Огонь с небес - Александр Афанасьев

– Я подозреваю, что не все, но значительная часть… – сказал я, – следы уходят наверх. На самый верх. Идет грызня за власть, за деньги. Многие из тех, кто в это влез, отродясь больших денег в руках не держали. А тут целая страна на кормление. Соблазн был слишком большой. Афганистан, если и не козырный туз, то точно немалый козырь в этой игре. Картинка[51], не меньше…

– Что нужно конкретно от меня?

– Пока просто пересидеть. Потом оружие. Хорошее. Мы готовы заплатить за него. Форма. Документы, если есть, левые. Заплатим золотом…

– Не в золоте дело.

– В нем… – Я отхлебнул чая, местного, с жиром и солью, такого, какой пьют все караванщики, – я не хочу вас обидеть или унизить, предлагая плату. Просто мы идем в последний бой. И золото нам на том свете будет ни к чему.

Подполковник перевел взгляд на его ученика, ставшего уже полковником.

– Ты тоже так думаешь?

– Да… – Тимофеев продолжал перебирать четки, – нас предали все, кто только мог предать. Предали не нас – предали наше дело. У нас больше нет чести, нет Родины, нас сделали преступниками. Наше дело оболгали и разрушили, нас использовали против нас же. Самое время… свести счеты.

К нам подбежал местный, кланяясь. Затараторил что-то на фарси… Я разобрал слово «хатарнак» – опасность!

Тихонов выслушал, сказал «ташаккор, дуст», поблагодарив местного, потом встал.

– Здесь жандармерия. Кого они могут искать…

Нас…

– Не знаю.

Тихонов понимающе хмыкнул.

– Не знаете… Ладно, уходим.

Следуя за местным, мы прошли в заднюю часть караван-сарая, туда, где готовили еду, хранились припасы, наверняка можно было тут найти и наркотики. Очевидно, здесь умели тихо препровождать нежелательных гостей так, чтобы этого никто не видел.

– Стоп! – сказал я, когда мне в голову пришла очень невеселая мысль.

– Что?

– Там могут быть беспилотники. Они могут искать нас с помощью беспилотника!

Я бы повесил над объектом беспилотник, а потом так и сделал – подвел жандармов и посмотрел бы, какие крысы и в какую сторону кинутся. Это избавляет от необходимости предпринимать штурм здания, опасного во многих отношениях. Опасного хотя бы потому, что за него надо будет отчитываться и начнут задавать вопросы.

Но нам от этого не легче. Если нас засекут, то нам не уйти.

– И что будем делать?

У всех у нас были пистолеты – я не видел, чтобы пистолет был у Тихонова, но он у него точно есть, к гадалке не ходи. И у меня, и у Араба были по две гранаты. Сдаваться – нам не светило…

– А, вот что. Ты понимаешь по-русски? – спросил я нашего провожатого

– Да, господин… – ответил тот.

Я достал из кармана несколько ассигнаций, по пятьдесят рублей каждая, – деньги пока были. Демонстративно порвал их пополам.

– На, держи. Принесешь сюда два костюма. Два никаба, женских. Глухих. Получишь оставшиеся половины. Понял?

– Да, господин.

– Если приведешь жандармов, клянусь Аллахом, ничего не получишь…

– Я понял, господин…

Бача отправился зарабатывать деньги. То, что я ему предложил, – было больше, чем десять цен за самый дорогой никаб.

– Как нас выследили? – спросил Араб.

– Через него, – я показал на подполковника. – Давно его знаешь? А…

– Он преподавал в Отдельном учебном центре.

Я вспомнил.

– Через него и выследили. У них есть доступ к базам. И есть беспилотники. А может быть – это просто жандармы завалились сюда. Хочешь проверить, какая из двух версий верна?

Женщина на Востоке неприкосновенна, даже русские не смогли это изменить – верней, смогли сами восточные женщины, но не везде. Если женщина надевает никаб, глухое одеяние до пят с волосяной вуалью, прикрывающей лицо – ни один мужчина, дорожащий своей жизнью и не желающий дать повод к массовым бесчинствам, не решится ее досмотреть. Даже если ясно, что эта женщина – шармута[52].

Что же касается жандармов – то я не был уверен, то ли они искали нас, то ли просто зарулили сюда для поддержания порядка, для получения мзды, а возможно, и просто – чтобы цивилизованно поужинать. Двое сидели в зале, еще один что-то заказывал, еще один – пялился на шалаву на сцене, последний сидел в машине и ждал, пока друзья ему принесут поесть. Это была всего одна машина, жандармский «Егерь», и на нас никто не обратил особого внимания, кроме одного из жандармов – тот присвистнул.

Служитель и вывел нас из здания. Сцена была проста и понятна. Раз сюда завалились жандармы – нормальной работы не будет. Вот бача и решил вывести шармут, которые подрабатывали в нумерах на втором этаже – от греха подальше, тем более что заведение могли закрыть за то, что здесь устроили бордель. Шармуты надели никабы для того, чтобы не позориться самим и не позорить их семьи, возможно – они так зарабатывают на приданое и, если кто-то увидит их лица, ни про какую свадьбу не может быть и речи. Нравы здесь по сравнению с прошлым веком стали лишь немного свободнее – хотя и в России никто не станет брать замуж женщину, относительно которой известно, что она подрабатывала проституцией.

Вышли, в общем.

Уже темнело. На стоянке перед караван-сараем висело облако тяжелой дизельной гари – машин было много, так много, что почти и места не было поставить, разве что у самых ворот. Идущие поужинать водители приветствовали нас свистом.

– Сюда… – глухо сказал Тихонов, он сориентировался в этой мешанине машин, увидев свой грузовик.

Я вручил баче вторые половинки купюр – честно заработал.

– Ташаккор.

– Хода хафез… – пожелал нам счастливого пути бача.

Мы вышли к выезду со стоянки перед караван-сараем. Через несколько минут туда подъехал и Тихонов

Машина была обычной для таких путей – бронированный армейский тяжелый грузовик с кабиной, переделанной под спальное место. Сзади места мало, но две кровати есть, между сиденьями – небольшой холодильник, под кроватями – резервный бак для воды. Все, что нужно для многодневных странствий по Афганистану, по Зоне Племен. Единственная примета того, что на дворе двадцать первый век – ладошка коммуникатора на гибком кронштейне около руля, который может быть и навигатором, и телевизором, и компьютером.

Я лежал сзади, на кровати. Араб сидел на пассажирском сиденье – он не мелькал на телеэкранах, не избирался в Государственную Думу, и потому было меньше шансов, что его случайно опознают. Тихонов, гоня машину привычным курсом, успевал напевать себе под нос, отхлебывать из бутылки минералку и еще что-то делать в коммуникаторе, кликая на нужное пальцем…

– Кстати, друзья, у меня есть новость, – сказал он внезапно, – одна хорошая и одна плохая. С какой начинаем?

– Например, с хорошей, – сказал я с походной кровати, – хорошие новости в дефиците.

– Вас разыскивают. По всей России…

– Ну, это не новость, – вяло отреагировал Араб, – это мы и так знаем.

– Если это хорошая новость, тогда какая плохая? – поинтересовался я.

– Плохая в том, судари любезные, что вы уже мертвы.

– О как! – удивился Араб. – А подробнее?

– Да ради Аллаха…

Тихонов, напевая, передал нам смартфон. По нему он зашел на сайт полицейского управления посмотреть свежие данные по розыску – они вывешивались на общий доступ, чтобы каждый мог помочь полиции. И почти сразу нашел то, что искал.

Александр Владимирович Воронцов, дворянин Империи, князь, адмирал в отставке. Разыскивается Управлением полиции Санкт-Петербурга по подозрению в убийстве ротмистра гвардейской кавалерии Саида Алим-бека. Особо опасен.

Розыск отменен в связи со смертью.

Тимофеев Александр Саввич, личный дворянин, полковник казачьих войск в отставке. Разыскивается Управлением полиции Ташкента. Обвинение – создание террористической организации, совершение террористических актов. Особо опасен.

Розыск отменен в связи со смертью.

Молодцы, нечего сказать – кто-то, кто сохранил способность рационально думать, очень дозированно дает информацию в розыск. Меня обвиняют в убийстве Саида Алим-бека, Наследника Бухарского. Мотив – как на ладони, вражда из-за женщины, личная неприязнь, возможно, служебный конфликт из-за того, что Алим-бек сменил меня на посту в Афганистане. Я был в тот день в Санкт-Петербурге? Однозначно был – есть свидетели, можно поднять билеты с рейсов. Я был около дома Алим-бека, когда там произошло убийство? Был, и тот полицейский, который видел меня, это подтвердит. И женщина, которая видела мою перестрелку с милейшим графом Сноудоном. Супругу Алим-бека купят или заткнут, если уже этого не сделали.

А даже если я сумею оправдаться в убийстве Алим-бека, мне светит еще одно обвинение. Почему я отпустил установленного британского шпиона? Почему я позволил ему выехать из страны? Может, потому, что я и сам – британский агент? И в таком случае – все наши действия в Кабуле и в Ташкенте получают свое, крайне зловещее объяснение: британский агент создал свою сеть и ведет подрывную деятельность в зоне интересов британской разведки.