Победа. Том 2 - Александр Борисович Чаковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не возражаю, чтобы было «для», — со вздохом произнес Сталин.
— Благодарю вас, — напыщенно произнес Черчилль с видом человека, выигравшего тяжелое сражение.
— Не стоит благодарности, — учтиво ответил Сталин.
И снова в зале раздался смех.
Трумэн сердито постучал карандашом по столу. Смех затих.
В течение нескольких последующих минут были оглашены и тут же, по предложению Трумэна, перенесены на следующие заседания несколько второстепенных вопросов. Но когда президент — уже в третий раз! — хотел объявить заседание оконченным, Сталин напомнил, что нерешенным остался вопрос о Польше.
Черчилль попросил отложить и это, сказав, что предполагает завтра утром лично встретиться с Берутом.
— Что ж, отложим, — покорно согласился Сталин.
— Значит, до завтра? — с тревогой и надеждой в голосе спросил Трумэн и, не дожидаясь ответа, торопливо объявил: — Считаю сегодняшнее заседание закрытым!
Стрелки на медном циферблате больших напольных часов показывали двадцать семь минут восьмого, когда Трумэн встал, но не вышел из-за стола. Он ждал с напряжением того мига, когда поднимется Сталин и его можно будет «отсечь» от других членов советской делегации, перехватить «на ходу».
Черчилль пошел к выходу, но остановился у порога с твердым намерением не пропустить ничего из того, что сейчас должно будет произойти. Он по-прежнему жаждал мести, реванша. Взглянул на застывшего, как изваяние, Трумэна, увидел, как кто-то из русских заботливо отодвинул кресло, помогая поднявшемуся из-за стола Сталину выйти, и лишь после этого перешагнул порог… Он не заметил, пожалуй, даже не подозревал, что президент с трудом сдерживает охватившую его дрожь.
В то же время Трумэн вдруг почувствовал себя как некий скалолаз, долгое время взбиравшийся на гору, преодолевая многочисленные препятствия, и достигший наконец желанной вершины. Все, все осталось позади, где-то там, внизу… Он, Трумэн, был выше всех. Там, у подножия горы, копошились теперь эти стимсоны, Гровсы, гарриманы, ученые итальяшки, венгры, евреи, имен которых он так и не запомнил…
Внизу оставался и Черчилль. В будущем придется протянуть ему руку, помочь велеречивому толстяку пережить утрату былого величия…
Внизу окажется и Сталин. Для него вершина недоступна.
Боже, а ведь так недавно он, Трумэн, стоял в Белом доме, перед галереей портретов бывших президентов, одинокий, растерянный… «Я молю бога благословить этот дом и всех, кто будет в нем обитать. Пусть лишь честные и мудрые люди правят под этим сводом»… Эти начертанные золотом над камином слова первого хозяина Белого дома, президента Адамса, стояли сейчас перед глазами Трумэна, как тогда, в четверг двенадцатого апреля. Но тогда он читал их с содроганием, с тревогой. А сейчас Трумэн повторял их про себя с торжеством, с упоением. «Мудрые люди»… Он оказался мудрым. Самым мудрым из всех президентов США.
Не отводя глаз от Сталина, Трумэн твердил про себя тщательно отрепетированную фразу, которую должен будет произнести сейчас вслух.
А Сталин как назло не торопился. Почему-то решил закурить трубку, хотя мог бы сделать это позже, там, у себя в комнате. Вытащил изогнутую, поблескивающую темно-красным лаком деревяшку и стал крошить в нее свои странные сигареты с длинным, белым картонным мундштуком — никто в мире, по наблюдениям Трумэна, не курил таких. И вся сталинская свита, увидя, что босс занялся своей трубкой, застыла на полдороге от стола к двери. Минуту или две продолжалась эта немая сцена: застывший в неестественно напряженной позе Трумэн и спокойно занимающийся своей трубкой Сталин: Наконец он закурил, сосредоточенно водя зажженной спичкой по табачной поверхности, затянулся, выпустил дым через ноздри и, видимо, только сейчас обратил внимание на замершего в напряженной позе у стола Трумэна.
Сталин посмотрел на него с удивлением, как бы спрашивая: «А вы-то чего, собственно, ждете?» Затем то ли кивнул президенту, то ли посмотрел, наклони голову, равномерно ли горит верхний слой табака в трубке, и вышел из-за стола своей обычной, мягкой тигроподобной походкой.
В этот момент президент почти выбежал наперерез ему.
— Одну минуту, генералиссимус… Простите…
Сталин опустил трубку и не без удивления ответил:
— Я к вашим услугам, господин президент.
Только теперь Трумэн сумел окончательно взять себя в руки.
— Я хотел сообщить вам, генералиссимус, — нарочито будничным тоном произнес он, — что у нас, в Штатах, создано новое оружие…
Трумэн сделал паузу, непроизвольно расправил плечи и даже, кажется, привстал на цыпочки, напряженно следя, как реагирует на его сообщение Сталин.
Но тот молчал, глядя мимо Трумэна.
— Это оружие, — снова заговорил Трумэн, решив, что Сталин не оценил смысла сказанного, — необычайной… невероятной силы…
Президент снова умолк, впиваясь взглядом своих близоруких глаз в лицо Сталина. Однако никаких видимых изменений в выражении этого лица не обнаружил, ни одна из его черточек не дрогнула. Сталин вроде бы удовлетворенно мотнул головой и безразлично обронил ничего не значащую вежливую фразу:
— В самом деле?..
Повернулся и пошел к двери. Спустя мгновение его уже не было в зале. Трумэн стоял обескураженный, смущенный.
— Ну… ну что?! — услышал он за своей спиной нетерпеливый шепот.
Повернувшись, Трумэн увидел Черчилля. Рядом с ним стояли Бирнс и Иден. То ли они наблюдали издалека за происходящим, то ли вернулись в зал, чтобы узнать результаты.
— Вы сказали ему? — спросил Черчилль.
— Сказал, — все еще не отдавая себе отчета в поведении Сталина, произнес Трумэн.
— Ах, боже мой, сэр, не тяните! — уже не снижая голоса, выпалил Черчилль. — Что вы ему сказали?!
— То, о чем мы условились, — отрешенно ответил президент.
— И какое это произвело на него впечатление?
— Судя по выражению его лица — никакого!
— Никакого? — изумленно переспросил Бирнс.
— По-моему, он просто не понял, о чем идет речы.
— Этого не может быть, сэр! — возразил Черчилль. — Он конечно же все понял! То есть то, что нам нужно! Поздравляю вас! Я взглянул на часы там, за дверью. Было ровно семь тридцать! Это время войдет в историю как начало новой эры, нового соотношения сил в мире!
— Говорю вам, что он ничего не понял! — перенося свое раздражение на Черчилля, повторил Трумэн.
— Мы узнаем об этом завтра по его поведению, — обнадеживающе сказал Бирнс.
— Опять ждать?! — почти простонал Трумэн. — Мне надоело все это! Я готов послать все к черту и уехать!
— Это накануне-то несомненного триумфа? — с добродушным упреком сказал Черчилль.
Трумэн вяло отмахнулся:
— Повторяю вам, он ничего не понял!..
А тем временем под сводом того же Цецилиенхофа, в той его части, где находились рабочие комнаты советской делегации, события разворачивались своим чередом.
Как только офицер охраны плотно притворил
