ЗАПИСКИ СЕЛЬСКОГО СВЯЩЕННИКА - Георгий Эдельштейн

114

жину благодарностей: "За максимальный в епархии рост числа крестин" (от уполномоченного за ту же заслугу изрядную головомойку: 151%); "за ревностные труды по окормлению болящих на приходе" (уполномоченный твердо обещал мне, если не прекращу "шляться по деревням в рясе и с крестом", вообще выгнать из епархии); "за ревностную службу во славу Божию"; "за окончание Московской духовной семинарии первым учеником"; и уж совсем за вздор, ни в одной епархии такого не встречал — "за образцовое составление годового отчета".

Лето 1984 года. Архиепископ Михаил приехал на приход и пошел в церковный дом. Ко мне в алтарь влетел запыхавшийся первый иподиакон Анатолий: "Два блюда, воздух на блюда, на воздух — крест, ручкой налево и бегом в притвор в полном облачении и в камилавке, архиерея встречать на верхней ступеньке. Вы говорите ему приветствие не менее четырех и не более пяти минут. Бегом, бегом, архиерей уже облачился в мантию. Где сложены рушники? Где кувшин? Алтарник не забыл сулок повязать? Мы хор не привезли, сумеют ваши хоть «испола» не по-харовски пропеть? Остальное сами все в алтаре споем. Не знаешь, какой коньяк староста купила? Ну, бегом, бегом, архиерей ведь с меня

за все взыщет".

Блюда, воздухи, крест, рушники, кафедру — все приготовил, а приветственную речь — нет. За считаные секунды до встречи не придумал ничего лучшего, чем рассказать о межконфессиональных контактах пророка Илии, самого выдающегося экумениста древнего Израиля. Епископ положил подбородок на скрещенные руки, прикрыл глаза, внимательно слушает. Я скосил глаза на о. секретаря, он сделал страшную гримасу, скривился, как от зубной боли. Уже в алтаре, облачаясь, шептал: "Ваше счастье, о. Георгий, что Владыка только сегодня приехал из Академии, ехал на боковой полке, всю ночь не спал и просто не слышал ваше приветствие. Он бы вас быстро в Сарепту Сидонскую

отправил".

Перед малым входом в алтаре столпилось человек пятнадцать. Протодиакон Георгий дергает меня за рукав: "О. Георгий, выходим на середину, подходим к кафедре, вы становитесь на край ковра прямо напротив архиерея, к нему лицом и сразу — земной поклон". — "Так земные отменены до Троицы, мы Богу так не кланяемся в эти дни". — "Ничего, для смирения, а Господь простит. Владыка тоже". Уже подошли к кафедре, полемизиро-

115вать поздно. Делаю глубокое метание, но в лицо негромкая четкая команда: "Земные поклоны", а сзади тоже очень четкая невербальная — мануальная команда, кто-то в загорбок кулаком подталкивает: не сбивай ритм Богослужения, о. настоятель, "...награждается наперсным крестом". Потом о заслугах и высокой награде подробно говорилось в проповеди с амвона, потом в церковном доме поднимались тосты за праздничным столом. Порядок тостов на приходах Вологодской епархии тоже регламентировался специальным циркуляром Его Высокопреосвященства.

Полные глубочайшего смысла слова "для смирения" превратились в Московской Патриархии в универсальное орудие борьбы и побед. Хорошо бы ввести в чин Торжества Православия еще один член: "О приемлющих всуе дивные слова, краеугольные камни православного делания".

Приемные экзамены на заочное отделение Московской духовной семинарии. Оценки никому не сообщают, критерии отбора никому не ведомы. Во время обеда в столовую приходит помощник инспектора и зачитывает список принятых. "Остальные после обеда едут домой, на приход". "Отец инспектор, а почему я..." — "Для смирения". — "А меня..." — "Для смирения". — "Благословите обратиться к Владыке ректору". — "Нет... для смирения..."

Окончивших семинарию зачисляют в академию только по оценкам в аттестате: первым закончил — первым бесспорно зачислен. Правило простейшее, никаких перетолкований не допускает. Два года, в 1984 и в 1985, я подавал прошения и два года получал отказ "в связи с конкурсом". Вместе со мною поступил в МДС в 1980 году, но окончил ее на год раньше первым учеником выпуска 1983 года о. Александр Геронимус, священник нашей же Курской епархии из Старого Оскола. Тишайший, воплощенное смирение, громкого слова при священноначалии не скажет, не то что собрата — мухи не обидит. Он, насколько я знаю, три года писал тогда же такие же прошения, потом, кажется, надоело.

Первый класс семинарии, мне возвращают после проверки курсовое сочинение. Это обычная ученическая тетрадка в клеточку, на последней странице оценка "4". Во всей тетради ни одного замечания, ни одной пометки на полях, ни одного исправления фактической, орфографической или стилистической ошибки. Рецензии нет. Вполне вероятно, что преподаватель просто открыл тетрадь в конце и оценил работу по объему. У меня к тому дню 22-летний стаж работы в институте, через мои руки прошли сот-

116

ни курсовых работ, десятки дипломов, несколько диссертаций и учебников для вузов. Обращаюсь к о. инспектору. Он, не заглядывая в тетрадь, даже не поднимая глаза на вопрошающего, не заботясь о четкой артикуляции, произносит магическую формулу. Тогда бы уж двойку? КПД был бы выше. Смирять — так дрыном. Идеал воспитания — бессловесие.

Пик торжества сергианского "смирения" — Поместный Собор в июне 1990 года. Все делегаты Собора — епископы, священники, миряне — знали, что его председатель, Местоблюститель Патриаршего Престола, тогдашний митрополит Киевский и Галицкии Филарет — чудовищное воплощение человеческих пороков, о чем совершенно откровенно писали центральные газеты и журналы. Но ни один делегат Собора не встал и не заявил, что Филарет не может не только председательствовать на Соборе, быть одним из главных претендентов на Патриарший Престол, но даже присутствовать в этом высоком собрании. Ни один не обличал и членов Священного Синода за то, что в день смерти Патриарха Пимена они большинством голосов избрали Местоблюстителем Филарета. И сегодня вся Московская Патриархия молчит, когда Филарет лишен сана, когда он — заурядный самозванец, "вор", как испокон веков именовались самозванцы на Руси, молчит о том, что все усердно продвигавшие Филарета в патриархи архиереи по-прежнему, как и пять лет назад, члены Священного Синода.

У каждого свое послушание и свой тип смирения. Живут в коммунальных или однокомнатных малогабаритных квартирах, а иногда и на коечке в общежитии милые Леночки, Юлечки, Танечки, Манечки. Ходят по улицам пешком или ездят в общественном транспорте. Потом испытывают высокий духовный порыв и принимают решение порвать с этим безумным суетным миром, посвятить всю свою жизнь служению Богу и ближнему, дают обеты безбрачия, послушания, бедности. Самые лучшие, самые верные клятве становятся матушками-игуменьями. Теперь никто никогда не встретит вчерашнюю Юленьку или Катеньку в троллейбусе или автобусе, она умерла не только для мира, но и для трамвая. Если она, смиренно опустив глаза, идет к елеопомазанию или желает приложиться к чудотворной иконе, ни одного "профана" несколько минут к той иконе не подпустят, с двух сторон будут усердно стекло протирать. Не приведи Господь какой-то раззяве на ковровую дорожку, по которой епископ или матушка шествовать изволит, ненароком наступить. Хоть на секундочку, хоть на