Кржижановский - Владимир Петрович Карцев

— На чем основано это утверждение?

— На каком основании вы так квалифицируете этот поступок?

— Какие имеются факты, доказательства?

— Где улики?

— Где свидетели?

Такая линия ведения «процесса» тех не устраивала, поскольку факты у них заменялись догадками и эмоциями. Тактика Ильича путала им все карты. Но не выдержал чувствительный Глеб, которого обвинения задевали за живое. Его прорвало, и он сказал с раздражением, что на всю эту вздорную трагикомедию ему наплевать.

Что поднялось!

— Испортил мне всю музыку, чудак, — только и сказал Глебу Старик.

Зинаида с непривычки дивилась на ссыльные правы, по эта история мало тронула ее — теперь их с Глебом больше волновала уже начавшаяся совместная жизнь, практически без прелюдий, без ухаживания и жениховства, без обручения, без длинного периода, предшествующего почти у всех других пар вступлению в брак, — революционная деятельность внесла поправки и в эту сферу их жизни! Через два месяца после приезда Зинаиды Павловны от исправника пришла грозная бумага о том, что если свадьбы не будет немедленно, то Зинаиду Павловну отправят по месту приговора. Но это зависело уже не от них, а от того, что не пришло разрешения начальства. Пока они испросили разрешение прожить лето в Теси. Они часто бродили по холмам до темноты, и Глеб помогал Зине составлять букеты из неярких полевых цветов. Выяснилось, что он ее совершенно, конечно, раньше не знал и что ему несказанно повезло, когда Зинаида из всех ее друзей избрала именно его. В ней было то, чего ему так не хватало, — сильная воля, энергия, активность, непреклонность. Оп чувствовал, что его жизнь изменится и что, возможно, в их новой семье тон будет задавать именно Зинаида Павловна.

Глеб прочел ей массу сочиненных за последнее время стихов, песен, рассказов и поразился, насколько точно Зина могла отличать зерна от плевел, искреннее от надуманного. Ей очень понравилась песня, сочиненная Глебом буквально перед ее приездом. Глеб взял мотив песни русинов, студентов Львовского университета. «Шалште, шалште, скажет кати», исполненную как-то Базилем. Студенты же использовали красивую мелодию из украинской оперы «Наталя» Вахняпипа, особенно популярной в последние годы. Мотив показался Глебу очень боевым, и он написал к песне новые слова:

Беснуйтесь, тираны, глумитесь над нами,

Грозитесь свирепо тюрьмой, кандалами!

Мы вольны душою, хоть телом попраны,

Позор, позор, позор вам, тираны!..

Зинаида оказалась очень внимательной. Она отмечала то, чего не видел Глеб. Так, она первая обратила внимание Глеба на все усиливающуюся мрачность их ссыльного товарища по Теси, рабочего из Екатеринослава Ефимова. Тот стал замкнутым, сторонился друзей. «Запорожец!» — мелькнуло в мозгу Глеба. Повезли в больницу, оказалось точно — мания преследования.

Поступили неприятные новости о Мартове. Юлий был обвинен в чем-то одним из старых ссыльных, они рассорились, Юлий стал жить один, нервы его истрепались, работать не мог, просил отца исхлопотать ему другое место.

…Уже в самом конце лета большая компания ссыльных, друзей, родственников, знакомых: Базиль, Тоня, Эльвира Эрнестовна, Окулова, Алексеев, знакомые, ученики («Ильичей» так и не пустили) — провожали влюбленных в тесинскую церковь. Торжественно вплетены были, по старому обычаю, ленты в гривы лошадей, невеста надела белое платье и фату, сшитые совместно Эльвирой Эрнестовной и Антониной, Глеб же свадебного сюртука отыскать не смог, но зато надел особо вычищенный, подглаженный по этому случаю свой старый пиджачок.

В Минусинск выехали не раньше чем лето кончилось «официально», и тем самым кончилось разрешение жить в Теси — 31 августа.

Поселились они на уже известной улице Новоприсутственной в доме Брагина. Сам Минусинск, конечно, по сравнению с Тесью имел большие преимущества. Прежде всего привлекал Енисей. Минусинский музей был центром культурной жизни городка, и, если бы не опасение встретиться со «старой ссылкой», Глеб его посещал бы куда чаще. Впрочем, «старая ссылка» была весьма неоднородна по своему составу, и Глеб выделил в ней старого польского революционера, отбывшего каторгу, несгибаемого Кона, который произвел на него большое впечатление и с которым он впоследствии сдружился. Мартьянов, директор музея, ссыльных дел не касался, хотя в целом к ссыльным относился очень сочувственно и всячески им помогал. Ссыльные тоже ему симпатизировали. Глебу запомнились слова, сказанные о Мартьянове:

— Во время баррикадных боев Мартьянов обязательно выйдет на улицу — дома не останется. Он будет собирать на улице для своего музея экспонаты, которые относятся к восстанию.

С библиотекарем у Глеба тоже сложились дружественные отношения, он всегда давал множество книг (большинство из которых шло в Шушенское) и познакомил его со многими новинками литературы, например с произведениями Леонида Андреева.

Зинаида оказалась прекрасной хозяйкой, она сумела сделать так, что их просторная квартира скоро стала славиться не только уютом, но и особой интеллектуальной атмосферой, в которой расцветали самые разнообразные интересы.

Примерно через неделю после переезда к новоявленным минусинцам заехал Старик: он с сомнением посмотрел на больную Эльвиру Эрнестовну, на киснущую Тоню и решил разрубить гордиев узел — отвезти их в Красноярск на лечение. Памятуя, что минусинцы сидят, как обычно, без денег, Старик решительно сказал, что все расходы по поездке он берет на себя. Переночевав, сели на пароход, и в Красноярске Старик проводил Эльвиру Эрнестовну в больницу и, пока лечение не окончилось, из Красноярска не уезжал. Оказалось, что у нее не «нарыв в печени» и не рак, как боялись, а просто последствие сильного ушиба. Она, однако, хотя и чувствовала себя после больницы получше, все время прибаливала. Поэтому в ноябре, когда все очень соскучились по Старику, поехал в Шушу один Глеб — Зина осталась с Эльвирой Эрнестовной.

Старик в это время работал над книгой о российском капитализме. Глеб, чем мог, помогал ему, часами тянулись обсуждения отдельных кусков.

Глеб поражался тому, сколько успел Старик сделать за