Дороги шли через войну - Александр Михайлович Александров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На заводе в Праге москвичей водили по цехам, знакомили с условиями труда и жизнью коллектива. Дронов чувствовал себя здесь, как на родном СВАРЗе. На рабочих местах у станков возникали короткие беседы. Говорили на понятном друг другу профессиональном языке, проявляя чувства взаимной заинтересованности, классовой солидарности и дружбы.
Эти чувства и хозяева-чехи и гости-москвичи горячо высказывали на заводском митинге, на торжественных собраниях в Доме науки и техники и в Народном театре. Выражали в горячих объятиях во время прощания на вокзале, в здравицах и лозунгах: «Да здравствует советско-чехословацкая дружба!», «Навеки — вместе!»
В поезде всегда приятно думается, вспоминается. Бывшего фронтовика Дронова радовала поездка в Чехословакию, радовали встречи с памятными и дорогими местами, с людьми, которые оказали москвичам искреннее гостеприимство. Радовали перемены в жизни братской страны, успехи друзей, дружеское отношение чехов и словаков к нашей стране. Иначе и быть не может! Ведь узы дружбы и братства наших народов скреплены тысячами жизней советских воинов, павших в жестоких сражениях на Дуклинском перевале, под Братиславой, Комарно, Прагой. Дружба, скрепленная кровью, нерушима.
Дороги… Они постоянно ведут друзей в разные концы. Но будет у них дорога, которая обязательно сведет их вместе. Неважно где: в Москве, Ереване или в Душанбе. Главное, что они встретятся, обнимутся, посмотрят друг другу в глаза и скажут:
— Здравствуй, Виктор!
— Здравствуй, Юрий!
— Здравствуй, Мирзо!
ТИХМЯНОВСКАЯ ВЫСОТА
Плацдарм
Наступать ночью в февральскую снеговерть, да еще в свой праздник — этого гитлеровцы от нас никак не ожидали. А наше командование и рассчитывало на внезапность, планируя наступление в ночь на 23 февраля 1944 года. Используя непогоду и темноту, подразделения 227-го стрелкового полка 271-й стрелковой дивизии скрытно переправились на западный берег реки Черницы, южнее Витебска, решительной атакой вражеских позиций захватили плацдарм и к утру 23 февраля овладели деревней Шарово.
Действия нашей пехоты на плацдарме поддерживал 12-й минометный полк 43-й минометной бригады прорыва РГК. Минометчики вели огневой бой с восточного берега Черницы. Тяжелые 120-миллиметровые мины с привычным для бойцов шипящим свистом вырывались из стволов, перелетали на тот берег и там, где сосредоточивались для контратаки вражеские роты и куда был нацелен огонь, мощными разрывами преграждали врагу путь, обрушивали на него град свинцовых осколков.
В составе дивизиона вела огневой бой и 3-я батарея старшего лейтенанта Леонида Тихмянова. Это был высокий, худощавый, с белой прядью в волосах офицер. За ним ходила слава отважного командира, не боящегося самой смерти, в лицо которой он не раз смотрел. Старший лейтенант люто ненавидел фашистов. Он говорил, что имеет к ним личный счет, и старался оплатить его как можно дороже.
Месяц назад батарея попала под огонь вражеской артиллерии и Тихмянов был ранен. Первую медицинскую помощь командиру батареи оказал фельдшер дивизиона младший лейтенант медицинской службы Сергей Богомолов.
Они подружились сразу, как только Тихмянов пришел в дивизион. И хотя Леонид был на шесть лет старше, вел он себя по отношению к Богомолову как равный. Сергей Богомолов был комсоргом дивизиона, часто приходил к Тихмянову по комсомольским делам. Комсорг инструктировал активистов, а Тихмянов как командир батареи ставил им задачи. Они вместе проводили собрания, когда стояли в обороне, рядом были на митингах и выступали, а когда, случалось, Богомолов оставался на батарее, то и ночевали вместе, в одной землянке.
Узнав о ранении Тихмянова, Богомолов примчался на батарею и сам перевязал комбата. Рана была в области бедра. Неглубокая, правда, и кость не задета, но сильно кровоточила.
— Сейчас в медсанбат отвезу. Сани готовы, уложу тебя, и поедем.
— Хорошо, Сергей. Передам командование батареей лейтенанту Ефимову и отправимся. Но я пойду сам, ведь тут недалеко.
Богомолов отпустил комбата под честное слово, что тот направится в медсанбат. А Тихмянов, пройдя лесом метров триста, свернул с тропы и пошел на соседнюю батарею. Идти было тяжело: рана давала о себе знать, кровотечение не прекратилось, бинт намок, стал липким. Опираясь на выломанную в лесу палку, Тихмянов шел в другую сторону, от медсанбата. И почему-то вдруг вспомнились детство, мать, родная деревня Золотково на Псковщине…
Было Лёне лет восемь. Как-то осенью, когда лист еще только начинал падать, мать взяла его за клюквой. Путь был неблизкий: до большого болота километров шесть. Набрали краснобокой ягоды и пошли домой. Лёня насобирал полную корзину — полпуда будет. Несет корзину, ручонка вытягивается, ноги подкашиваются.
— Сынок, дай понесу, а ты отдохни, — говорит мать Лёне и норовит взять тяжелую ношу.
— Не-е, — отвечает Лёня и старается прибавить шагу, оторваться от матери: смотри, мол, ни капельки не устал.
— Давай посидим, отдохнем, — говорит мать, показывая на сваленное у дороги дерево.
— Не-е, — упрямо повторяет Лёня.
Он берет корзину в другую руку, останавливается, смотрит на мать согласно:
— Ну давай, если ты устала.
— Да не я устала, а тебе надо передохнуть…
Так и шли без отдыха до деревни. На чем держался паренек? Он и сам толком не знал. А мать объясняла природным упрямством сына и характером, который он вырабатывал с малых лет.
Ковыляя по лесу, Тихмянов вспомнил многое из своей двадцатичетырехлетней жизни. Из них три года занимала война. Но эти три военных года заслонили все остальные черным пологом. Войну он встретил на границе. Летом сорок первого на Березине вместе с товарищами первый раз ходил в штыковую атаку. До сих пор мурашки по спине бегают, как вспомнит. Кололи штыками, били прикладами. Как он уцелел? Природа не обидела его: и рост подходящий, и сила была. В ближнее бою не выбирал: тот щуплый, а этот долговязый, ударом наотмашь в пояс или ниже каски валил врага с ног. Добивать было некогда — смотри как бы самого не свалили…
Под Вязьмой на его окоп навалился гитлеровский танк.
