Во имя Мати, Дочи и Святой души - Михаил Чулаки

– Повезло просто, кусты разрослись.

– Бог спас.

– Да кусты там!

– А Бог и кусты подстелил.

Жива Ирка, значит.

– Госпожа Божа явила чудо, спасла неразумную сестру нашу, возлюбленную малую дочку свою, – звучно сказала Свами.

– Пошла ты со своей Божей бесовской! Один Бог истинный, Он и спас. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Развелось этой погани.

– Масоны всякие.

– Папистки. Лютера своего тешут.

– Слава Богу, жива, а то бы сейчас милицию кликнуть. Что довели.

– И так можно – кликнуть. За попытку покушения.

Группа грудилась неплотно, и Свами твердо двинулась к выходу. Прожигая дорогу взглядом.

– Госпожа Божа вас простит, потому что не ведаете, что глаголете.

– Ведам! Очень даже ведам! Притон тут развели за забором. Люди видют! А маленькие тоже. В школу им ходить, а не в вертеп этот! Вырядились и фасонят.

– Девочки, да оставьте вы эту ведьму сушеную! Бог вас простит еще – по малолетству.

Но не схватил никто. Так и вышли.

Клава видела их насквозь, благодаря Госпоже Боже: не от жалости или вежливости – от страха их не рвут руками погаными: потому что хоть и не знают, а боятся чужой силы и чужой Божи! Иссинего взгляда боятся.

И не то ужасно, что обругали ведьмами и папистками какими-то, а то, что посмели своего бога подложного с истинной Госпожой Божей сравнить. За это не простится им. Снова Клава до судороги в кулачках осознала окончательную истину: мир поделен на верных и невров, детей света и выблядков тьмы! Погибнут невры и неверки – это и есть счастье. Освобождение Земли. Выметется прочь мусор человеческий! Потому что Госпожа Божа великая простительница – но не на всех!

В стороне слева толпилась другая группа. Вокруг Ирки, снова насквозь прозрела Клава. Лежит, страдает на виду, «скорую» дожидается.

Сонька сказала вслух то, что Клава чувствовала, но красиво выдать не умела:

– Да языки у них лопнут, гноем брызжа, за то, что истинную нашу Госпожу Божу поносить смеют и мужским идолом поганым клянутся всуе. Дыханием заразным опаляют. Белые обезьяны, им бы только жрачку и случку. Прочь, мерзость мира!

И так взглянула на толпу, что дыры должна бы прожечь в спинах.

Может, и прожгла – издали не разглядеть.

Свами свернула направо. Газонами, тропинками. Как вчера Витёк против знака.

Клава знала и свой грех: ведь чувствовала она, не хотела всходить по этой затхлой лестнице. Госпожа Божа ее предупреждала. А не послушалась. Пошла за Свами. Себя надо слушать, Госпожу Божу в себе, а не слепо за Свами следовать.

– Неразумная сестра Ираида навлекла на себя кару посильную. Госпожа Божа удержала ее в падении, приземлила бережно, чтобы оставить ей время для раскаяния, – сформулировала Свами официальную версию.

С тем и возвратились.

38

Витёк еще не вернулся в корабль с рощинской пленницей, и Клава прилегла, думая о Боже, которая не оставляет ее. Все трое вместе, семейно: Мати, Доча и Святая Душа. Так хорошо забываться на второй сотне воззваний мысленных: «Госпожа Божа, помилуй мя!»

Мир и благорастворение в сердце. Душа и дремлет и не дремлет.

И как будто небесные барабанчики бьют. Тамтамы горние.

Нет, стук земной вполне, однако.

Треск и беготня сапог не сестринских.

Распахнулась дверь. Голос злобный и радостный:

– И здесь! Еще одна! Малолетка явная!.. Пошли, девочка.

– Я добрая Дэви.

– Вот и хорошо. Пошли, коли добрая.

Мент. Молодой.

– Куда? Я здесь живу! Не хватай.

Он еще и не хватал. Собирался. Клава приподнялась, прикрываясь. Но не очень.

– Клава! Клава! – но не к ней. – Зайди сюда. Тоже по твоей части. Надень на нее чего-нибудь.

Вошла тетка жидковолосая и злая. Ментуха, хоть и без погонов. Послала Божа тезку.

– Ну что? Надень на себя чего-нибудь, девочка. Где у тебя белье?

– У меня нет. Вот, всё на мне.

– Как же так? До чего довели: без белья дети ходят! Ну пошли так.

– Никуда я не пойду. Я здесь живу, мне и здесь хорошо!

– Тебя не спрашивают. Лучше сама. А то поведут и пойдешь!

– Вы ответите. Я артистка знаменитая: Каля Дэви.

Прости Божа, но ведь не поймут, что святая. Не надо выдавать веру на посмеяние нечестивым неврам и неверкам.

– Пошли-пошли, артистка.

Но с ноткой уважения.

Всех уже согнали в молельню. Менты и ментухи переговаривались оживленно:

– Чего только не намалевали. Кощунство, но забавно.

– И главный Бог у них – баба. Даже с потолка глядит.

– Не всё вам мужикам почет, и мы не хуже, – это тезка признала.

Злая, а и ее коснулась дыханием своим Госпожа Божа.

И Свами отозвалась с другого конца:

– Слышу и среди воинства нечестивого здравые голоса. Да, мир сотворила Госпожа Божа, Женщина во всех женщинах, Жена во всех женах. Скоро День Счастливого Числа настанет, числа переменятся, Двойка женская над миром воцарится! И падут ложные боги мужеподобные.

– Смотри, Клава, в тебя коготок запускает, – засмеялись менты.

Заподозренная в сочувствии неформальному культу, ментуха Клава проявила усердие:

– Хватит вам здесь устраивать! Проповедовать будете в другом месте.

– Это мое место, мой дом. И я протестую против вторжения. Завтра же в девять утра протест будет у прокурора. Чем вызвано ваше беззаконие, лучше сообщите!

– Вы гражданка Зоя Николаевна Пересыпкина?

– Зоя Ниновна.

– Это вы оставьте в другом месте. Вы удерживаете незаконно несовершеннолетних!

– Это моя семья. Я их по подвалам и притонам спасаю.

– У вас есть лицензия на семейный детский дом?

– Когда я их вытаскивала, меня почему-то лицензию не спрашивали. И вы туда почему-то за ними в подвалы и притоны не пришли.

– Вы занимаетесь незарегистрированным сектантством и вовлекаете несовершеннолетних без согласия родителей или опекунов. Поэтому несовершеннолетние подлежат изъятию и помещению в распределитель до нахождения родителей или опекунов. Займитесь изъятием, лейтенант. Совершеннолетние могут оставаться при предъявлении документов. Не имеющие документов подлежат установлению личности.

Сестры хором заплакали. Громко.

– Вот! Вот ваш порядок и закон! Так ваш мужской ложный бог велит! Только что мы покоили сестра сестру в объятиях любовных! И вы ворвались как сарацины! Плач и вопль вокруг вас! Но ничего, Госпожа Божа всё видит! Близок День Счастливого Числа, скоро числа переменятся, и Госпожа Божа восприимет царствие Свое! А мы скоро обнимемся снова, сестры и братья! Минуют испытания и победит правда! Крепитесь в узилищах! Молите Госпожу Божу, Она-Они вас не оставят.

Ментуха Клава сказала тому молодому:

– Про объятия любовные заметили? Тянет на растление, а?

Налетела с объятиями кухонная Надя, утопила Клаву лицом в свой грязный балахон:

– Куда голубку добрую Дэви?! Не отдам!

Ей заломили руки и отбросили.

– Не противься, сестра. Не в силе телесной правда. Госпожа Божа накажет сарацин поганых. Невров и неверок безбожьих! Близок час.

Клава плакала, но шла спокойно. Госпожа Божа ведет ее твердо, и значит, так нужно.

Да и Додик не оставит, когда она на следующую гастроль понадобится. В шоуях другие деньги крутятся. И законы для шоуев другие.

Под изъятых малолеток нарочно пригнали автобус. Клава оглядывалась: не мелькнет ли знакомая тачанка?

Ну да Витёк увидит, сообразит не соваться.

Сонька уселась рядом, шепнула:

– Всем уже сказано: лишнего не болтать. Молились и учились, больше ничего.

Валерик подполз, заканючил:

– Сестрички, дайте целование. А то развезут всех – и не свидимся.

И попытался под подол.

Сонька дала ему коленкой в нос.

– Вали! И забудь про эти целования. Расскажешь – Госпожа Божа червя твоего под корень отсушит. И всем скажи: под корень!

39

Клаву привезли в глухой дом за каменной стеной. Приемник – это похуже даже, чем парник.

Поганое место, и дыхание в воздухе – поганое. Заразиться хочется. Только если Госпожа Божа оградит.

И Клава прошлась по своим святым местам – оградила себя женским крестом животворящим.

Всех привезли, но Клаву отделили. Ее усадили в комнате со столом и диваном, похожую на директорский кабинет в школе.

За стол уселся седой дядька, хотя не слишком старый. Еще мужик, а не дед. Мент или не мент – не понять. Пиджак.

Ментуха тезка не отстала, уселась на диван рядом с Клавой.

– Ну, девочка, давай поговорим спокойно, как человек с человеком, – мужик с подъездом. – Меня зовут Владимир Петрович, а тебя как?

– Каля Дэви.

– Красивое имя. А раньше как звали?

– Никак.

– В школу ходила когда-нибудь?

– Не помню.

– А как звали в то время, про которое ты не помнишь?

– Не помню.

– Ну правильно, раз про время не помнишь, то и не до имени. А давно ты проживаешь с Зоей Николаевной?

– Со Свами?

– Вы ее Свами называете? – обрадовался мужик, и Клаве стало досадно, что проговорилась.