Батый. Хан, который не был ханом - Роман Почекаев

Иоанн де Плано Карпини сообщает о «селении Канов, которое было под непосредственной властью татар», но уже ближайшим к нему селением управлял некий алан Михей, которого францисканец не называет монгольским чиновником [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 70]. Таким образом, Михея можно считать и наместником, поставленным русскими князьями и номинально признававшим власть Бату. Таких управителей в Южной Руси было немало. Среди них — разделявший власть с баскаком правитель Бакоты Милей, который во время похода монголов на Галицко-Волынскую Русь «приложися... к нимъ». Градоначальник Кременца Андрей «надвое будущу, овогда взывающуся: „королев [т. е. Даниила Галицкого, принявшего в 1253. г. королевский титул. — Р. П.] есмь", овогда же „Татарьскым"» [ПСРЛ 1908, с. 827-829]. Еще далее на Западе располагалась Болоховская земля, владетели которой, именовавшиеся «князьями», поставляли воинам Бату провиант и фураж, но их заисимость от правителя Улуса Джучи была вовсе номинальной. Настолько номинальной, что Бату впоследствии даже не нашел законного повода наказать Даниила Галицкого, разорившего Болоховскую землю (на рубеже 1241-1242 гг.): местные правители не имели статуса подданных наследника Джучи, и он не имел повода вступаться за них [см.: ПСРЛ 1908, с. 791].

Бату сумел использовать противоречия южнорусских князей с местным боярством и успешно привлекал бояр на свою всторону, признавая их своими подданными путем выдачи соответствующих грамот: тот же Андрей Кременецкий заявлял: «Батыева грамота у мене есть» [ПСРЛ 1908, с. 829]. По мнению исследователей, власть Бату в этих областях подкреплялась не столько законом или военной силой, сколько социально-экономическими средствами — в первую очередь сохранением общинного самоуправления и упорядоченностью налоговой системы по сравнению с близлежащими русскими княжествами. Не удивительно, что на территории, подвластные Бату, переселялись из соседних областей многочисленные представители всех сословий — от бояр до крестьян, — хотевшие уйти от междоусобиц, освободиться от княжеского самовластия и огромных поборов [см., напр.: Вернадский 2000, с. 225-229; Грушевский 1913, разд. 38].

Большинство областей, жители которых перебегали во владения монголов, в то время находилось под властью Даниила Романовича Галицкого и его брата Василька Волынского. Последние, естественно, были не слишком довольны подобной политикой монголов, но не имели возможности изменить ситуацию. Во время нашествия Бату на Галицко-Волынскую Русь Даниилу удалось счастливо избежать гибели и плена, найдя убежище в Венгрии, а его брат Василько Волынский укрылся в Польше. По сообщениям летописей, возвратившись, Даниил не нашел во Владимире-Волынском ни одного живого человека, а в Берестье не смог даже въехать из-за смрада непогребенных тел — причем это было уже в 1242 г., т. е. по прошествии года после разорения! Естественно, первоочередной задачей Даниила стало восстановление разрушенных городов и сел. От этого его постоянно отвлекал то один, то другой претендент на Галицкий стол, а год спустя некий Актай, его осведомитель из Половецкой степи, сообщил: «Батый воротилъся есте изо Угоръ, и отрядил есте на тя два богатыря возъискати тебе, Манъмана и Балаа». И Даниилу, который не был готов противостоять монгольским отрядам и не желал признать власть великого хана, пришлось оставить свою резиденцию Холм и вместе с митрополитом Кириллом бежать на Волынь, к Васильку [ПСРЛ 1908, с. 795].

Можно только догадываться, какие именно указания дал Бату багатурам Маноману и Балаю. Одни считают, что это был еще один набег на Русь, хотя и менее крупный, чем прежде [Пашуто 1956, с. 193], другие — что это были послы Бату, направленные к Даниилу и Васильку с целью вызвать (и, возможно, сопровождать) их к Бату [Хрусталев 2004, с. 235-236]. Как бы то ни было, Даниил от встречи с Балаем и Маноманом уклонился, и те в отместку вторглись в волынские земли, дошли до Володавы на Буге, громя и разоряя местные села и деревни, только что восстановленные после предыдущего нашествия. Однако Бату, по-видимому, решил уладить конфликт с Романовичами мирным путем и вскоре отозвал своих посланцев из волынских земель, позволив Даниилу активизировать действия против Михаила Черниговского, его сына Ростислава и их союзников — поляков и венгров. 17 августа 1245 г. русско-польско-венгерское войско Ростислава Михайловича было разгромлено войсками Романовичей у города Ярослава. Сорокалетняя война за господство над Галицко-Волынской Русью, начавшаяся в 1205г. после гибели Романа Великого, отца Даниила, была завершена. И тут Бату разом превратил эту блистательную победу в пиррову! Почти сразу после Ярославской битвы к Даниилу прибыл посланец от Мауци («Могучея») с лаконичным посланием: «Дай Галич!» Если бы Даниил и на этот раз уклонился от переговоров с представителями Бату, это вполне могло повлечь очень тяжелые для Галицко-Волынской Руси последствия: города его не были укреплены, войска поредели после битвы под Ярославом. Поэтому князь принял именно такое решение, какого, собственно, и добивался Бату: «Не отдам половину своей отчины, поеду к Батыю сам»[21].

Визит Даниила к Бату представлен в Ипатьевской летописи как бесконечная череда унижений галицкого князя монголами [ср.: Кучкин 1990, с. 21-22]. Негативный настрой Даниила по отношению ко всему «татарскому» отмечается летописцем уже с самого начала путешествия князя: «Оттуда он поехал к Куремсе и увидел, что нет у них хорошего. После этого он стал еще сильнее болеть душой, видя, что ими обладает дьявол: мерзкие их кудеснические пустословия, Чингисхановы наваждения, его скверное кровопийство, многое волшебство». В самой ставке Бату Даниилу докучал некий «человек Ярослава» по имени Соногур: «Твой брат Ярослав кланялся кусту, и тебе придется поклониться». Согласно сведениям летописца, слова Соногура и опасения Даниила не оправдались: «В это время его позвали к Батыю, и он был избавлен богом от злого их волшебства и кудесничества». Но вместе с тем Даниил все же «поклонился по обычаю их»! То есть и речи не шло о том, что его избавили от необходимости исполнить основные и необходимые ритуалы, свидетельствующие о признании более высокого статуса Бату. Напротив, для русских князей, приезжавших в ставку монгольского правителя, эти действия становились уже нормой: поклониться изображению Чин-гис-хана, став на оба колена, пройти между огней, чтобы «очиститься», преклонить колено перед шатром Бату и, стоя на коленях, общаться с самим правителем Улуса Джучи [см.: Рыкин 1999, с. 211-212; Юрченко 2003в, с. 79]. Даниил все это исполнил, и Бату не мог не оценить стремления га-лицкого князя найти общий язык с монголами — особенно после прежних попыток Даниила уклониться от встречи с ним. Благодушие Бату отразилось в словах, переданных летописцем: «Даниил, почему ты раньше не приходил? А сейчас пришел — это хорошо».

Исполнив обязательные ритуалы, Даниил, согласно монгольским обычаям, приобщился к монгольской имперской системе и, став одним из представителей правящей элиты, имел право на определенные привилегии, одной из которых являлось питье кумыса. Это стало еще одним испытанием для Даниила Романовича — «западника» и православного христианина. Бату сказал ему: «Пьешь ли ты черное молоко, наше питье, кобылий кумыс?», на что Даниил отвечал: «До сих пор не пил. Сейчас, раз велишь, выпью». Чтобы понять, насколько была велика жертва Даниила, следует иметь в виду, что для христиан питье кумыса считалось чем-то вроде отказа от веры. Вильгельм де Рубрук отмечает, что «находящиеся у них христиане... не пьют его и, даже когда выпьют, не считают себя христианами, и их священники примиряют их тогда со Христом, как будто они отказались от христианской веры», хотя впоследствии откровенничает на свой счет: когда он посетил Байджу-нойона, тот «дал нам выпить вина, а сам пил кумыс, которого я также выпил бы охотнее, если бы он дал мне. Однако вино было молодое и отменное. Но кумыс приносит более пользы голодному человеку» [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 115, 183; Языков 40, с. 181; см. также: Юрченко 2003в, с. 79; ср.: Жуковская 2005, с. 232]. Летописец называет кумыс «черным молоком», подчеркивая неприятие его представителями истинной веры. Между тем речь идет о так называемом «черном кумысе»— своего рода элитном напитке, который пили только представители высшей степной знати. Не исключено, что тот же Байджу не угостил Вильгельма де Рубрука кумысом, который пил сам, посчитав статус францисканца слишком низким для такого благородного напитка! А Бату вручил Даниилу чашу этого «нектара» со словами: «Ты уже наш, татарин. Пей наше питье!» Монгольский правитель мог не понять нравственных мучений Даниила, однако от его проницательного взора не ускользнула реакция князя на кумыс: когда тот направлялся «на поклон» к Боракчин, супруге Бату, ему была вручена чаша вина со словами: «Не привыкли вы пить кумыс, пей вино!» Очевидно, Бату хотелось любым способом найти общий язык с правителем Галицко-Волынской Руси.