрывались от круга, и из расширенных зрачков,казалось, выглядывала душа.

— Что это? — удивилась Лоло.

Я знаком попросил ее замолчать и стал потихоньку пробираться сквозь толпу, ведя Лоло за собой. Люди расступались, давая нам дорогу, но вряд ли кто-нибудь из них обратил на нас внимание. Их глаза были прикованы к центру круга. Там шел петушиный бой. Я увидел обоих соперников — бойцовых петухов с острыми шпо­рами, горящими глазами и загнутым клювом. Вздыблен­ные гребешки у обоих уже были в крови, перья на груди того и другого были начисто выщипаны, а сама грудь багровела запекшейся кровью. Усталость уже овладева­ла бойцами, но они еще сражались, зорко следя друг за другом, и долбали клювом один другого — туда, сюда, удар, ответный удар,— и оба дрожали от ярости. Да­машсено забыл обо всем на свете, так он был поглощен зрелищем. Напрасно я пытался увести его: он не от­вечал и, видимо, даже не слышал меня, увлеченный перипетиями поединка. Петушиные бои были его страстью.

Тогда Лоло тихонько потянула меня за рукав, говоря, что нам пора идти. Я не стал возражать, и мы продол­жали свой путь вдвоем. Я уже упоминал, что место это было в те времена пустынным и мы возвращались из капеллы после мессы. О дожде я ничего не говорил, потому что никакого дождя не было, а была прекрас­ная солнечная погода. И солнце припекало, да так осно­вательно, что мне пришлось раскрыть зонтик и держать его над головой Лоло, склоняясь к ней согласно фило­софским рекомендациям Кинкаса Борбы: одна мировая душа целует другую мировую душу... Вот так мои годы и покатились вниз по склонам холма.

Спустившись, мы остановились, поджидая Дамаш­сено; вскоре он появился, окруженный яростными спор­щиками, продолжавшими обсуждать подробности боя. Потом казначей распределил выигрыши, отсчитывая их старыми бумажками достоинством в десять тостанов, и победители радовались вдвойне: и победе и деньгам. Владельцы петухов несли их под мышкой. Заметив, как истерзан и окровавлен гребешок у одного из петухов, я решил, что это наверняка побежденный, однако я ошибся — у побежденного гребешок был оторван на­прочь. У обоих клювы были раскрыты; изнуренные поединком, противники дышали с трудом. Зрители, на­против, были веселы, несмотря на пережитые волнения; они обсуждали родословную обоих противников и пере­числяли их прежние подвиги. Я шел молча, я видел, что Лоло до крайности огорчена.

Глава СХХII

БЛАГОРОДНОЕ НАМЕРЕНИЕ

Лоло огорчилась из-за отца. Легкость, с которой он затесался в эту компанию, выдавала его вкусы и свиде­тельствовала о том, что он не слишком разборчив в своих знакомствах. Лоло испугалась, как бы я не счел его недостойным быть моим тестем. Я замечал, что сама Лоло изо всех сил старается не походить на своего отца; она все время следила за собой и приглядывалась к моим манерам и поведению. Она училась быть светской и элегантной, главным образом потому, что видела в этом наиболее верный способ соединить свою судьбу с моей; кроме того, светские манеры помогли бы ей скрыть свое происхождение. И в тот день выходка отца глубоко ее опечалила. Тщетно я пытался отвлечь Лоло от груст­ных мыслей: ни мои шутки, ни мои комплименты не смог­ли ее развеселить. Ее печаль была столь глубока и уныние столь красноречиво, что я понял: Лоло страстно хочет показать мне, какая пропасть лежит между нею и ее отцом. И в этом ее желании, на мой взгляд чрезвы­чайно благородном, мне вдруг открылось родство наших душ.

— Ничего не поделаешь,— сказал я себе,— я должен вытащить этот цветок из болота.

Глава CXXIII

КОТРИН, КАК ОН ЕСТЬ

Несмотря на мои сорок с лишним лет, я продолжаю с почтением относиться к родственным узам, и потому о своем намерении жениться на Лоло я решил прежде всего переговорить с Котрином. Он выслушал меня и с важностью заявил, что не имеет привычки вмеши­ваться в дела своих родственников. Разумеется, он не преминул бы с похвалой отозваться о редких качествах Лоло, но боится, что его могут заподозрить в корысти, и потому он лучше промолчит. Мне же он может сказать только одно: его племянница питает ко мне самые искренние чувства, но ежели она обратится к нему за советом, он посоветует ей не выходить за меня замуж. Это отнюдь не связано с каким-либо предубеждением против моей персоны, нет, он высоко ценит мои достоин­ства и не устает их превозносить, причем от чистого сердца, а что касается Лоло, то он никогда не посмел бы усомниться в том, что она составит счастье любого мужчины; но его похвалы ей совсем не означают, что он советует мне на ней жениться.