Подари мне себя (СИ) - Франц Анастасия

Я не считал, потому что в последние месяцы меня всё это мало волновало.

Вышел из лифта, направился в сторону квартиры, как вдруг, подойдя к двери, замер истуканом, не веря в то, что увидел собственными глазами. Просто потому, что такого просто не может быть. Или же я сплю, и мне всё это снится.

На холодном бетоне, свернувшись калачиком и прислонившись к железобетонной холодной стене, сидела Соня. Я зажмурился и вновь открыл глаза, чтобы удостовериться, что в действительности мне всё это не снится. Что мне всё это не привиделось, и эта маленькая красивая принцесса находится совсем рядом со мной. Всего в нескольких шагах от меня.

Но нет. Наваждение не исчезло.

Что она здесь делает?

Тем более на холодном бетоне. Простудится же, глупая.

Хмурюсь, качая головой, и делаю шаг ближе к девушке, чтобы уже в следующее мгновение, присев на корточки, позвать её:

— Соня, — но реакции никакой. Мне так хотелось прикоснуться к ней, что я не удержался, и рука сама потянулась к её лицу, желая почувствовать гладкость её кожи. — Сонечка! Соня, девочка, просыпайся. Не нужно сидеть на холодном полу.

Тут же её большущие глаза цвета шоколада распахнулись, и она в непонимании уставилась на меня. А глаза смотрят так — в душу забираются, проникают под кожу.

Большие красивые глаза, от которых оторваться невозможно, уставились на меня в изумлении. Мерцают искрами, теплым светом внутри.

Как же я скучал все эти месяцы вдали от тебя, девочка… Знала бы ты только, как скучал…

— Егор… — шепчут её губы, и мой взгляд опускается ниже. Хочется поцеловать их, вспомнить их вкус, но я сдерживаю себя.

Беру две её ладошки, ощущаю их холод. Хмурюсь ещё сильнее. Поглаживаю большим пальцем, желая согреть. Сжимаю в оковах своих рук и тяну вверх, поднимаясь вместе с Соней.

— Вставай. Нечего тут сидеть на холодном полу. Ты вся замёрзла, — мой голос твёрдый и жёсткий, не терпящий возражений. — Поговорим в квартире.

Соня кивает и встаёт вместе со мной, подчиняясь мне. Я держу её ладошку в своей руке, не выпускаю, боясь, что мгновение и она исчезнет, растворится в моих руках, даже когда вставляю в замочную скважину ключ. Мне нужно чувствовать, что она рядом.

Открываю дверь, первой впускаю девочку, которая делает неуверенные маленькие шаги, будто боится. Хмурюсь, потому что её состояние мне не нравится. Не нравится то, что я вижу: бледность лица, круги под глазами, она будто ещё похудела, хотя и без того очень миниатюрная девочка.

Что случилось за эти три месяца, пока мы с ней не виделись?

Первая мысль, которая бьёт меня в темечко, что она много работает, наверняка опять без выходных, что меня злит и раздражает ещё сильнее, ведь я догадываюсь, кто виновен во всём этом.

Этого начальника, кто злоупотребляет своим служебным положением, хочется немедленно найти и разукрасить его дебильную морду сильнее, чем прежде — не оставить на нём не единого живого места.

Во мне просыпается злость, ярость, от которой хочется всё крушить и бить. А точнее, кого-то, кто повинен в таком состоянии моей Сони.

Сжимаю руки в кулаки, дабы сдержать свою ярость и злость. Не напугать маленькую принцессу.

Захлопываю за нами дверь, включаю свет, бросая на тумбочку ключи.

— Снимай куртку, — говорю девушке и, не отрывая от неё взгляда, снимаю обувь.

Соня снимает кожанку, и мой взгляд тут же цепляется за забинтованную правую руку на локтевом сгибе.

Что это? Что это, мать твою?!

Плохие мысли тут же накатывают на меня, предлагая мне один за другим плохие сценарии того, что могло случиться с Соней, отчего её рука забинтована. И мне реально становится плохо от этих вариантов.

— Соня… — мой голос глухой, еле слышен. Горло скрутил спазм, не позволяя говорить и нормально дышать. Страх пробрался ко мне в душу.

Соня поворачивается ко мне, а я не могу отвести глаз от повреждённой руки. Плохие мысли завладели мной — не могу сдвинуться с места, лишь смотрю на бинты, повязанные вокруг маленькой, тонкой руки этой хрупкой девочки.

Она как маленькая хрупкая фарфоровая статуэтка, которую чуть тронь — и она упадёт, разобьётся. Боязно до неё дотрагиваться, потому что боишься, что сломаешь её ненароком, не желая того.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Это что? — головой показываю в сторону перебинтованной руки, еле выдавливая из себя эти слова.

Взгляд Сони падает на ту самую руку, а потом поднимается на меня, смотря прямо в глаза.

— Ничего страшного. Просто витамины колола.

После её слов я шумно выдыхаю, запрокидывая голову назад и прикрыв глаза. Все плохие мысли разом исчезают, но волнение остаётся, потому что и дураку понятно, что не просто так ей кололи эти самые витамины.

Беру себя в руки и приоткрываю рот.

— Проходи в гостиную, — и девушка, разувшись, следует в ту сторону, где у меня находится гостиная. Я же следую за ней, не отрываясь смотрю на её хрупкую спину.

Соня проходит в комнату, устраивается в кресле. Я же подхожу к ней вплотную, приседаю, касаясь своими коленками её. Беру в ладони её прохладные руки и начинаю греть.

В голове куча вопросов, которые немедленно хочется задать: от “почему она не отвечала на мои звонки?” до “что случилось и почему она здесь?”. И мне хочется узнать ответы на них незамедлительно, но я даю девочке успокоиться, согреться, собраться с силами и уже тогда мне всё рассказать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Об этом всём мы должны были поговорить ещё три месяца назад, но мы этого не сделали, поддавшись своим чувствам, которые клокотали внутри нас. И имя этим чувствам — ревность.

Но я-то знаю, уже трезво понимаю, что девочка Соня в тех обстоятельствах не виновата. Знаю чётко, что мы друг другу не изменяли.

— Расскажешь? — спрашиваю её, заглядывая в её глаза, пытаясь понять её чувства, увидеть эмоции. И просто хочу в них смотреть.

Они такие красивые. Она сама красивая. Очень красивая.

Я говорил ей, что никогда прежде за все свои тридцать с небольшим лет не видел настолько красивых девочек. И я не врал и не вру, потому что действительно не видел никого красивее её.

Соня кивает, но её взгляд опускается на мои руки, в которых держу её маленькие ладошки. Делает глубокий вдох и начинает свой рассказ.

С каждым произнесённым ею словом во мне вновь разгорается злость, ярость, раздражение. Желаю немедленно найти этого урода и отправить его на тот свет.

Чувствую, как девочка начинает дрожать, и мои руки поднимаются вверх от её запястий, накрывая плечи, поглаживая их, пытаясь согреть, дать немного своего тепла, хоть и внутри меня сейчас бушует яростная ненависть на этого Шестинского, который так поступил с моей Соней.

Когда её рассказ доходит до того места, как эта мразь её шантажировала моей карьерой, и что ей пришлось согласиться на это, чтобы моя карьера не разрушилась, — к этому моменту я уже с трудом контролировал свою ярость.

Мне хотелось всё крушить и ломать. Я еле сдерживал свои эмоции, боясь напугать Соню, сделать ненароком ей больно, чего совершенно не хочу.

— Почему ты мне ничего сразу не сказала, Соня? — цежу сквозь зубы, а желваки ходят ходуном по моим скулам.

Понимаю, что этому Шестинскому тогда досталось мало, и нужно бы добавить. Никто не смеет так поступать с моей Соней.

— Я боялась, что случится то, что и так произошло, — качает головой. — Прости меня. Прости, Егор, — шепчет, смотря на меня своими невероятными глазами, что душу мне терзают.

Ладони поглаживают её предплечья, спускаются вниз, вновь беря в ловушку её тонкие пальчики. Сжимаю. Тяжело выдыхаю. Лбом утыкаюсь в наши сплетённые руки, а она всё шепчет слово “Прости”, от которого меня разрывает на части.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Глава 38

Егор

А потом вдруг выпутывает одну ладошку из моих оков и зарывается в мои короткие волосы на затылке, медленно начинает перебирать их. А я шумно и тяжело душу, пытаясь совладать со своими чувствами.