Дороги шли через войну - Александр Михайлович Александров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кладно запомнился красивым городком с небольшой площадью в центре, остроконечным католическим костелом и типичной европейской архитектурой: дома невысокие, в два-три этажа, каменные, с длинными и короткими поясками балконов и черепичными крышами с острыми башенками наверху.
Батальон гвардии майора Ольшевского располагался за городом в сосновом лесу. В нескольких километрах от этого леса воины увидели черный крест, возвышавшийся над пустым полем. Местные жители рассказали, что этот крест установлен на месте горняцкого поселка Лидице, который гитлеровцы полностью уничтожили 10 июня 1942 года. Оккупанты совершили этот акт вандализма после того, как 27 мая того года чешские патриоты смертельно ранили шефа рейхспротектората Чехии и Моравии Гейдриха. Фашистские палачи заподозрили жителей Лидице в причастности к покушению. Гитлер приказал Лидице стереть с лица земли, а мужское население старше 15 лет — расстрелять…
В ночь на 10 июня отряд фашистских карателей окружил спящий поселок. Каратели подняли на ноги жителей, женщин и детей загнали в машины и увезли в Кладно, оттуда женщин отправили в концлагерь Равенсбрук под Берлином, а детей — в концлагерь Хелмно в Польше. Всех мужчин старше 15 лет фашисты расстреляли, дома поселка разграбили и сожгли. Но и этого палачам показалось мало. Название Лидице было вычеркнуто из списков населенных пунктов протектората.
Однако уничтожить память о Лидице фашисты не смогли. Уже летом 1942 года о трагической участи чешского поселка узнал весь мир. Чехословацкие воины, находящиеся в СССР, собрали средства на постройку танковой колонны и один танк назвали «Лидице». Его экипаж отважно сражался с фашистами в составе советских войск, а танк после войны был установлен на постамент перед входом в Военно-исторический музей в Праге.
После освобождения Кладно и района, где прежде находилось Лидице, советские воины установили на месте гибели жителей поселка временный памятник — большой деревянный крест, покрасив его черной краской. Этот крест и видел гвардии лейтенант Дронов, он чернел в его глазах каждый день, пока батальон находился на окраине Кладно.
В середине мая Дронова послали в Прагу в командировку. В столице Чехословакии он провел несколько дней. Однажды возле Староместской площади пожилая супружеская пара вынесла на улицу стол, накрыв его новой вышитой скатертью. На стол поставили кувшин со сливовицей и целую гору свежеиспеченных пирогов. Увидев советского офицера, чех бросился к нему навстречу, схватил за руку и привел к столу со словами:
— Не откажите, пан советский офицер, отведать нашего угощения…
— Вы говорите по-русски? — с удивлением спросил Дронов.
— О да. Я был в вашей стране в то время, когда ваши рабочие и крестьяне под руководством Ленина взяли власть и установили Республику Советов. Многие чехи и словаки тогда вступили в Интернациональный батальон и сражались в рядах Красной Армии с беляками.
Дронов крепко пожал руку старому бойцу-интернационалисту. Хозяйка налила в фарфоровую чашку сливовицы, подала Дронову, в другую руку дала пирог. Преподнесла все это с поклоном и благодарно сказала:
— Откушай, дорогой. У нас нет своих сыновей… Как тебя зовут, сынок?
— Юрий, — ответил Дронов.
— А где твой дом, Юрчик?
— В Москве.
— Москва — это прекрасный город великого народа, — с почтением сказал старый чех. — Наш Юлиус Фучик бывал в вашей Москве, писал о ней в «Руде право».
Чех налил сливовицы в свою чашку и предложил тост:
— Давайте выпьем за победу над Гитлером и за нашу встречу!
Они чокнулись. Дронов попробовал сливовицы, похвалил хозяев за вкусное вино.
— А ты бухты попробуй, сынок. Сама пекла, — сказала хозяйка стола.
Дронов с интересом стал разглядывать пирог с таким необычным названием — «бухта». Он был испечен из слоеного теста — тонкий и длинный, свернутый в трубку. Сверху пирог был густо посыпан маком. Дронов отломил от бухты кусок и стал есть.
— Ой, вкусно! — не удержался он от похвалы.
— Ешь, ешь, сынок…
Поблагодарив за угощение, Дронов попрощался с милыми, добрыми чехами. Он спешил в штаб, сел на попутный трамвай и поехал. Ему запомнились пражские трамвайчики весны сорок пятого года — небольшие, юркие вагончики желто-коричневого цвета. Бежит по рельсам легкий вагончик с открытой площадкой для входа, звенит на поворотах и перед остановкой, предупреждая прохожих…
В ту весну пражские трамваи ходили переполненные. Как-то Дронову нужно было проехать за Влтаву. Он не смог протиснуться в вагон, хотел сойти, но трамвай тронулся, и он остался на подножке. Трамвай набирал скорость, Дронов крепко ухватился за поручень, так и ехал, слыша крики в свой адрес:
— Позор! Позор!
Позже он узнал, что чешское слово «позор» с ударением на первом слоге на русский язык переводится как «осторожно». Чехи и кричали ему: будь осторожен, а он думал, что его стыдят, как мальчишку, за то, что едет на подножке…
И вот спустя много лет Юрий Иванович ехал в автобусе по тем же пражским улицам, которые мало изменились. Правда, город вырос, стал чище, наряднее, в нескольких местах москвичи увидели щиты с буквой «М». В столице Чехословакии строили метро, и в этом новом и сложном для чехов и словаков деле им помогали московские метростроевцы. Об этом с благодарностью говорили сопровождавшие советских гостей хозяева.
Дни Москвы в Праге были заполнены встречами и экскурсиями. По пути в Карловы Вары советские гости проезжали через город Кладно. На площади группа сделала остановку. Дронов вышел из автобуса, огляделся — и будто не было четырех десятков лет, прошедших после мая 1945 года. Он ощутил себя прежним молодым лейтенантом, глаза видели знакомые улицы с красивыми, нестандартными домами с высокими первыми этажами и магазинчиками внизу, с решетчатыми железными оградками и цветниками перед окнами. Правда, теперь, осенью, не было той пышности зелени и красоты цветов. Но места, где бывал раньше, всегда хороши, всегда милы и дороги сердцу. Дорогим воспоминанием напомнил о себе лес, который приютил той далекой весной Дронова и его товарищей, дав им «и стол и кров»…
Лидице проехали стороной. Из окна автобуса за серой пеленой осеннего дня Дронов видел темневший вдали парк, окна и крышу здания музея, выстроенного уже после войны. Черного деревянного креста не было на месте…
Дронова и его спутников-москвичей
