Подробности войны - Максим Коробейников

Он не был среди тех, кто первым взбирается на высоту, кто ведет за собой других, но и среди тех, кто не выдерживал натиска немцев и первым начинал отступление, его тоже никто не видел. Его ни разу не ранило казалось, пули и осколки обходят его, как заколдованного. За это время некоторые уже по два-три раза побывали в госпитале, а его ничего не задевало. Солдаты иногда даже говорили о нем:

- Хороших людей убивает, а его будто пули обходят.

Но были и такие, кто говорил о нем по-доброму.

Однажды слышал, как маленький, тощий и, видимо, очень нервный солдатик говорил о Степанове:

- Меня ранило тут позавчера. Испугался, конечно, здорово. Подумал: "Конец". А кругом нет никого, помощи некому оказать. Лежу и кричу: "Санитары, санитары!"

А он, черный-то, подползает ко мне и спрашивает: "Ты чего орешь?" "Ранен, - говорю, - санитаров прошу". Он вытаскивает пакет индивидуальный, разрывает его зубами и давай мне руку бинтовать. Забинтовал он хорошо, надо сказать, как санитар, не хуже, а потом посмотрел на меня своими желтыми глазами и говорит: "Вставай, - говорит, - симулянт, не притворяйся!" - и к самому носу моему кулак поднес.

И в самом деле, поднялся я, живой, и пополз за ним. А он обернулся и шипит на меня: "Винтовку-то почему бросил? Дерьмо ты", - говорит. Сползал я за винтовкой. Ну и что? Сейчас думаю: "Если мы все такие были бы, как он, разве плохо было бы? А?"

Точку в жизни Степанова поставил дикий случай. Иначе не назовешь.

Однажды наш батальон прорвал передний край противника, а немцев в глубине не оказалось. Видимо, они не могли уже по-прежнему плотно удерживать оборону по всему фронту. Мы прошли километров двадцать и не встретили сопротивления, не видели ни одного человека.

Стрельба слышалась все время где-то далеко: то спереди, то слева, то справа. Было так тихо и спокойно, а местность просматривалась на такую глубину, что комбат свернул батальон в походную колонну, и пошли мы форсированным маршем, выставив впереди и по сторонам разведывательные дозоры. Шли по четыре в ряд. В колонне было человек триста, не менее. Конечно, устали. Солдаты валились с ног. И комбат разрешил большой привал.

Дозоры остановились, колонна втянулась в лощину, и люди запрудили ее, как вода в половодье овраги заполняет.

Комбат приказал снять вещевые мешки, составить оружие в козлы. Моя рота оказалась в центре всей этой массы людей и была сжата со всех сторон. Солдаты начали искать друг друга, но комбат крикнул: "Прекратить шум!", и все затихли.

В это-то время случилось то, чего никто не ожидал. Когда винтовки были составлены в козлы Степанов, снимая с себя вещмешок и запутавшись в снаряжении, с остервенением дернул рукой за лямку, нечаянно вырвал из ручной гранаты Ф-1 кольцо предохранительной чеки. Граната, висевшая у него на поясном ремне, упала под ноги, а спусковой рычаг запала отскочил в сторону.

Степанов понял, что через 3-4 секунды граната взорвется. Предотвратить взрыв было невозможно. Солдаты, копошившиеся рядом, видели, как покатилась граната, упали и ждали. Сотни осколков разлетятся со страшной силой далеко вокруг. Будут убитые и раненые. И только чудо может спасти тех, кто близко.

Надо сказать, что Ф-1 из всех ручных гранат - самая мощная. Немецкие гранаты с деревянной ручкой, падавшие в наши траншеи, мы нередко успевали выбрасывать - только не бойся, и они рвались где-то далеко, никому из нас не причиняя вреда. От нашей РГД можно было заслониться вещмешком. От "Лимонки", как звали Ф-1, спасения не было. Поэтому ее бросали всегда из укрытия. За считанные секунды Степанов мог бы ударом ноги отшвырнуть гранату от себя, к своим товарищам, и она не задела бы его, упади он сразу после этого на землю.

Я тоже приник к земле и думал: "Вот сейчас он отбросит гранату, и все. Кого-то приговорит к смерти"... Но Степанов только выругался, и тут же земля содрогнулась от сильного глухого взрыва.

После того как земля успокоилась, а взрыв затих, я глянул вокруг, в первый момент не сообразив ничего, тряхнул оглохшей головой и понял: Степанов лег на гранату и принял на себя ее взрыв.

Солдаты вырыли яму, захоронили все, что осталось от Степанова, и обложили могилу дерном. И надо же было, чтобы в это время громыхнула гроза и хлынул короткий ливень. Будто само небо пожалело несчастного человека.

Через каких-то полчаса батальон вытянулся из проклятой лощины. Я шел и прислушивался к разговорам. Один солдат рассказывал, что он на привале только присел и сразу уснул, а проснулся, когда взрыв уже произошел.

- И как это так случилось, не пойму, - говорил он - Лежу я и слышу, что кто-то идет. Идет и идет ко мне, это мне во сне-то кажется. А это Степанов ружье на меня наставил. "Вперед!" - говорит. И вот выстрелит. А я жду, когда он выстрелит, и думаю: "За что?" И тут я от грохота-то и проснулся.

Солдаты шли и обсуждали событие, и еще долго смерть Степанова где-то витала рядом с батальоном, часто еще люди вспоминали о ней и удивлялись, почему в ту минуту, когда смерть подошла к нему, он не отшвырнул ее к другим, а принял сам, без колебаний, безропотно и спокойно, как и должно быть.

И потом, далеко отойдя от места, где это случилось, мы жалели, что никак не отметили эту могилу - ни звездочкой, ни крестом, не оставили надписи, и никто уже никогда не сумеет разгадать тайну этой смерти.

Люди на фронте по-разному погибали.

СМЕРТЬ ДРУГА

Днем мне позвонил командир батальона. Телефонист, сидевший в углу землянки с трубкой, привязанной к голове, снял трубку, подал ее и произнес:

- "Третий", товарищ капитан.

- Слушай, "Пятый", - сказал комбат, - к тебе приедет Шаяхметов. Передай ему хозяйство. Карандаши, огурцы, семечки... Все по порядку. И иди в хозяйство Захарова. Отдохни недельку. Можешь забрать с собой ординарца. Петренко разрешил. Там найди Лазарева Колю. Он вернулся из госпиталя. Передай ему привет. Валяй.

Голос умолк. Конечно, я обрадовался неожиданной перспективе. Я сдам роту, возьму с собой ординарца и уйду в резерв офицеров полка, чтобы подучиться и - это главное - отдохнуть.

Оказывается, Коля Лазарев, мой старый и верный друг, возвратился из госпиталя. Надо сказать, я тосковал по нему. Шутка ли, больше года рядом командовали ротами.

Не успел ординарец уложить пожитки, как явился старший лейтенант Шаяхметов, маленький, широкоплечий, молодой.

- Вы получили приказание, товарищ капитан? - спросил он официально.

Я подтвердил и вызвал писаря. Тот долго и бестолково излагал, сколько в строю, сколько в расходе солдат и сержантов. Но мы так ничего и не поняли.

Я предложил подсчитать по пальцам - так мало было народу. Я называл фамилии, писарь записывал.

- В первом взводе: Аббакумов, Егоров, Долин, Кузьмин. Постой, Кузьмин в госпитале. Лапин, Мушкетов, Нолинский. Нет, Нолинский ранен вчера.