Кржижановский - Владимир Петрович Карцев

Глебу удалось своим острым взглядом поэта и романтика проникнуть в глубинные слои действительности. Он был одним из первых, кто разгадал грядущую роль Старика.

В. И. Ульянов — М. А. и М. И. Ульяновым

«27/ХII.97.

…У меня теперь живет вот уже несколько дней Глеб, получивший разрешение на 10-дневную поездку ко мне. Живем мы отлично и очень много гуляем, благо погода стоит большей частью очень теплая. После одного дня, когда мороз доходил, говорят, до 36°R (недели полторы назад), и после нескольких дней с мет-елью («погодой», как говорят сибиряки) установились очень теплые дни, и мы охотимся очень усердно…хотя и очень несчастливо. Зимой какая уж тут охота! Прогулки зато приятные. Вследствие праздников почта на этой неделе в среду не ходила (и в пятницу не приходила) — это третий раз за время моей жизни в Шуше пропускают почту — не очень еще много. Благодаря гостю, это проходит, впрочем, почти незаметно.

Целую тебя крепко. Твой В. У.

Посылаю статейку свою для журнала. Хорошо бы переслать ее поскорее: может быть, поспела бы к январской книжке.

Глеб кланяется всем. Маняше просит передать, что он ожидает, что ему с ней придется много спорить.

Маняше

Ты уж не трудись так усиленно, Маняша, насчет Штанге: по всей вероятности, я соврал. Где тут упомнить за столько лет! Нашлась одна статейка — и то славу богу. Мне показалось даже, что вторая статья была не в «Экономическом Журнале», — а в «Северном Вестнике» за 1891 год (по крайней мере я недавно встретил где-то такую цитату). Во всяком случае просматривать «Экономический Журнал» до 85 года не нужно…»[4].

Старик решил заняться Глебом всерьез. Ему не нравились его бесконечные болезни, хандра, тоска.

Однажды Глеб уже поздно ночью, видимо перезанимавшись с непривычки, просидев над заграничными экономическими журналами чуть не целый день, пожаловался на головную боль. Карандашика ментолового у Ильича не случилось, и он, встревожившись, стал метаться — что делать? Может, лед на голову? И побежал на улицу поколоть возле колодца лед, как Глеб его ни удерживал. Лед приложили к голове, и Глеб уже сам был не рад, что взбаламутил Старика.

— Ну что, полегчало? — спрашивал Старик, заботливо поправляя на голове больного мешочек со льдом. Лед быстро таял, и Старик не поленился сбегать за ним еще раз. Глеб махнул уже рукой и покорно следовал указаниям.

— Лучше теперь? — спрашивал нетерпеливый Старик любопытно.

— Смотри-ка, сняло! — с деланной веселостью проговорил Глеб, снимая с головы холодный мешок. Старик посмотрел на него с подозрением.

Как назло, на следующее утро Глеб действительно занемог. Ночью он не мог уснуть, а с утра пропал аппетит, появилась слабость. Теперь Старик в болезнь не поверил, принялся за лечение по своему методу. Заставил сделать зарядку, пойти на прогулку. Глеб начал было отговариваться, но Ильич был упорен, чуть не насильно вытащил его из постели, вывел на двор, приговаривая:

— Вон до того холма дойдем, и сразу обратно.

И так изо дня в день, все время удлиняя путь прогулки.

Уже на третий день Глеб почувствовал утром бешеный, прямо-таки «стариковский» прилив энергии. Он вскочил пружинкой, побежал умываться. Там его поджидал уже веселящийся от души Старик. Он шутя ткнул Глеба под ребро, тот ухватил его за шею, пытаясь повалить. На начавшийся сеанс французской борьбы без правил (упало и покатилось ведро) выскочили соседи. Тут, вдохновленный зрителями, Старик так по-медвежьи ухватил Глеба, что у того подкосились ноги.

— Прошу реванша! — закричал он.

— Давай лучше погуляем да позанимаемся, — проговорил сквозь тяжелое дыхание Старик.

Глебу определенно полегчало — он потребовал прогулки по зимнему воздуху, потом попросился на охоту, потом без остатка, наоборот, с добавками и подложками съел обед и вообще стал полностью здоровым человеком.

Много было разговоров и о задуманной Стариком книге, и о вестях с «воли», где все ощутимее давало себя знать стремление молодых революционеров заменить руководство рабочим движением его «обслуживанием», о судьбе движения, об оставшихся «там» знакомых и родных. Старик беспокоился, что ему не отвечает Федосеев, которому он послал два письма (тот жил в Верхоленске), до Старика дошли отголоски травли, которой подвергался там Федосеев: особенно старался скандальный ссыльный Юхоцкий, хорошо знакомый Глебу по Бутыркам. Пока остался в Ермаковском Ванеев, его не пустили в Туруханск, Юлий Мартов жил где-то в районе Туруханска, Запорожца освидетельствовали как душевнобольного и отправили к отцу.

В рождественскую ночь вспоминали своих невест. Старик горячо одобрял выбор Глеба.

Девушки должны были чуть не в один день подать заявления и примерно в одно время — что-нибудь через полгода, не раньше, — приехать.

В. И. Ульянов — М. А. Ульяновой

«4/I. 98.

…Глеб уехал от меня 3-го дня, прожив 10 (десять) дней. Праздники были нынче в Шу-шу-шу настоящие, и я не заметил, как прошли эти десять дней. Глебу очень понравилась Шу-ша: он уверяет, что она гораздо лучше Теси (а я то же говорил про Тесь! Я над ним подшучивал, что, мол, там лучше, где нас нет)… Кстати, Глеб стал теперь великим охотником до пения, так что мои молчаливые комнаты сильно повеселели с его приездом и опять затихли с отъездом… Здоровье Глеба у меня несколько поправилось благодаря правильному режиму и обильным прогулкам, и он уехал очень ободренный.

Я уже писал, помнится, тебе, что Надежда Константиновна собирается перепрашиваться сюда. (Ей назначено 3 года северных губерний.) Если этот план осуществится, то с ней будет хорошая оказия и для книг, и для нот, и для всего.

Целую тебя. Твой В. У.»[5]

ГЛЕБ И ЗИНАИДА

Когда стало известно, что Зинаида Павловна после июньской стачки, организованной «Союзом», была арестована, Глеб понял вдруг, какие высокие и мощные волны производят известия о судьбе этой девушки в океане обуревающих его чувств. Жандармы добивались от нее признания о ее знакомых — она молчала, все возможные обвинения брала на себя. У нее были найдены и деньги организации, жандармы никак не могли взять в толк, почему она не хотела сдать их в банк. Зинаида на это ответила, что последовательный марксист