Второе Установление - Айзек Азимов

часть их окружения составляем мы, вполне можно ожидать перемен в их мировоззрении. Они могут

попытаться стать психологами…

– Эта перемена, – холодно произнес Первый Спикер, – уже имела место.

Губы Ученика сжались в бледную линию.

– Тогда все кончено. Вот оно, главное расхождение с Планом. Скажите, Спикер, знал бы я об

этом, живи я… живи я снаружи?

Первый Спикер серьезно сказал:

– Вы чувствуете обиду, мой юный друг, поскольку думали, что так хорошо разбираетесь во

многих вещах, но вдруг обнаружили, что кое-что важное и очевидное вам неизвестно. Полагая себя

одним из Властителей Галактики, вы внезапно осознали, что стоите на пороге уничтожения.

Естественно, ваше негодование будет обращено против той башни из слоновой кости, в которой вы

живете, против изоляции, в которой вы воспитывались, против теорий, служивших фундаментом

вашего обучения. Я некогда испытал то же чувство. Это нормально. Но, увы, на протяжении всей

вашей подготовки вам ни в коем случае нельзя было иметь прямых контактов с Галактикой; вы

должны были оставаться здесь, где все знания отфильтровываются для вас, где ваш разум тщательно

отшлифовывается. Мы могли бы продемонстрировать вам этот… этот частичный провал Плана еще

раньше и оградить вас от теперешнего потрясения, но тогда вы бы не осознали его значения в полной

мере – не то, что ныне. Итак, вы вообще не нашли решения проблемы?

Ученик покачал головой и безнадежно произнес:

– Никакого!

– Что ж, неудивительно. Тогда послушайте меня, молодой человек. Разработана определенная

методика действий, и мы следуем ей уже десять лет. Это необычный курс; но мы вынуждены его

придерживаться. Он включает малые вероятности, опасные предположения… Временами нам даже

приходится принимать в расчет индивидуальные реакции, поскольку это единственное, что

оставалось, а вы ведь хорошо знаете, что психостатистика по самой своей природе не имеет смысла,

будучи приложена к количеству людей, меньшему, нежели население целой планеты.

– И нам сопутствует успех? – выдохнул Ученик.

– Пока этого утверждать невозможно. Пока мы удерживаем ситуацию в состоянии

стабильности, – но, впервые за всю свою историю, План может быть уничтожен неожиданными

действиями одного индивида. Мы подправили до нужного состояния рассудки минимального числа

посторонних лиц; мы имеем своих агентов – но их действия запланированы заранее. Они не рискнут

импровизировать. Для вас это должно быть очевидным. И я не буду скрывать самого худшего: если

мы будем обнаружены здесь, в этом мире, будет уничтожен не только План, но и мы сами – я хочу

сказать, физически уничтожены. Так что, как видите, наше решение не так уж идеально.

– Но то немногое, что вы описали, звучит вообще не как решение, а как отчаянная попытка

угадать его.

– Нет. Скажем лучше, разумная попытка угадать.

– Когда же наступит кризис, Спикер? Когда мы будем знать, добились ли мы успеха?

– Без сомнения, до конца текущего года.

Подумав, Ученик кивнул и пожал Спикеру руку.

– Что ж, узнать все это было полезно.

Он круто повернулся и ушел.

Первый Спикер молча смотрел из постепенно приобретающего прозрачность окна, мимо

огромных строений, на спокойные, теснящиеся звезды.

Год пройдет быстро. Будет ли кто-либо из них, кто-либо из наследников Селдона, жив к тому

времени?

11. Безбилетница.

Прошло чуть более месяца, и можно было утверждать, что лето началось по-настоящему. То

есть началось в том смысле, что Хомир Мунн написал финансовый отчет за год, проследил, как

библиотекарь, присланный ему на замену правительством, разбирается во всех тонкостях

библиотечного дела – к примеру, человек, назначенный в прошлом году, никуда не годился, – и провел

необходимую подготовку к тому, чтобы его маленькая яхта "Юнимара", названная так в память о

нежном и таинственном эпизоде двадцатилетней давности, была извлечена из опутавшей ее за зиму

паутины.

Покидая Терминус, он был сердит и расстроен. Никто не провожал его в космопорту. Так

бывало и в прошлом, а значит, проводы выглядели бы ненатурально. Мунн отлично знал, что

необходимо сделать все, чтобы данное его путешествие никоим образом не отличалось от

предпринятых в прошлом, и все же в нем бродило смутное негодование. Он, Хомир Мунн, рискует

своей головой, совершая отчаянные, из ряда вон выходящие подвиги – и при этом должен лететь в

одиночестве.

По крайней мере, так он полагал.

Но именно ввиду ошибочности его мнения следующий день был отмечен смятением в равной

степени и на борту "Юнимары" и в загородном доме доктора Дарелла.

Вначале, если придерживаться точного хода событий, смятение поразило дом доктора Дарелла

при непосредственном участии служанки Поли, месячный отпуск которой ушел к этому времени в

далекое прошлое. Она сбежала по лестнице взбудораженная и едва способная связать пару слов.

Добрый доктор усадил ее, и Поли, тщетно пытаясь облечь свои эмоции в членораздельную

речь, в итоге протянула ему листок бумаги и какой-то небольшой кубический предмет. Он

недоуменно взял их и спросил:

– Что случилось, Поли?

– Она исчезла, доктор.

– Кто исчез?

– Аркадия!

– То есть как исчезла? Куда исчезла? О чем вы говорите?

Поли топнула ногой.

– Я не знаю. Она исчезла вместе с чемоданчиком и кое-чем из одежды, а осталось вот это

письмо. Почему вместо того, чтобы прочесть письмо, вы стоите как истукан? Ох уж эти мужчины!

Доктор Дарелл пожал плечами и раскрыл конверт. Письмо было кратким. За исключением

угловатой подписи "Аркади", листок был исписан изящным и плавным почерком транскрибера:

"Дорогой папочка!

У меня разорвалось бы сердце, если бы мне пришлось

прощаться с тобой лично. Я могла бы расплакаться как маленькая

девочка, и ты бы меня стыдился. Поэтому я пишу это письмо,

вместо того, чтобы прямо сказать, как мне будет недоставать тебя,

несмотря на такие великолепные летние каникулы с дядей Хомиром.

Я буду следить за собой и вернусь домой через непродолжительное

время. Кстати, оставляю тебе кое-что из моего имущества. Теперь

им можешь воспользоваться ты.

Твоя любящая дочь

Аркади."

Доктор перечел письмо несколько раз, и выражение на его лице становилось все более и более

недоуменным. Он сдавленно спросил:

– Вы это читали, Поли?

Поли немедленно перешла к обороне:

– Меня в этом никак нельзя винить, доктор. На конверте было написано "Поли", и я никак не