Батый. Хан, который не был ханом - Роман Почекаев

Начало дипломатической деятельности Бату можно датировать серединой 1230-х гг. Сразу же после завоевания Волжской Булгарии Бату направил к королю Венгрии Беле IV послов с письмом великого хана Угедэя, которое мы упоминали выше. Послы не дошли до места назначения, ибо их задержал владимирский великий князь Юрий Всеволодович. Но текст письма благодаря венгерскому миссионеру Юлиану все же стал известен адресату, который, однако, никаких ответных шагов не предпринял — что в конце концов и привело к последствиям, трагическим для Венгрии.

Самого доминиканца Юлиана, кажется, первого европейца, побывавшего во владениях Бату, нельзя назвать дипломатом. Во-первых, его целью было найти «Великую Венгрию» и обратить ее жителей в христианство, заодно убедив признать власть короля Белы; лишь прибыв на Волгу, Юлиан выяснил, что сородичи венгров уже были вынуждены признать другой сюзеренитет — властителя Улуса Джучи. Во-вторых, Юлиан к самому Бату не попал: его не пустили дальше передовых застав монгольских владений. Но и тут чиновники Бату столь успешно внушили Юлиану страх перед монгольским оружием, убедили его в своей многочислености и воинском опыте, что тот со спокойной совестью сообщил по возвращении в Венгрию в 1238 г.: «В войске у них с собою 240 тысяч рабов не их закона и 135 отборнейших [воинов] их закона в строю», хотя, как уже отмечалось выше, эта цифра мифическая. В описании венгерского доминиканца монгольское войско предстает некоей военной машиной: «Годных для битвы воинов и поселян они, вооруживши, посылают против воли в бой впереди себя. Других же поселян, менее способных к бою, оставляют для обработки земли, а жен, дочерей и родственниц тех людей, кого погнали в бой и кого убили, делят между оставленными для обработки земли, назначая каждому по двенадцати или более, и обязывают тех людей впредь именоваться татарами. Воинам же, которых гонят в бой, если даже они хорошо сражаются и побеждают, благодарность невелика; если погибают в бою, о них нет никакой заботы, но если в бою отступают, то безжалостно умертвляются татарами» [Юлиан 1996, с. 29, 31]. Безусловно, сам Юлиан, не ставший свидетелем ни одного сражения, не мог создать такого описания на основании собственных впечатлений — это ему могли рассказать либо пережившие набеги монголов булгары и жители «Великой Венгрии», либо сами монголы. Вторбе представляется более правдоподобным: во-первых, в сообщении встречаются специфические детали, которые вряд ли отметили бы беженцы, а во-вторых, уж очень выгодным для Бату было подобное представление европейцев о монгольской армии! Вполне вероятно, что общавшиеся с Юлианом монгольские чиновники целенаправленно старались создать гиперболизированное представление о монгольских войсках с целью деморализовать будущего противника.

Странно, что внимание историков, с готовностью поверивших в «Альфреда фон Штумпенхаузена», практически не привлекла личность, гораздо более достоверная и, вероятно, сыгравшая не последнюю роль в дипломатии Бату. Речь идет о рыцаре Бодуэне де Гэно, уроженце Фландрии, который состоял на службе у константинопольского императора Бодуэна II де Куртенэ. Только у Н. М. Карамзина встречаем сообщение: «При дворе сына Батыева, Сартака, жил один из славных Рыцарей Храма, и пользовался доверенностию Моголов, часто рассказывая им о Европейских обычаях и силе тамошних Государей» [Карамзин 1992, с. 37][22]. Чтобы содействовать заключению мира между кипчаками и Романией, де Гэно женился на кипчакской княжне и приобрел «связи» в степном мире. Вильгельм де Рубрук, встречавшийся с ним в Константинополе, сообщает, что Бодуэн Гэно виделся с Сартаком, сыном Бату, а затем предпринял путешествие в Каракорум [Вильгельм де Рубрук 1997, с.110, 150, прим. 62 на с. 396; ср.: Языков 1840, с. 134]. Надо полагать, что совершить это путешествие его заставил Бату, который отправлял к великому хану всех своих вассалов и иностранных посланников.

Возможно, историки не пытаются исследовать дипломатическую деятельность Бату потому, что европейские посланники к монголам, сведения о которых дошли до нас, проезжали через его двор к великому хану, и Бату воспринимался только как «передаточное звено». Подобное представление о роли Бату было бы ошибочным. Во-первых, и у Иоанна де Плано Карпини, и у Вильгельма де Рубрука была четкая задача доехать именно до владений Бату. Первому было поручено посетить первого монгольского военачальника, который ему встретится. Второй не собирался путешествовать в Каракорум, поскольку намеревался распространять христианство среди монголов при поддержке Сартака, сына Бату, про которого в Европе ходили слухи, что он христианин. И только повеление Бату заставило обе миссии отправиться в далекую Монголию. Почему же наследник Джучи принял такое решение?

Иоанна де Плано Карпини без преувеличения можно назвать одним из выдающихся европейцев того времени. Это был сподвижник Франциска Ассизского, высокообразованный ученый, в течение долгих лет исполнявший обязанности главы францисканского ордена в Германии (с 1228 г.), опытный политик и дипломат. Брат Иоанн, по мнению пославшего его папы римского Иннокентия IV, должен был с успехом решить поставленную перед ним задачу — «обследовать все в совокупности и тщательно осмотреть каждую подробность»: то есть фактически высокопоставленный посланец папы был шпионом! [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 36; см. также: Христианский мир 2002, с. 18]. Это прекрасно понимал Бату, и его не ввели в заблуждение декларации францисканца о том, что они «послы господина папы, который... посылает нас как к царю, так к князьям и ко всем татарам, потому что ему угодно, чтобы все христиане были друзьями татар и имели мир с ними... увещевает принять их как через нас, так и своей грамотой, чтобы они стали христианами и приняли веру Господа нашего Иисуса Христа» [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 70].

Прежде всего наследник Джучи принял меры, чтобы по сланцы Рима постоянно находились под наблюдением, которое осуществлял «его управляющий Елдегай» (Элдэкэ), имевший большой опыт общения с иностранцами. Несомненно, ему был отдан приказ показывать и рассказывать любопытным францисканцам только то, что хотел показать и рассказать Бату, и Элдэкэ хорошо справился с поручением: в своих записках оба францисканца много внимания уделяют богатству правителей «тартар», высокой боеспособности и дисциплине армии, «изумительной власти вождей». Подозреваю, что вся информация, которую посланцы папы получили от монгольских чиновников и отразили в своих отчетах, была передана им по приказу Бату. А сами францисканцы, похоже, полагали, что им удалось выведать самые главные секреты врагов, которые помогут европейским народам в дальнейшем побеждать «тартар»! Несомненно, и сведения о воинских соединениях Улуса Джучи, которые стали известны брату Иоанну, были подброшены ему «осведомителями» Бату и Элдэкэ: уж очень внушительными выглядят силы монголов в изложении францисканца! Так, например, у одного только Курумиши, который был «самым младшим среди других» и вряд ли имел под командованием более одного тумена, Плано Карпини указывает 60 000 воинов! [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 72].

Ставка правителя Улуса Джучи поразила братьев-францисканцев роскошью. «А этот Бату живет с полным великолепием, имея привратников и всех чиновников как и император их», — пишет брат Иоанн. Францисканцев заранее обучили всем ритуалам: их заставили пройти между огней, Предупредили о недопустимости наступать на порог юрты, необходимости стоять перед Бату только на коленях. Им демонстрировали суровые меры безопасности, принимавшиеся при охране шатра правителя: «Никакой посторонний человек не смеет подойти к его палатке, кроме его семейства, иначе как по приглашению, как бы он ни был велик и могуществен, если не станет случайно известным, что на то есть воля самого Бату». Поразить воображение «нищих» миноритов должны были роскошь и в буквальном смысле слова китайские церемонии при дворе Бату: «На средине, вблизи входа в ставку, ставят стол, на котором ставится питье, и ни Бату, ни один татарский князь не пьют никогда, если перед ними не поют или не играют на гитаре. И когда он едет, то над головой его несут всегда щиток от солнца, или шатерчик, на копье, и так поступают все более важные князья татар и даже жены их» [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 73].

Брат Иоанн сообщает интересные сведения о личности Бату. Прежде всего францисканец отмечает, что он «очень проницателен и даже весьма хитер на войне, так как сражался уже долгое время». Кроме того, «Бату очень милостив к своим людям, а все же внушает им сильный страх; в бою он весьма жесток» [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 73]. Несомненно, францисканцу и об этих чертах характера Бату рассказали его приближенные. А вот «страх» мог подметить и сам брат Иоанн: действительно, приказы наследника Джучи выполнялись всеми подчиненными, включая и собственных братьев Бату, быстро и беспрекословно. Ни в одном источнике не сообщается, что кто-то из родичей или приближенных вступил в конфликт с Бату или изменил ему, следовательно, преемник Джучи и в самом деле имел способность внушать уважение и почтение, которые папский посланец определяет как «страх». Сам наследник Джучи своим поведением существенно отличался от собственных приближенных. Вильгельм де Рубрук, общавшийся с ним через несколько лет после брата Иоанна, отмечает, как в ответ на одну его фразу Бату «скромно улыбнулся, а другие моалы начали хлопать в ладоши, осмеивая нас» [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 117; ср.: Языков 1840, с. 141-142]. Под «скромностью» францисканец подразумевал сдержанность Бату, ибо внуку Чингис-хана, сыну Джучи и властителю огромного улуса не приличествовало бурно выражать своих чувств, как это делали его приближенные!