Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа (Книга первая) - Константин Серебров

  – Для того чтобы не попасть под поток злого рока, захлестывающего мир, необходимо выбраться из одного из его притоков – анализа. И для этого нужна очень простая вещь – обратная ориентация. В самых чудовищных обстоятельствах, в самых кошмарных и страшных, можно найти что-то особенное, прекрасное, что делает ситуацию уникальной, неповторимой, обучающей.

      Наша сущность хочет есть, а мы, критикуя и анализируя, кормим ее камнями вместо хлеба. Есть суфийская притча о том, как Иисус с учениками шел по пустыне, и на их пути попался труп собаки. Реакции учеников были разнообразны, но суть их – анализ и критика: “это нехорошо, это грязно, безобразно”. А Иисус стал вдруг всматриваться в этот труп и затем произнес: “Какие прекрасные белые зубы”. Даже и в этой ситуации Он нашел нечто достойное любования!

     Питание души – это восторг, умиление, удивление, необычное, парадоксальное решение... – Джи замолчал, потягивая прозрачное пиво, и, воспользовавшись маленькой паузой, я спросил:

  – Почему же моя физиономия не приобретает благородный вид, хотя я уже две недели тружусь, помогая вам? Я ведь еще и покупаю напитки и закуску для обучающих ситуаций. Почему же со мной не происходит явных изменений?

  – Рост сущности, – ответил мне Джи, – происходит медленно. Пока тебе нужно сконцентрировать усилия на том, чтобы вырастить свое бытие. Это значит, что тебе нужно стать хорошим рабочим сцены, а в обучающих ситуациях ты должен мне ассистировать: готовить еду, накрывать на стол, убирать, общаться с участниками ситуации по заданной теме и уметь импровизировать.

  – С чего же мне начать?

  – Я уже говорил тебе об этом. Начни с того, чтобы всегда быть готовым к “пикнику на обочине”, – ответил Джи. – Это основной стиль нашего поведения. У тебя в сумке всегда должен быть дневник, а также сало, лук и, для поддержания градуса, – вино или водка. И очень важный элемент – тряпочка.

  На следующий день я с большой неохотой поднялся рано утром и потратил около десяти рублей, купив перечисленные Джи съестные припасы. Мне стоило больших усилий уложить все это в сумку и принести в гостиницу.

  – Джи, я все сделал, как вы сказали, – похвалился я, входя в номер.

  – Отлично, – ответил Джи. – Нам пора во Дворец культуры, Норман устраивает сегодня раннюю репетицию. Только положи в сумку еще этот свитер и “Философию свободы”, – он с улыбкой наблюдал за тем, как я напористо затолкал все в сумку.

  Приехав на площадку, мы быстро расставили аппаратуру.

  – А теперь хотелось бы закусить, – заметил Джи.

  Я расстелил на столе газету “Гудок”, открыл сумку – и в нос мне ударил резкий запах горчицы. Я похолодел.

  – Не дашь ли мне Бердяева, Братец Кролик? – спросил вдруг Джи.

  – Сейчас, подождите минутку, – ответил я, повернувшись к нему спиной, и носовым платком стал оттирать от горчицы книгу Бердяева.

  – Да ты измазал мою самую любимую книгу! – возмутился он.

  – Вот вы где, субчики! – резко выкрикнул Норман, вбегая на сцену. – Немедленно передвиньте рояль поближе к кулисам!

  – Местные рабочие сказали, что передние ножки рояля едва держатся и двигать его запрещено, – ответил я, разозлившись на его властный тон.

  – Это все чепуха, – сказал он решительно, – вы слишком наивны, верите случайным людям. Вам бы только поменьше работать! Мы сделаем это вместе!

  Мы с Джи встали со стороны клавиш, а Норман – сбоку.

  – По моей команде, – сказал он, упираясь руками в бок рояля, – одновременно толкаем. Весь секрет в синхронности. Необходимо точно чувствовать своего партнера. Итак, на счет три: раз, два, три!

  Мы резко толкнули, рояль величественно завалился на левый бок, чуть не подмяв Нормана, который едва успел отпрыгнуть.

  – Гурий, – прокричал он с холодной яростью, – я видел, как вы толкнули слишком сильно и раньше меня! Теперь я убедился в том, что вы не умеете работать! Я думаю, что вам нужно немедленно покинуть ансамбль! А вы, Джи, проследите, чтобы к репетиции рояль стоял точно возле второй кулисы!

  Норман удалился. Рояль лежал на боку. Я в сердцах пнул его.

  – Не переживай, – сказал Джи. – Норман выступил сейчас в роли стража порога. Он почувствовал твое хаотическое состояние и по-своему отреагировал на него. Если ты перестанешь поддаваться чувству обиды и гордыне, он тут же перестанет требовать, чтобы ты уезжал. Прими нормальные размеры на тонком плане, стань скромным и веселым, а не гордым и надутым князем Обезиани, которому нельзя сделать ни одного замечания, – и все будет в порядке.

     Норман – мастер создавать психологическую температуру, которая необходима для внутренних алхимических процессов. Мы имеем в себе нечто, что притягивает такую реакцию среды, и это – наша собственная хаотичность. Если ты выдерживаешь поток гнева Нормана, и не оправдываешься, и сам при этом не поддаешься гневу, то его энергия прорабатывает твой внутренний хаос. Он не может направить энергию на себя – ему легче сбросить ее на нас, а наша задача – подставить себя под эту энергию и позволить ей очистить наши внутренние пространства... А сейчас найди рабочих сцены, и мы приведем все в прежний вид.

  Я нашел рабочих в одной из комнат подвала по звуку костяшек домино и азартным выкрикам.

  – Рояль упал, – сказал я.

  – Заплатите штраф дирекции, – ответил один из рабочих, в очках и с папиросой в зубах.

  – У нас начинается репетиция, – трагическим голосом произнес я. – Помогите поставить его на место.

  – Ты разве не видишь? Мы заняты...

  – Поставлю бутылку, – предложил я, испугавшись.

  – Две, – сказал все тот же рабочий.

  Я сбегал за сумкой и поставил водку на стол.

  – А за второй сходи в гастроном, – сказал рабочий и потушил папиросу.

  К приходу музыкантов рояль стоял так, как хотел Норман. Я притаился за ящиками в кармане сцены, не желая попадаться ему на глаза. Под замысловатый аккомпанемент интеллектуального джаза я выплескивал в дневник накопленные обиды. Джи бесшумно подошел и сел рядом со мной. Мне не хотелось с ним разговаривать.

  – Одна из твоих обязанностей как ученика – это научиться смиренно принимать мои коррекции, – сказал Джи, почувствовав мое состояние. – Если бы ты это умел, ты давно бы уже начал расти. Но через свои обиженные оправдания ты сбрасываешь тонкую энергию, которую я передаю тебе.

  – Я готов принимать ваши коррекции, но почему меня ругает и Петраков, и Норман, и весь ансамбль? Я что, хуже всех?

  – Петраков – твой замечательный бенефактор: он помогает мне в работе над тобой.

  Я не стал возражать. Джи продолжал:

  – Я играю роль “тайного – советника”, который подает атмосферу звездной традиции на джаз-ансамбль через общение с каждой “планетой” “Кадарсиса” на доступном ей языке. Это невозможно сделать на вербальном уровне, потому что строгая цензура нашей личности тут же все перехватывает и искажает. Поэтому с Норманом, например, я общаюсь через шахматы. Он, играя, переходит из своей личности в сущность, и тогда я могу через атмосферу передать его сущности весть о новом Посвящении. Эта весть является особого рода звездной пыльцой, которая оседает на крыльях нашей души. Когда у человека есть звездная пыльца, он испытывает томление по тем высшим мирам, откуда эта пыльца взята, стремится к росту своей внутренней Золушки – сущности, стремится к Богу. А если эта пыльца потеряна или съедена жизнью, то у человека только материальные интересы: семья, карьера, удовольствия жизни. Вот ансамбль и передает людям, через концерты, часть этой пыльцы, опыляя, таким образом, целые города. Это гомеопатический метод, который работает очень эффективно.

     На Корабле есть еще и трюмное отделение, с машинистом и кочегаром. Тебе нужно уметь общаться и с ними тоже – ведь без них Корабль не может плыть дальше.

  – Вы имеете в виду интригана Петракова и мерзкого Аркашу? – выпалил я, все еще не в силах успокоиться.

  – Всякое осуждение, даже очень справедливое, создает пробоину в энергобалансе, – сказал Джи, – кормит нашу Золушку – сущность камнем вместо хлеба. Я не говорю уже о тех астральных отбросах, что ты извергал из себя, ругаясь, как сапожник. Это уже просто в грязи испачкаться! Ты ведь спрашивал меня, как твоя сущность может начать расти? Чтобы сущность могла расти, надо начать кормить ее хлебом – тем, что она может усвоить.

  Я молчал. Возразить было нечего.

  – Хлеб – это когда ты в любом хаосе увидел жемчужину смысла, красоты, личное письмо Господа Бога к Самому Себе. Тема соборности, соборного делания – лейтмотив нашего Посвящения...

  В этот момент подошел Шеу и, попыхивая “Беломором”, сказал:

  – Господа, предлагаю вам продолжить разговор в приличном заведении, расположенном в пяти минутах ходьбы отсюда.