10-я симфония - Йозеф Гелинек

— Сальери — убийца Бетховена! — воскликнул ошеломленный Матеос. — А что, сеньор Томас не был немного?.. — Он покрутил пальцем у виска, но князь отрицательно покачал головой.

Матеосу показалось, что настало время задать самый трудный вопрос:

— Сеньор Бонапарт, почему вы в тот раз солгали полиции?

— Что вы имеете в виду? — спросил князь, чтобы выиграть время.

— Вы прекрасно знаете. Вы сказали моему коллеге, младшему инспектору Агилару, что в ночь, когда было совершено преступление, находились в компании Софи Лучани до трех часов.

— Мы ничего не совершили, инспектор, — удрученно сказал князь, не в силах больше отстаивать свое фальшивое алиби.

— Единственное, чего хочет мой муж, это чтобы его оставили в покое, — вмешалась княгиня. — Сейчас, когда он занялся политикой, ему нельзя быть замешанным в скандале.

— Сеньор Бонапарт, — Матеос говорил с самым суровым видом, — лгать полиции — это очень серьезно. Если бы вы солгали судье, вас могли бы обвинить в даче ложных показаний, это преступление карается тюрьмой.

— Но у нас не было алиби, — оправдывался князь. — Мы испугались. Чтобы лишить Томаса жизни, убийца использовал гильотину, а это французское изобретение. И речь идет не о девятнадцатом веке, в моей стране такие казни были публичными до тысяча девятьсот тридцать девятого года. Последний гильотинированный, Хамида Джандуби, был казнен за убийство в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году. Даже если полиция исключит нас из числа подозреваемых, пресса поднимет шум, и это очень повредит моей карьере.

— В данном случае то, что у вас нет алиби, парадоксальным образом служит вам лучшим алиби, — заключил инспектор.

— Что вы имеете в виду?

— Человек, убивший Томаса, необычайно хитер, он детально продумал убийство. Не часто случается, чтобы эксперты-криминалисты, несмотря на сверхсовременные средства, которыми они располагают, не обнаружили на месте преступления ни одного следа. Будь вы убийцами, вы не попались бы на такой грубой лжи.

Вздохнув с облегчением, Бонапарт произнес:

— Не знаю, кто убил Томаса, но почти уверен, что если вы будете искать его так, как ищете, то тут же окажетесь во власти одного человека.

— Кого? — спросил инспектор.

Князь посмотрел на жену и сказал:

— Ты не могла бы оставить нас на минутку, chérie?

— Луи Пьер!

Княгиня в негодовании поднялась и покинула гостиницу — словно душа, которую уносит дьявол, — оставив князя и полицейского инспектора одних.

Когда Бонапарт изложил свою теорию Матеосу, тому показалось, что построения француза достаточно обоснованны.

Глава 39

— Разумеется, совпадений множество, — сказала судья Родригес Ланчас после того, как Даниэль подробно рассказал ей все, что ему к тому времени удалось выяснить в связи с Бетховеном.

Судья принимала его у себя в кабинете, несмотря на напряженный распорядок дня. Она терпеливо сносила то, что их постоянно прерывали, хотя из-за этого было довольно трудно не упустить нить разговора.

— Я тоже так считаю, — согласился Даниэль. — Во всяком случае, некоторые из событий, случившихся в последние дни, безусловно, связаны между собой: отсеченная голова с отрывком бетховенской партитуры, неизвестное письмо композитора, новый портрет Бетховена, на котором он, похоже, улыбается.

— К тому же твой друг Малинак говорит, что там, где нашли письмо, есть явный след другого предмета размером с большую тетрадь. И если мы придерживаемся гипотезы о существовании Десятой симфонии, которую кто-то обнаружил…

Дверь кабинета открылась, появилась секретарь суда:

— Прости, Сусана, я не знала, что у тебя гость. Опознание задержанных начнется через десять минут. Я иду вниз.

— Хорошо, я тоже сейчас приду. Фелипе здесь?

— Я тут, — ответил судебный врач, появляясь в дверях, словно достаточно было произнести его имя, чтобы он материализовался.

Медэксперт вошел в кабинет судьи и вынул из портфеля бумаги.

— Я пришел с хорошими новостями о покойнике по делу Какабелоса. Проведенное сегодня утром вскрытие не обнаружило следов укусов осы или какого-то другого насекомого, вызывающих анафилактический шок. Сходим вместе поесть, Сусана?

— Хорошо, но ближе к полудню. Мне нужно освободить одного заключенного, а я еще не написала судебного постановления. С Даниэлем ты уже хорошо знаком, он пришел со свежими новостями по делу Томаса.

Даниэль и судмедэксперт обменялись рукопожатиями, и врач уселся на свободный стул.

— В таком случае я остаюсь. В конце концов, из нас троих я был в самых близких отношениях с Томасом, так как производил вскрытие.

Судья посмотрела на него с упреком, но ничего не сказала.

— Паниагуа все больше убеждается в том, что Десятая симфония существует и что татуировка на голове у Томаса — это ключ, который нас к ней приведет.

— Ну так это же замечательно, Сусана! А тебе, парень, нужно выдать бляху детектива прямо сейчас. Имеешь хоть какое-то представление о том, чему могут соответствовать эти числа?

— Пока ни малейшего. К тому же у меня нет стопроцентной уверенности, что рукопись Бетховена попала к Томасу. Мне необходимо проанализировать партитуру или прослушать запись концерта. Хесус Мараньон сказал мне, что у него нет ни того ни другого, но, возможно, нам сможет что-то сообщить дочь Томаса.

Судья выдвинула ящик письменного стола и вытащила лист бумаги, заполненный фамилиями и номерами телефонов.

— Вот список всех музыкантов, исполнявших симфонию вместе с Томасом. Почти все иностранцы, вероятно, чехи, говорят, они самые дешевые. Наверняка они уже разъехались по концертным турам. Поскольку к тебе как к собрату-музыканту они отнесутся с доверием, постарайся выведать кое-что еще. Выясни, не упоминал ли Томас, хотя бы вскользь, о татуировке или партитуре. Чтобы установить мотив преступления, мы должны найти рукопись. Я уже разговаривала с дочерью Томаса. Она живет в «Паласе», вот номер ее телефона.

— Ты сказал Сусане, что рыночная стоимость партитуры — около тридцати миллионов евро? — с явным волнением спросил судебный врач.

— Может, я немного преувеличил, — ответил Даниэль. — Но если это вся симфония, а не только первая часть, трудно вообразить, сколько может заплатить за нее коллекционер-фанатик.

— К тому же это, вероятно, зависит от качества произведения? — предположил врач.

— Не говори глупостей, Фелипе, — выговорила ему судья. — Это Бетховен в расцвете творческой зрелости. Симфония должна быть шедевром.

При этих словах Даниэль не сдержал улыбку.

— Разве я сказала что-то забавное? — с беспокойством спросила судья, она всегда чувствовала себя неуверенно, разговаривая о музыке.

— Я неожиданно вспомнил, что Бетховен в расцвете творческой зрелости написал «Победу Веллингтона», вещь настолько отвратительную, что сам называл ее «глупостью».

— Победу кого? — спросил судмедэксперт.

— Веллингтона, в честь известного генерала, который разгромил Наполеона при Ватерлоо. Еще она называется «Симфония победы», хотя правильнее было бы назвать ее «Симфонией в честь битвы Веллингтона при Витории», поскольку это нелепое сочинение, какое мог бы написать второстепенный композитор, посвящено победе Веллингтона, в союзе с испанцами и португальцами разгромившего негодяя Пепе Ботелью при баскском городе Витория. На деле эта битва означала изгнание наполеоновских войск с Иберийского полуострова.

— Ты хочешь сказать, что эта вещь была написана Бетховеном в расцвете зрелости и, следовательно, он владел всеми своими техническими приемами и всей звуковой палитрой?

— Именно так. Веллингтон разбил Пепе Ботелью в июне 1813, всего за два года до Ватерлоо, и пьеса Бетховена впервые была сыграна в декабре того же года. К тому времени уже были созданы его основные произведения: «Героическая симфония», Пятая симфония, «Пасторальная», Седьмая, концерт «Император». Ему не надо было ничего доказывать.

— Тогда почему он ее написал?

— По той же причине, по которой убили Томаса: ради денег.

— И много он получил? — спросил медэксперт, у которого всякий раз, когда возникала тема денег, загорались глаза.

— Много, много, — ответил Даниэль. — Можно утверждать, что симфония «Веллингтон» была в свое время самым успешным произведением Бетховена как в смысле популярности, так и с финансовой точки зрения.

— Но почему она оказалась забытой?

— Своим успехом она была обязана не столько музыкальным достоинствам, сколько социальным и политическим факторам, подобно некоторым чудовищным телесериалам наших дней. Однако на самом деле речь идет о вещи настолько бедной по содержанию, что сами почитатели Бетховена стараются упоминать о ней как можно реже.