Между двух миров - Эптон Синклер

Этот договор по виду казался довольно невинным, но в Генуе никто не читал слова так, как они были написаны. По общему убеждению, в нем имелись секретные статьи военного характера, и это приводило в бешенство союзных дипломатов. Россия обладала естественными ресурсами, а Германия — промышленностью, и эти два союзника, объединившись, смогут господствовать в Европе. Немецкие дипломаты всегда намекал: на такую возможность; говорили, что это входит в планы германского генерального штаба.

Реакционеры еще более обычного ожесточились, а либералы были расстроены провалом всех попыток миротворчества. Какая трагедия! — жаловался один из журналистов. Немецкая аристократия умерла, родилась республика; угнетенный народ пытается научиться управлять собой, «о никто не хочет помочь ему. На это левые отвечали насмешкой: какое дело капитализму до республики? Капитализм — это автократия в промышленности; в этом его сущность; не его дело помогать кому бы то ни было, его дело — наживаться на человеческих бедствиях. Этой конференцией управляют нефтяники, а для них республика или монархия — все едино, лишь бы получить новые концессии и сохранить свои монополии во всем мире.

Это звучало цинично и жестоко. Но вот отец Ланни явился к сыну с предложением, доказывавшим, что циники правы.

— Между нами говоря, — сказал Робби, — я думаю, что этот Рапалльский договор значит гораздо больше, чем принято думать. Он означает, что нефть получат немцы.

— Но, Робби, у немцев не хватает капиталов для их собственной промышленности!

— Не обманывай себя, у крупных капиталистов есть деньги. Ты думаешь, у Ратенау денег нет?

Ланни не знал, что сказать. Он мог только удивляться и слушать, пока отец не выложит все, что у него на уме. Робби выразил желание, чтобы Ланни немедленно отправился к немецкому министру и объяснил ему, что вот, мол, мой отец представляет крупный американский синдикат и может сделать выгодное предложение германской делегации.

Ланни меньше всего хотел итти с таким предложением к Ратенау. Он пытался быть молодым идеалистом, а Ратенау примет его за одного из многих спекулянтов. Но Ланни не мог сказать этого Робби — такой ответ означал бы, что он и отца причисляет к спекулянтам.

Он слабо пытался объяснить, что Ратенау чрезвычайно занятой и перегруженный человек.

Отец ответил — Не будь ребенком! Одна из вещей, которыми он «перегружен», — это попытка получить нефть для Германии. Теперь он заодно с русскими и будет рад-радехонек заключить сделку, которая откроет обеим странам доступ к американскому капиталу.

И Ланни позвонил одному из секретарей, с которым он познакомился в Бьенвеню. Свидание было назначено.

Но оказалось, что Робби прав. Ратенау был делец, привыкший разговаривать с дельцами. Он сказал, что будет очень рад выслушать предложение мистера Бэдда; он назначил свидание в тот же день. Он и Робби беседовали целый час. Должно быть, сказано было нечто очень важное, так как Робби не много рассказал об этом свидании сыну. Он велел своему секретарю взять такси и немедленно везти его в «Монте». Он не обратился к сыну, потому что тот должен был в этот день отвезти Рика на пресс-конференцию, в палаццо ди Сан-Джорджо, где Ллойд Джордж будет отвечать на вопросы газетчиков о значении Рапалльского договора и об отношении английского правительства к сближению между Веймарской Германией и Советской Россией.

Одной из совершенно неожиданных обязанностей Ланни стало отвозить отца в отель советской делегации в Санта-Маргарета «Шли оживленные переговоры. Ланни познакомился за это время со всеми руководителями делегации и многими из второстепенных сотрудников; он слышал от них рассказы о революции, они говорили с ним о своих надеждах и опасениях. Забавно было наблюдать, как возрастает удивление отца, по мере того как он открывает новые качества у большевистских лидеров. Замечательные люди, вынужден был согласиться Робби, их ум отшлифовался в горниле ожесточенной борьбы и страданий. Американец не ожидал найти неподдельный идеализм в сочетании с деловитостью, он считал, что такая комбинация не может даже существовать в человеческой натуре. И меньше всего ожидал он встретить образованных людей, с которыми интересно было вести теоретические споры.

Эти встречи с русскими были для Ланни своего рода школой, и он надеялся, что отца они тоже кое-чему научат, но надежды его не сбылись. Все мысли Робби были сосредоточены на ожидаемой концессии и на длинных донесениях, которые он посылал Захарову, или на шифрованных записках заинтересованным лицам в Париже, Лондоне и Нью-Йорке. Робби интересовался только одним: будут ли большевики держать свое слово и, что не менее важно, удержат ли они власть? Вот почему всем этим дельцам было так дьявольски трудно принять определенное решение. Четыре с половиной года они уверяли, что эти фанатики будут стерты с лица земли; но каким-то образом, по необъяснимой причине, они ухитрились удержаться. И перед американским дельцом возникла скучная задача: понять новую философию, новую экономическую систему, новый кодекс нравственности.

В этом отношении сын был полезен для Робби и-мог бы быть еще более полезен, если бы только он был хладнокровнее и знал, где надо остановиться; но юный фантазер принимал этих людей всерьез, и это раздражало Робби и мешало ему сосредоточиться на своей работе.

Ланни присутствовал также на завтраке, данном Робби американскому послу, мистеру Чайлду, которого они между собой всегда называли «Младенцем». Это был моложавый, почти мальчишеского вида, гладколицый джентльмен, словоохотливый и гордый услугой, которую он оказывает своей стране: ведь американские дельцы получат свою долю пирога, который будет поделен в Генуе. Завтрак происходил в отдельном кабинете, и, кроме мистера Чайлда, за столом сидел адмирал, назначенный ему в помощь в качестве «наблюдателя». Этот пожилой моряк, без сомнения, умел наблюдать за маневрами неприятельских кораблей, но ни черта не смыслил в нефтяных делах и не маг разгадать махинаций Робби Бэдда.

Отец предупредил Ланни, чтобы он никоим образом не проговорился о связях Робби с Захаровым; Робби — «независимый представитель американского синдиката» — и все. Автор популярного романа, любивший и умевший поговорить, рассказал, что знал о конференции, о том, что творилось вокруг нефти, чего добиваются американцы; много тут было таких сведений, которые Бедфорд, один из главных заправил Стандард Ойл, отнюдь не желал бы сообщать кавалеру Почетного легиона и ордена Бани.

У Ланни развеялась еще одна иллюзия. «Дела» всегда представали перед ним в ореоле патриотизма; когда Робби говорил о своей деятельности, всегда выходило так, что он заботится об умножении богатств Америки и доставляет работу американскому трудовому люду. Фирма Бэдд — американский военный завод, и, работая на нее, Робби способствует безопасности Америки. Но вот сейчас Америка нуждается в нефти для своих кораблей и для прочих надобностей. И однако этот «независимый» участвует в тайном сговоре с Детердингом, не то голландцем, не то англичанином, и с греком Захаровым, гражданином всех стран, где у него есть военные заводы; Робби Бэдд интригует во-всю, чтобы парализовать усилия американского посла и американских компаний. Как бы ни относиться к Стандард Ойл, это американский трест. Концессия Робби не достанется ни американскому народу, ни правительству; владеть ею будут компаньоны Робби, а Робби собирается ею управлять.

Таким образом, перед Ланни предстала во всей своей наготе та истина, что патриотизм буржуа есть вывеска, за которой скрываются корыстные интересы; старый Сэмюэл Джонсон был, таким образом, прав, когда с горечью утверждал, что патриотизм — последнее прибежище подлецов. Ланни не хотел плохо думать о своем отце, он всеми силами старался не поддаваться этим мыслям. Он сидел здесь, ему нечего было делать, как только слушать и наблюдать, и, конечно, он не мог не видеть, как ловко Робби обводит вокруг пальца слабохарактерного дурачка, который со всеми подробностями рассказывает ему, какие инструкции он получил от государственного департамента насчет поддержки Стандард Ойл и его агентов в Генуе.

Посол яростно ненавидел большевиков и презрительно отзывался о государственных деятелях, вроде Ллойд Джорджа, готовых итти на компромисс с ними — пожимать руку «преступникам». Мистер Чайлд, конечно, не знал, как много таких рук уже пожал Робби, а Робби ни слова об этом не проронил. Он слушал — и узнал, что мистер Чайлд действует заодно с Барту, главой французской делегации, против англичан, которые добиваются компромисса. Французы хотели уничтожить все торговые договоры с большевиками и вернуться к политике блокады, санитарного кордона; государственный секретарь Юз одобрял такую политику, — мог ли предполагать «Младенец», его подчиненный, что в этой борьбе за право собственности, против красной революции, Робби Бэдд на стороне англичан?