Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Хорватова Елена Викторовна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Нет. Пожалуй, неважен».
Я было хотел спросить, уверена ли она в этом, но правила моей же собственной конспирологии это запрещали, и вместо того, чтобы задать вопрос, я просто воскликнул:
— Вот видите!
Но Анастасия не сдалась:
«И все же, вы его знаете!»
— Что вы! — упрямо возразил я.
«Не отрицайте!»
— Анастасия Маркеловна, — тогда ушел от прямого ответа я, — но ведь это вы должны назвать мне его имя!
От такого Анастасия даже руками всплеснула:
«Но я-то, я — не знаю его!»
— Анастасия Маркеловна!
«Я правду говорю!» — буквально вздыбилась она, а ее взгляд снова наполнился злобой.
— Почему я должен вам верить?
Это было совсем невежливо, но что мне оставалось?
Анастасия онемела на мгновение, а затем, наклонившись ко мне, схватила меня за руку:
«А вы послушайте!»
Мне стало неловко. Я понимал, почему, пусть даже эта женщина и становилась мне с каждой минутой все менее симпатичной.
— Слушаю, — буркнул я и отнял руку.
Анастасия откинулась обратно на спинку стула:
«Вижу, вы ко мне несправедливы, Митрофан Андреевич. Отчего же?»
Я покраснел еще сильнее:
— Вы не даете мне повода, Анастасия Маркеловна. Что ни слово, то… ложь!»
«Ложь?»
— Конечно.
«Не понимаю».
Казалось, она была искренна. Собственно, это было именно то, чего я и добивался, но средства явно были нехороши. Совесть кольнула меня раз, другой, а потом и вовсе встала на дыбы. Я не выдержал и извинился:
— Прошу вас, Анастасия Маркеловна, — сказал я, — не берите в голову и не принимайте близко к сердцу: извините служаку! Язык мой — враг мой и всякое такое… вы понимаете?
Она прищурилась, нахмурилась, затем усмехнулась, а после и вовсе рассмеялась — злое выражение ушло с ее лица, взгляд смягчился:
«Ладно, пусть будет по-вашему: допустим, я всё понимаю и готова вас извинить. Но готовы ли и вы отнестись ко мне с бо́льшим сочувствием?»
Я кивнул несмотря на то, что ничего подобного не чувствовал, а только стыдился самого себя. Анастасия же приняла мой кивок за полное согласие и, похоже, примирилась со мной. Получилось так, что мы заключили нечто подобное пакту если и не о взаимном доверии, то хотя бы о взаимном ненападении. Или я заключил… не знаю. Сложно это всё, господа. И даже сейчас, пересказывая вам всё это, я и сам не всё до конца понимаю, и мне, как это ни странно, по-прежнему…
Митрофан Андреевич запнулся.
— …не по себе, — закончил он мысль.
Я захлопнул памятную книжку и зачем-то решил вмешаться:
— Хороший вы человек, Митрофан Андреевич, совестливый! В наше время…
Митрофан Андреевич посмотрел на меня сердито и не менее сердито возразил:
— Молчите, Сушкин! Пишите себе, но молча!
Я вспыхнул: отповедь показалась мне незаслуженной.
Митрофан Андреевич тоже решил, что перегнул палку и, подойдя ко мне, тронул за плечо:
— Сегодня решительно не мой день, Никита Аристархович. Решительно!
— Будем считать так, — ответил я холодно, но все же не отстранившись.
Тогда Митрофан Андреевич сам отошел и — похоже, вздыхать и впрямь вошло у него в привычку — шумно вздохнул:
— Вернемся к нашим баранам…
Послышался смешок.
Я быстро огляделся, но на лицах ни у кого из тех, кто находился в моей гостиной, не было ни смешинки. Все они казались серьезными и сосредоточенными. Пожалуй, даже слишком. Уж один-то из них точно только что хихикнул!
— Иван Пантелеймонович! — требовательно обратился я к можайскому вознице. — Над чем это вы смеетесь?
Однако моя догадка оказалась неверной, и от этого вышло только хуже.
Иван Пантелеймонович почесал свою лысую голову, затем покачал ею, затем сдвинул к переносице брови, затем…
— Цеп, побивающий других, бьет самое себя! — как-то особенно деликатно провозгласил он, что совсем не вязалось со смыслом им сказанного. — Вам, сударь, следует знать это… да вы и знаете, я полагаю! Вопрос лишь в том — и, между прочим, я на него ищу ответ аккуратно с нашей первой встречи, — кто сами вы есть: цеп или другие?
— Иван Пантелеймонович…
— Да, сударь! — Иван Пантелеймонович не дал мне высказаться. — Да! Кто вы?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Я растерялся:
— Но…
И вновь Иван Пантелеймонович меня перебил:
— Нет: вы не должны отвечать.
— Помилуй!
— Вам нужно решить. А уж что вы решите, пусть остается с вами: так надежней.
Можайский:
— Иван Пантелеймонович! Ты и меня пугаешь!
Иван Пантелеймонович сгреб в руку свою окладистую бороду и — хитро заблестевшими глазами — воззрился на его сиятельство:
— А и то ведь, батюшка: по месту и почет!
Эта загадочная фраза, никак, по-видимому, не связанная с предыдущими, положила конец препирательствам: кто-то недоуменно смотрел на Ивана Пантелеймоновича, кто-то — посообразительней, возможно — отвернулся, пряча улыбку, а кто-то — как я, например, и его сиятельство — пожал плечами.
Митрофан Андреевич так и вовсе махнул на Ивана Пантелеймоновича рукой:
— Ладно, пошутили и хватит!
— Хватит, хватит, — подхватили тогда мы все, — продолжайте, Митрофан Андреевич!
Кирилов продолжил:
— Как бы там ни было и какие бы чувства мы с Анастасией ни испытывали друг к другу, но на этот раз, похоже, нам удалось прийти к окончательному соглашению беседовать без утайки.
«Я правду вам говорю, — повторила Анастасия, — того, второго, человека я не только видела в первый раз в жизни, но и после никогда не встречала. Что же до его имени, то я, конечно, пыталась выспросить его у брата, но тот лишь отмахнулся: мол, никто и звать никак!»
— Хорошо, — поверил я. — Так что же вы увидели, стоя в саду?
«Они беседовали. О чем — не знаю: как я уже сказала, от них меня отделяло метров десять и шумно было вокруг; слышать их разговор я не могла. Но вот что интересно: мало-помалу беседа превратилась в спор — настолько оживленный, что начала привлекать к себе внимание. Сначала — прохожих… прохожие и вовсе проявляли недовольство: брат, барон и тот, другой, стояли так, что занимали чуть ли не всю ширину тротуара. Вы ведь знаете, Митрофан Андреевич, тротуар в том месте и так неширок, а трое стоящих на нем людей — и вовсе изрядная помеха движению».
— Да, знаю. Очень неудачное место для болтовни — под эркером Девриена!
«Вот-вот. — Анастасия покивала головой. — Но если поначалу прохожие еще хоть как-то мирились, то после — когда все начала размахивать руками, топтаться и чуть ли не за грудки друг друга хватать…»
— Даже так?
«Именно!»
— И?
«Люди начали открыто выражать возмущение. Какой-то благообразный старичок — профессор, наверное…»
— Почему профессор?
«Козлиная бородка, очочки на шнурке…»
— Понятно!
«Профессор этот сердито оттолкнул наступившего ему на ногу барона — даром, что барон был вдвое против него — и, перехватив трость за середину, так затряс ею перед спорщиками, что те невольно попятились. Впрочем, барон практически тут же пришел в себя, приложил к груди шляпу и сделал что-то вроде полупоклона, явно прося прощения. Профессор смягчился — барон… я это позже узнала… умел быть очень любезным — и, тоже приподняв шляпу, ушел восвояси. А вот дальше спорщиками заинтересовался городовой!»
— Минуту! — Можайский.
— Что такое?
— Да ведь мне докладывали об этой стычке!
Митрофан Андреевич:
— Неужели?
— Да. День, конечно, точно не вспомню, но было сообщение на утреннем докладе околоточных. Ваша Анастасия Маркеловна…
— Наша, — мгновенно поправил Можайского Митрофан Андреевич.
— Наша, — не стал спорить Можайский, — Анастасия Маркеловна на удивление точно подметила детали, в том числе и по профессору. Профессора, кстати, даже искать не пришлось: он попал под телегу практически тут же — на Университетской набережной. Происшествие под эркером так его расстроило, что он, потеряв бдительность, вышел на набережной прямо на мостовую и сразу был сбит ломовиком. Оба происшествия в итоге объединили в одно, однако предъявлять обвинения было уже некому.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
