Любовь-морковь и третий лишний - Дарья Донцова

Настя Никифорова выросла в Москве, родилась и жила всю жизнь в одном и том же доме. Родители ее были дворниками, людьми простыми, образованием не отягощенные, газет и книг они не читали, радио не слушали, мели целыми днями свой участок и больше ни о чем не размышляли. Тихих, скромных Андрея с Раисой жильцы и начальство уважали за трезвый образ жизни и за редкую честность. Один раз Рая нашла перед домом золотую цепочку и, не жалея времени, методично обошла все квартиры, отыскивая разиню, посеявшую дорогую вещь. Люди, жившие с дворниками в одном доме, очень ценили работяг. Во-первых, на прилегающей территории всегда царила чистота, во-вторых, Рае можно было смело оставить ключи от квартиры. Дворничиха могла встретить ребенка из школы, впустить его домой, полить в ваше отсутствие цветы, покормить кошку. Кое-кто просил Раю сбегать за хлебом или молоком, притащить картошки с рынка, еще она приглядывала за подростками и мигом пресекала любые опасные шалости, отнимала сигареты и могла стукнуть метлой матерившегося парня.

Андрей был мастер на все руки! Починить кран, исправить проводку, реанимировать рассыпавшийся комод, вбить гвоздь, повесить картины для него не было проблемой…

Через некоторое время Раиса стала домоуправом, а муж ее помощником. Настя очень любила родителей и гордилась ими. В их доме жили разные люди, был среди них даже самый настоящий генерал. Но какой толк в крупных звездах на погонах, если ты пьяница и дебошир? А папа Насти спиртного капли в рот не брал и частенько помогал еле передвигающему ноги военному доковылять до квартиры.

В общем, детство Насти было совершенно безоблачным, и она росла таким же честным и всегда готовым помочь людям человеком, как и ее родители. Одна беда, учеба никак не давалась Настеньке, и она с трудом переползала из класса в класс.

– Подумаешь, – говорила ее мать, – возьму тебя к себе на работу, не печалься, главное – честность, а не ум.

И Настя продолжила династию, вскоре она поливала чужие цветы, кормила кошек и покупала хлеб.

Когда Настюше исполнилось восемнадцать лет, умерла от диабета мама, а всегда трезвый отец вдруг стал пить и тоже очень быстро ушел за любимой женой, в домоуправлении работали теперь совсем посторонние люди, и девушке стало с ними невмоготу.

Ей, выросшей в доме и считавшей жильцов своей семьей, было крайне неприятно видеть, как новые сотрудники обманывают людей, вымогают у них деньги и тяп-ляп делают работу. Пару раз Настя попыталась усовестить негодяев, но потом поняла, что горбатых могила исправит, и подала заявление об увольнении по собственному желанию.

Уволиться-то Настя уволилась, но куда потом идти на службу? Наверное, девушке пришлось бы нелегко, но тут ее судьбу устроила Серафима Ивановна из семнадцатой квартиры.

– Одна моя знакомая, – сказала она, – ищет няню для новорожденной дочки, семья самая обычная, муж, жена, мальчик, а теперь еще и девочка.

Настя сразу ухватилась за предложение и оказалась в доме у Альбины Фелицатовны.

Сначала девушке показалось, что Серафима Ивановна нашла ей место в раю. Альбина и ее муж Евгений жили душа в душу, а свекровь, Ирина Константиновна, обожала невестку, считала ту своей дочерью.

Да и не могло быть иначе. Ирина сразу рассказала Насте, что сначала заменила Альбине родителей, а потом выдала ее замуж за своего сына. В общем, в этой квартире царило счастье. «Дорогая», «мамусенька», «любимый» – иначе друг к другу тут не обращались, слегка портил картину мальчик Дима, немного угрюмый, предпочитавший отделываться односложными ответами типа «да», «нет», «спасибо», «сделаю». Но Дима уже был школьником и в особой опеке не нуждался, Альбина подчеркивала, что Настя нанята для крошки Валентины.

Квартира у Ожешко была большая, а Валечка очень нервным, перепутавшим день с ночью ребенком, поэтому Настя поселилась у Альбины в маленькой комнатке, примыкавшей к кухне. И довольно скоро с глаз няни упали розовые очки. Не так уж просты и хороши были отношения между членами семьи, как казалось на первый взгляд.

Альбина обожала мужа, у нее даже лицо менялось, когда Евгений приходил домой. Услыхав звонок в дверь, женщина опрометью кидалась в прихожую и начинала прислуживать уставшему супругу, забирала пальто, шапку, перчатки. Настя вытаращила глаза от изумления, когда первый раз увидела, как Альбина, присев на корточки, развязывает шнурки ботинок мужа. Евгений спокойно принимал знаки внимания, его совершенно не смущало, что жена хлопочет вокруг него, аки курица вокруг слабого цыпленка, и он не спал с супругой в одной спальне, имел отдельную комнату. Все в доме было подчинено Евгению. Еда готовилась только та, которую любил он, – жирные, наваристые щи и мясо. Если в воскресенье Евгений укладывался на диване спать, Альбина бродила на цыпочках, шикая на каждого, кто осмеливался кашлянуть. Именно для Жени покупались дорогие фрукты. Как-то раз Настя стала свидетелем совсем уж дикой сцены.

Дима взял с подоконника яблоко и хотел помыть его.

– Деточка, – сладко пропела мать, – положи назад, это для папы.

Вскоре Насте стало понятно, что при всей своей приветливости и внешней любвеобильности Альбина относится к детям более чем равнодушно. Нет, она не кричала на отпрысков, не ругала их, не била. Мать тщательно следила за ребятами, их хорошо кормили, одевали, Диму водили в театр и консерваторию, для Валечки наняли няню, но.., последнее яблоко отдавали Евгению. И еще, Альбина всегда была ровно вежливой, словно воспитательница или гувернантка. Любая мать рано или поздно срывается, может накричать на чадо, отшлепать его, и ничего страшного в этом нет.

Альбина же напоминала автомат по оказанию материнских услуг, она все делала правильно, вовремя, ни в чем плохом обвинить даму было нельзя, но Настя поняла: хозяйка не любит детей, впрочем, как и свекровь, заменившую ей мать. Альбина ходила с улыбочкой, которую остальные люди принимали за искреннюю, но чего-чего, а искренности в Ожешко не было ни капли, она просто умела владеть собой. И Насте вскоре представился случай убедиться в своей правоте.

Справляли день рождения Ирины Константиновны, в доме толпились гости, и Настя помогала Альбине по хозяйству, металась между кухней и гостиной, таская подносы с пирогами и блюда с мясом.

Потом именинница, очевидно, утомилась сидеть за столом, Ирина встала и предложила:

– Может, прервемся с трапезой?

– Еще один тост, – подскочил Евгений, – мамочка, любимая, все в этом доме сделано твоими руками, ты сумела создать для меня уют…

Речь длилась довольно долго, подвыпивший Евгений, обожавший мать, никак не мог остановиться, в конце концов смущенная Ирина воскликнула:

– Женечка, ты всех утомил перечислением моих заслуг, право, смешно.

– Нет, нет, – загомонили гости.

– Пусть теперь каждый скажет о мамуле хвалебное слово, – закричал Женя, – и выпьем!

Присутствующие, вдохновленные предложением, стали соревноваться в выборе комплиментов.

– Красивая! – завопил лучший друг Евгения Яков.

– Отличная хозяйка, – добавила его жена.

– Умница.

– Любящая мать.

– Прекрасная бабушка.

– Лучезарная.

– Богиня.

– Ой, – подскочила Альбина, – а торт! Со свечами!

«Сейчас принесу», – хотела было сказать Настя, но хозяйка уже ринулась в кухню.

Няня побежала за Альбиной, вслед ей неслось:

– Лучшая из всех.

– Наше солнышко.

– Право, хватит, – не вынесла славословий Ирина Константиновна, – я сижу словно на своих похоронах.

– Жить тебе до двухсот лет, – грянул хор голосов.

Настя, мягко ступая в тапочках-чувяках, дошла до кухни, приоткрыла дверь, хотела войти внутрь и замерла, в узкую щель она увидела Альбину, та втыкала в торт одну большую свечу, в середину. Она была украшена идущей по кругу надписью, ее сделал Дима, указал, сколько лет исполняется любимой бабушке.

– Двести лет, двести лет, – скандировали подвыпившие гости, – нет, триста! Триста!

И вдруг Альбина плюнула прямо на свечку.

– Чтоб тебе сдохнуть наконец, старая сука, – с яростью произнесла она, – побыстрей!

Ноги Насти приросли к полу, на лице Альбины появилась наконец-то не вечно ласковая улыбка, а искренняя эмоция, и это была ненависть. Наверное, с таким лицом царь Ирод приказал расправиться с младенцами.

Глава 22

Ошеломленная открытием, Настя стала еще внимательней приглядываться к хозяйке и поняла: та ненавидит всех вокруг, свекровь, Валю, Диму. Только Евгения Альбина любит болезненно-страстно, с такой силой, что это чувство выжгло в ее душе все остальные эмоции. Но ничего плохого ни детям, ни свекрови Ожешко не делала, внешне она соблюдала все приличия, семья казалась образцовой и безмятежно счастливой. Но потом сверкающий лак на поверхности лопнул, и из-под него стала проглядывать чернота.

Настя очень хорошо запомнила день, когда в семье Ожешко начались несчастья.