Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа (Книга первая) - Константин Серебров

  Я собирался заплакать от обиды, но какая-то часть меня оставалась отстраненной, наблюдая за тем, что происходит внутри.

  Вдруг я заметил, что гнев и паника принадлежат не мне, а какому-то темному существу, похожему на туземца. Это он гневался и рычал внутри: его задевали не слова, а атмосфера чистоты, которую излучал Джи. Я решил не поддаваться гневу этого существа, поскольку оно не имело никакого отношения к моей сущности. Через минуту существо исчезло, не выдержав огненной энергии Джи. Вместе с этим существом исчезли тяжесть и мутное состояние, беспокоившие меня с самого утра.

  – Ну вот, теперь ты, как губернатор, можешь занести этого туземца в реестр обитателей своего острова. Ты получил практический урок в самонаблюдении. Я создал определенный психологический градус, который заставил одно из твоих многочисленных “я” проявиться, так что ты даже смог его увидеть. Но это произошло, потому что ты принял температуру, не стал ее сбрасывать.

  – А через что сбрасывается температура? – спросил я.

  – Если бы ты поддался этому существу, то стал бы выражать его гнев на мое замечание. Ты стал бы всячески его защищать, оправдывая свое поведение. В этот момент вся твоя энергия стала бы растрачиваться, и ты ничего бы не смог увидеть. Увидеть – это ведь не так просто, для этого нужно иметь тонкую энергию, которую я тебе передал через легкую коррекцию твоего состояния. Тонкая энергия дает блаженное состояние сущности, но личность – и особенно ложная, с которой ты непомерно отождествлен, – сильно страдает.

  Мы вернулись в студию, и я все оставшееся время ходил, плохо осознавая окружающее: состояние самонаблюдения то и дело возвращалось. Я увидел, что внутри меня обитают скрытые странные существа, напоминающие насекомых. Я и не подозревал о том, что они настолько недоразвиты и кошмарны, и изумленно рассматривал их.

  В эту ночь мне выпал сон, в котором я был превращен в черного карлика, царского повара. Я умел готовить напиток “Гамах”, одна капля которого убивала дракона. Надо мной смеялись, меня дразнили, стоило мне только выйти на городские улицы. Но я помнил свое прошлое вельможи, который нарушил запрет и влюбился в царскую дочь – и в наказание за это был превращен в карлика.

  Я стоял на вершине холма, наблюдая за знаками на облаках, а в моих глазах резвились эльфы. Вдруг по небу на лошадях пронесся большой кортеж – рыцари и дамы, а посреди них в золотой карете прекрасная фея. Я закричал: “О фея! Расколдуй меня!” Она услышала мой отчаянный крик и бросила из окна кареты алую розу – символ свободы. Я попытался поймать розу, но сильный вихрь подхватил ее и унес вдаль. Надменный смех колдуньи, заколдовавшей меня, еще долго звучал среди облаков.

  Я проснулся; крупные слезы все еще стояли в глазах. В номере никого не было. Я быстро оделся и, занимаясь уборкой, заметил на столе открытку с двумя бирюзовыми минаретами. Любопытство заставило меня перевернуть ее и прочесть:

  “Дорогой Эльдар,

  Тезис: “Позиция независимости Духа от Реальности” – уже указывает на то, что Реальность не абсолютна.

  Параболическое вхождение группы Посвященных в пласты инерционной Дремоты Европы может изменить Карту Спящего Евразийского мира. Может быть, тебе ближе Мохаммед, его Revelatio и передел Земли Исламом, но ведь недаром существует легенда о Фаридах (Сверх-Посвященные) и другие, еще более загадочные сюжеты, восходящие к Рашидской синархии, территориально опирающейся на Евразийский континент как единственно оперативный на нашей планете.

  Поля неопределенности представляют собой “Иерархию Рыцарских Орденов Парадоксальных Манифестаций”, а также “В пробужденном Космосе источником Чуда становится Воля дважды рожденного”.

  В рамках двух последних изречений осуществляется моя шахматная партия с миром, одновременно – игра и парадоксально-спонтанное управление”.

  – Разве ты не знаешь, что некрасиво читать чужую корреспонденцию? – раздался за спиной голос Джи.

  – Простите, но все равно я ничего не понял из прочитанного, – сконфуженно произнес я.

  – Это только и утешает. Я посвящу тебя в доктрину почтовых голубей, когда ты созреешь для этого.

  Я согласно кивнул, не зная, что на это ответить.

  Мы вышли из гостиницы и направились в близлежащий гастроном. День был сумрачным и прохладным, слегка моросил дождь. Гастроном был богатым, и я, как всегда, потратил намного больше, чем собирался. Я выложил продукты из корзинки у кассы и усердно пересчитывал их вместе с продавщицей. Она раздраженно косилась на меня, но я, стараясь не обращать на нее внимания, складывал цифры столбиком в своей тетради. Джи, иронически улыбаясь, наблюдал за мной. Я закончил быстрее, чем продавщица, и с гордостью показал Джи итог: 7 рублей 57 копеек.

  Продавщица, выбив чек с такой же точно суммой, сказала обиженно:

  – Сколько лет уже честно работаю, и никто меня вот так не проверял. Бывают же такие подозрительные покупатели!

  Джи рассмеялся, а я взял сдачу и, сконфуженно затолкав продукты в сумку, заторопился к выходу под смешки очереди. Мы миновали стеклянные двери и вышли на тротуар. Джи внезапно остановился у каменной цветочной клумбы с розовыми и белыми хризантемами.

  – Согласно своей психологической конструкции, ты должен был положить помидоры в самый низ, – заметил Джи.

  – Не может быть, – горячо возразил я. – Они где-то вверху, – и нервно стал выкладывать продукты на край цветочницы: сначала золотистую копченую рыбу, завернутую в прозрачный пергамент, потом булку серого хлеба, сетку лука, свертки с сыром, маслом – и, в самом низу, обнаружил пакет с помидорами, которые уже плавали в собственном соку.

  Джи назидательно произнес:

  – Уровень бытия человека проверяется на таких вот мелочах. Видно, что бытие у тебя совсем слабое.

  Наблюдая за тем, как я вожусь с копченой рыбой, стараясь ровно уложить ее на дне сумки, он сказал:

  – Внизу – голубая рыба, над рыбой – алое сердце, а над ним – золотой альбатрос. Запомни этот алхимический символ.

  Яркая вспышка света озарила мое сознание.

  Клайпедская филармония размещалась в здании бывшего костела. Разгружаться нам нужно было только вечером, и Джи сказал, что мы поедем в тайное мистическое место, расположенное на Куршской косе.

  Я сложил в сумку все, что нужно для пикника, и мы отправились в гавань к парому, а за нами увязался скучающий от одиночества контрабасист Вольдемар. Он был добрый и безответный; его рыжие прокуренные усы меланхолично свисали из – под длинного носа. Он всегда носил один и тот же потертый черный костюм и белую рубашку, манжеты которой далеко высовывались из рукавов. Вдруг он спросил:

  – Вот я, человек совершенно неинтересный, обычно в пустом своем номере скучаю за бутылкой пива. А тут Гагарин, полная моя противоположность, ко мне стал заходить, про свою жизнь рассказывать, с подружками знакомить. К чему бы это?

  – Ваши планеты притягиваются друг к другу, – ответил Джи.

  – Какие планеты? – удивился Вольдемар.

  – Музыкант чувствителен к определенным планетарным влияниям, и это связано с инструментом, на котором он играет. Ты, например, легко настраиваешься на влияния Венеры: мягкость, доброта. А Гагарин как барабанщик любит Марс, резкие взрывные энергии, которые ему самому не дают покоя. Ты его своими вибрациями гасишь, смягчаешь, вот он и чувствует себя комфортно в твоем обществе.

  – Вот оно что... – протянул Вольдемар.

  В гавани было свежо, дул резкий северо-восточный ветер. Между берегом и косой курсировал белый двухпалубный паром. Мы купили билеты и встали у борта на верхней палубе.

  Едва паром отчалил, стая чаек, рассевшихся на пирсе и пляже, тут же взмыла в воздух и стала кружить возле борта. Они издавали резкие крики, тревожащие мою душу.

  – Дай-ка хлеба из наших запасов, – обратился ко мне Джи.

  Он отщипнул кусок хлеба и, с силой швырнув его вверх,

воскликнул:

  – Здравствуйте, господа Джонатаны Ливингстоны! Здравствуйте, господа ученики!

  Небольшая верткая чайка спикировала сверху и мгновенно проглотила кусок.

  – Вот, господа, – произнес Джи загадочно, – учитесь у них, как нужно охотиться за кубическим сантиметром шанса!

  Я вдруг заметил, как в его глазах заискрилось пространство сияющей пустоты.

  – Море нашего Посвящения, – добавил он, – это Белое Море, откуда изошла Белая Раса. Это – цель нашего путешествия на Северо-Запад. А пока мы находимся под протекторатом Архангела Балтийского Моря.

  Паром подошел к пристани, и мы, сойдя на берег, принялись осматриваться по сторонам. Коса казалась необитаемой. Здесь не было почти ничего – только летнее кафе, билетная касса и еще какие-то небольшие строения. Сразу у пристани начинались дюны. Немногие пассажиры, прибывшие вместе с нами, куда-то исчезли. Дул холодный ветер, гоня волны с белыми бурунами. Я чувствовал себя неуютно, не представляя, что можно делать в этом заброшенном и чуждом людям месте.