Зеркало вод - Роже Гренье

— Я так себе представляю эту картину!

— И до чего же все банально, банально, банально! — вдруг произнесла Жюдит патетическим тоном.

— Но это еще не причина, чтобы бросаться на шею Аргентинцу. Что тебе мешает найти себе кого-нибудь дома, в Париже?

— Молодой, холостяк, умный, богатый, знающий толк в любви… Ты прекрасно понимаешь, что если такие мужчины и существуют, то их уже давно прибрали к рукам. А у тебя, Ирен, что-то не ладится. Почему твои романы всегда так недолговечны?

— Не знаю.

— Быть может, ты слишком холодна?

— Возможно.

Туристы жадно впитывали любые впечатления, какие помогали ощутить, что они действительно совершают круиз. Они словно отыскивали картины, — которые смогли бы хранить в своем альбоме воспоминаний. Например, однажды они увидели акулу-молот, она долго плыла рядом с пароходом. В другой раз их сопровождали летающие рыбы. А в одном порту они видели прибитый волной труп кашалота — и не какого-нибудь, а белого кашалота. Вернее, грязно-белого, и все же отрицать невозможно — это был белый цвет со всей его мифической силой.

— «И бог создал больших китов», — сказал актер, подойдя сзади к Ирен, которая рассматривала чудовище. Струйка крови, сочившаяся из тела кашалота, растекалась по воде большим красным пятном.

Молодая женщина вздрогнула и улыбнулась.

— Он дышит! Он дышит! — воскликнула она. — Как это животное называется на вашем языке?

— Balena. А меня зовут Исмаил[29].

— А я думала — Хосе. Так вот, дорогой мой Исмаил, считайте, что вы достигли цели своего путешествия, достигли предела и даже переступили его, потому что перед вами Моби Дик собственной персоной. Да, мсье, этот снежный холм — или, если попытаться быть ближе к реальности, эта куча вонючего сала — демон, из-за которого вы некогда стали подкидышем и сиротой.

— Это верно, он отвратительно пахнет. Но какая эрудиция!

— Мне от этого не легче, как сказал бы капитан Ахав.

— Почему?

— Я умная, а вот Софи красивая. А ум пасует перед лицом красоты.

— Не ревнуйте к Софи. Она очаровательна, и смотреть на нее просто удовольствие…

— И касаться тоже?

— Касаться тоже. Но ее не интересует то, что имеет значение для меня. Например, Моби Дик. Это моя страсть, и меня можно завоевать одним упоминанием этого имени, как сделали вы сейчас.

— Завоевать?

— Я хочу сказать, что мы как бы становимся сообщниками. Разве вы не чувствуете?

— Я ничегошеньки не чувствую, — рассмеялась Ирен. — И потом, от этого кита идет такой скверный запах! Вернемся на наш «Пекод»[30].

Актер обнял ее за плечи, и они ушли.

Впоследствии, вспоминая эти пикировки, предшествовавшие их близости, Ирен сказала ему:

— Я думала, что тебя волнует только политика. Меня удивило, что ты увлекаешься еще и литературой.

— Скорее, цитологией. Не так уж много книг волнует меня. Но «Моби Дик» — из их числа. Потому что его тема безнадежной борьбы со злом, а иной раз и союза с ним — большое искушение для человека, который хочет воздействовать на умы. «Моби Дик» — протест, яростный бунт против человеческого и божественного правопорядка.

— И это тебе по душе?

— В минуты романтических порывов. В остальном я такой же, как все.

Помимо китов, акул и летающих рыб, туристам запомнились скалистые берега, о которые разъяренное море разбивало пенистые волны, вулканические рифы, горячие источники, озера с железистой водой и гейзеры, изрыгающие пар.

— Все это не внушает ни малейшего доверия, — заявил Бернар. — Такое впечатление, что в один прекрасный момент гейзер может выплеснуть струю вам прямо в физиономию.

При этих словах девушки вскрикнули.

— Огонь среди воды — занятная штука, — подхватил Жан-Мари. — Скорее даже, вода над огнем, как в этих гейзерах.

В разговор вмешался профессор:

— Человеки-муравьишки осмелились выстроить тут соборы с тяжелыми скульптурными алтарями, покрыв их золотом, — смехотворная попытка защититься от сил природы, желание утвердить могущество того общества, которое провозглашает себя божественным — наглейшее из всех человеческих притязаний. Достаточно этим великанам — вулканам и гейзерам — повернуться во сне, и не останется ни одного камня, ни одного идола, ни одного из этих муравьишек с их гордыней.

Посреди моря высился вулкан с таким правильным конусом, словно это был вафельный рожок с мороженым. Согласно программе, туристы должны были взобраться на него — пешком или верхом на осле — по длинному серпантину, который вел к вершине. Старый адвокат был в числе тех, кто сел на осла. Когда Ирен и актер, которые предпочли идти пешком, поравнялись с ним, он объяснил:

— Я всегда питал слабость к ослам. Когда я был ребенком, мои родители купили «Pathé baby»[31]. Ни одно изобретение никогда не вызывало во мне такого восторга! Кино только что зарождалось, все им восхищались, и вот это чудо пришло к вам в дом. Из короткометражек, которые я видел, мне больше всего полюбился «Норовистый осел». В этом фильме показывали, как упрямое животное, брыкаясь, сбрасывало на землю каждого, кто пытался его оседлать. Я обожал этого осла. Я требовал, чтобы фильм показывали всем, кто приходил к нам в гости. Какой урок! Вот чем следовало стать в жизни каждому из нас — норовистым ослом. Надо бы послать подальше негодяев, которые пытаются сесть нам на шею, вместо того чтобы подставлять им спину.

— Посмотрите на нашу страну, на нас самих, — возразил актер. — Ослиное сопротивление чаще всего пассивно. Это гандизм. Когда хотят, чтобы осел шел вперед, он пятится назад. Он не желает идти в ногу с историей.

— Ты считаешь меня ретроградом, — сказал старый адвокат. — Ничего не поделаешь, я отжил свой век.

— Я этого не сказал. Да здравствуют ослы! Настало время брыкаться.

Но адвокат продолжал:

— Мое поколение… Оно потерпело крах. Все, что бы нас теперь ни ждало, даже если мы добьемся падения тирана, будет окрашено грустью. Мы родились в скверное время. А ведь среди нас были незаурядные люди. Но история перемолола их, и они не смогли проявить себя в полной мере.

— Я очень надеюсь, что ты доживешь до революции.

— Если я умру раньше, то уйду из жизни с чувством поражения. Если же доживу до нее, ощущение поражения останется, так как революция будет делом молодежи — доказательством, что вы сумели сделать то, на что оказалось неспособным наше поколение. Мы не сумели стать норовистыми ослами.

По мере того как «Сан-Хосе» продвигался по своему маршруту, пассажирам открывались новые острова, но они все меньше и меньше были достойны внимания туристов. Вначале они посетили крупные, где наблюдали горы и долины, города, дороги, плантации, теперь же, на краю архипелага, им попадались бедные островки, чаще всего просто пустынные глыбы черной лавы.

Но и тут Хосе продолжали свою пропагандистскую работу.

— Многие наши друзья, — объясняли они, — находятся именно здесь: попавшие в опалу служащие и те, кого сослали сюда за политическую деятельность.

И всюду, на каждой стоянке, дети выпрашивали у туристов монеты.

— Уж нет ли на этих островах концлагеря? — спросил Лоран, стараясь сохранить свойственную ему вежливость.

— Нет, — ответил профессор. — Мы маленькая страна. Обходимся тюрьмами, которые выстроены на материке.

— Спасибо и на этом, — съехидничал Жан-Мари. — Как можно совершать туристическое турне, когда рядом концлагерь, даже если туристы предпочитают не знать таких вещей.

Вечером, когда четыре девушки вновь собрались вместе в своей каюте, Софи, отбросив свою обычную невозмутимость, выразила общие впечатления в одной фразе:

— Какую тоску наводят все эти вулканы!

Ирен подумала, что актер очень похож на консула из фильма «На вулкане» — такая же хрупкость, которая внушает нежность и желание защищать его, И тут Жюдит спросила:

— Вы не находите, что мой Аргентинец — копия консула из фильма?

— Кто дал тебе право говорить так о каком-то пьянице? — оборвала ее Ирен и тут же пожалела, что у нее вырвались эти злые слова.

— Вы не знаете его! — закричала Жюдит. — Не знаете, как он страдает!

И заплакала.

Софи решила переодеться. Она выскользнула из своего зеленого платья. Расстегнула бюстгальтер и осталась в одних маленьких трусиках желтого цвета. Загар лишь слегка позолотил ее светлую кожу. Ее можно было бы нарисовать одной линией — совершенное тело, без единой складочки, без единой морщинки, длинные узкие бедра, плоский живот. И, не надев лифчика, она натянула на себя желтое платье с глубоким вырезом спереди и обнаженной спиной. Вырез низко открывал ее грудь, колыхавшуюся от малейшего движения. Даже девушкам хотелось дотронуться до нее, погладить ее.