Дети Барса. Туман над башнями (СИ) - Андрей Ренсков

— Что, больше не страшно?

— Мне уже всё равно, господин.

— Прекрасно! — с чувством сказал молодой накарреец и не удержавшись, хлопнул в ладоши. Звонкий хлопок разбудил эхо, и оно заметалось под потолком.

— Почему Разза приказал отравить повелительницу Тамилу?

— Чтобы… Чтобы погубить нерождённого сына короля.

— Зачем? — Мануил сделал шаг вперёд. — Для чего?

— Чтобы сделать наследником сына от Гевы, — прошептал лекарь, закрыв глаза от страха. — Так мне сказал Бруно.

— И какой в этом смысл? — Мануил развёл руками, огляделся по сторонам, но ответа так и не услышал. Элато молчал, запахнувшись в плащ, а палач благоразумно скрылся за стойкой для своих приспособлений. — У меня есть близнецы, да и сам я ещё не стар. Может, он хотел отравить нас всех, этот Разза? Не много ли чести одному старому накаррейцу?

— Я не знаю, повелитель, — обречённо помотал головой лекарь. — Может, и хотел: он страшный человек, этот Разза. Только Рогатый знает, что он задумал. Мне заплатили только за корешки, и не посвящали в свои планы.

В задумчивости король покачался с пятки на носок, потом резко развернулся и зашагал к выходу:

— Элато, со мной!

— А с этим что делать, повелитель? — растерянно проблеял палач. Пленник, свисающий с цепей, смотрел вслед Мануилу с дикой тоской в красных глазах.

— Что хочешь…

— Понял, повелитель… — Палач, подобострастно улыбаясь, подобрался к пленнику с острым мясницким ножом и одним отточенным движением перечеркнул вены на ногах. Тёмная кровь залила лохмотья, оставшиеся от штанов, заполнила глиняный поддон и весело закружилась в сливном отверстии.

— Благодари повелителя! Считай, что уже отмучался…

— Благодарю, — только и сумел прошептать пленник, прежде чем умереть, но никто из удалявшихся по коридору не услышал его. Все уже забыли о нём, выполнившем свою часть работы безупречно — как и было обещано Магону.

Коридор петлял, как загнанная антилопа, сужался, превращался то в узкую пещеру, то в просторный, освещённый факелами, проход. Элато едва успевал вслед за развевающимся плащом Мануила: сухонький человек нёсся вперёд быстрыми размашистыми шагами.

— Однажды ты спас мне жизнь, накарреец…

Такие люди должны умирать молодыми — подумал Элато. Им не пристало дряхлеть вместе с созданными империями и видеть, как плоды их побед пожинают прятавшиеся доселе в тени, трусливые и хитрые. Не герои.

— Почему ты не ответил на мой вопрос?

Тёмный коридор, казавшийся бесконечным, вдруг закончился и пятно мрака рванулось навстречу. Ах, нет, это не тупик, это король резко остановился. Чуть не влетел в его спину, задумавшись. Всё эти три бессонные ночи.

"Когда имеешь дело с Мануилом, не стоит отвлекаться даже на секунду, Элато. Скажи ему, что не понял".

— Я не понял, что это был вопрос, повелитель.

Элато шагнул назад и под подошвами захрустели доски настила. Значит, до поверхности оставалось уже недалеко: на самых нижних уровнях полы были каменными. Мануил молчал, глядя исподлобья. Твоё время уходит, подумал накарреец. Ты и сам это знаешь, а я чувствую, как ты ослаб и устал.

Глаза повелителя трети земель, населённых людьми, жгли, давили вниз, к полу. В них ещё жил огонь, но его жар уже можно было терпеть, как терпят дикие горцы, когда переносят раскалённые угольки, катая их в ладонях.

— Наверное, да — это был не вопрос. Вопросы будут позже. Сейчас я просто хотел напомнить о том, что нас с тобой связывает. Напомнить и мне и себе.

— Я готов ответить на любой вопрос повелителя, — Элато поклонился, радуясь тому, что получил возможность избавиться от пронзающего взгляда. Не зря, не зря этого человека ещё при жизни прозвали Великим. Но, кажется, его величие постарело вместе с ним. Седина не портила шкуру Белого Барса, однако та уже потеряла свой былой блеск.

— Чудесно, — сказал король. Его голос был холоден. Казалось, он исходил вовсе не из тонких, поджатых губ, а прямо из стен, из сырого безжизненного камня. — Ведь у меня их много.

— Я, повелитель… — начал было Элато, но король нетерпеливо оборвал его:

— С Раззой мы были знакомы почти тридцать лет. Я хорошо изучил его и считал, что всегда смогу узнать, когда он что-то скрывает или лжёт. В последнее время его поведение изменилось, но лжи я не чувствовал. Скорее, он скрывал что-то. Так ответь, накарреец, кому мне верить — своему чутью или лекарю?

"Очень лёгкий вопрос. Верить надо только себе".

— Своему чутью, повелитель. Под пытками легко оговорить и себя, и других. Лекарь здесь лишь потому, что получив донесение от своих людей, я не стал медлить и размышлять. Сказанное показалось мне очень важным. Охотно верю, что дядя не лгал повелителю. Ведь мой король не спрашивал его напрямую: что ты задумал, старый друг?

— Почему ты так стараешься утопить своего дядю? — брезгливо спросил король. Хотел было уцепить за щёку, как хорошенького мальчишку в борделе, но в последний момент передумал, не стал. — Он же твоей крови…

— Я служу не крови и не родству, — ответил Элато, положив низкий поклон. — Я служу своему повелителю.

— Все мы служим лишь себе самим, — ответил Мануил после недолгого молчания. — Своим желаниям. Своим мечтам. Своим потаённым страхам. Однажды я спросил твоего дядю, кому служит он. Знаешь, каков был его ответ?

"Вопрос посложнее, но не намного. Разза не станет делиться своими потаёнными мыслями ни с кем".

— Не знаю, повелитель.

Наверху что-то глухо ухнуло, и с потолка посыпалась пыль, повисшая в воздухе. Последний уровень. А там, над сводами, укреплёнными железным деревом — первый этаж королевского дворца. Хозяйственные помещения, комнаты слуг в левом крыле и казармы Святого Отряда в правом. Интересно, удастся ли ещё хоть раз увидеть свет солнца?

— А где он сейчас, ты знаешь?

"Правду говорить легко и приятно. Но Мануил, наверняка, ожидает от тебя только лжи. Сделай это, солги ему — и останешься под землёй навсегда".

— Знаю, повелитель, — ответил Элато, с трудом преодолев самоубийственное желание. — Дядя сейчас в Накарре Дальней. Отбыл в срочном порядке позавчера.

— Когда обещал вернуться?

"Такого не случалось ни разу".

— Он никогда ничего не обещает, повелитель. Никому.

Мануил задумался, а накарреец почувствовал лёгкое головокружение: словно стоял на дрожащей чаше весов, которая качалась в темноте. Другую чашу было не разглядеть. И не поймёшь, которая из двух перевешивает.

— Если бы Разза задумал дурное, вряд ли бы уехал в спешке, оставив Бирсу и Геву на тебя. Да ещё важного свидетеля. Сдаётся мне — ты лжёшь, накарреец.