Оберег - Дмитрий Сорокин

— Не тот, не тот веник, балда! — закричала на него баба-яга. Это колдовской! Обычный за печкой! Ух, до чего молодежь бестолковая пошла! Одним богам ведомо, где ты только что бурю устроил… Эх, все-то вам объяснять надо, соколики вы мои пустоголовые…

— Ты, мать, не ругайся. Ежли что не так — прости сердечно. Мы ребята простые, и иногда даже очень простые. Нам надо неспеша объяснить, что да как, да куда пойти, да кого позвать… — начал умничать слегка осмелевший Вьюн.

— Я тебе сейчас растолкую, куда пойти! — рявкнула рассвирепевшая баба-яга. — Ишь, простой тут выискался! Сарацин дурачить — это пожалуйста, волхвам княжеским головы морочить — это тоже завсегда, а тут объяснения вдруг занадобились? Кого обманываешь, Вьюн? Или не тебя во прошлом годе в Полоцке ловили за паскудное про князя лицедейство?

Скоморох обалдел окончательно, присмирел, затих, только усерднее замахал веником, поднимая с пола облако пыли и пытаясь выгнать его из избы.

Кот вернулся через час, Руслан — чуть позже, притащил трех зайцев.

— Ну, бабка, гончих псов я, было дело, видал. Но вот гончего кота зрел впервые!

— А я еще и не такое могу… — промурчал кот, приводя мокрую шерстку в порядок.

— Так, Русланчик, давай скорее свежуй добычу. Одного сварим, двух зажарим. — командовала бабка. — Вьюн, грязь разводить кончил? Нет еще? Жаль. Возьми из колодца ведро воды, окати пол. Снаружи-то избушку так вымыло, что любо-дорого, осталось изнутри.

— А в подпол не затечет?

— Делай, что говорю!

— Какая-то ты сердитая стала, бабуся. — усмехнулся Руслан. — Зимой, вроде, посговорчивее была.

— А, — отмахнулась бабка, — ходють тут всякие… Потом расскажу.

Вьюн вернулся, с натугой таща ведро воды. От души плеснул на пол. Кот с мявом запрыгнул на печку.

— Держись, ребята! — крикнула баба-яга, вцепившись в стол. Руслан, не задавая лишних вопросов, встал в распор: ногами на полу, руки уперты в потолок. Только Вьюн остался растерянно озираться посреди горницы с пустым ведром в руке. Вдруг внизу что-то заскрипело, пол заходил ходуном. Вид за окном пошел куда-то вниз. Руслан выпучил глаза:

— Э… это что?

— Отряхивается, сердечная. — пояснила бабуся. — Эвон, на Котофея моего если воды плеснуть, что будет?

— Обиду затаю, а потом отомщу! — прошипел кот откуда-то с печки.

— Отряхнется Котофей первым делом. А уж потом станет прикидывать, как бы тебе в сапог лужу напустить. Вот и изба: окатили ее студеной водичкой, — а она, голубушка, отряхнулась, и как с гуся.

— А… а она не отомстит?

— Нет, в отличие от кота, она иногда любит помыться.

— Наверное, это потому, что вылизываться не умеет. — предположил Котофей.

Тем временем скрип и тряска прекратились, а заоконный вид вернулся на место. Вьюн поднялся с пола. Выглядел скоморох еще более ошарашенным.

— Надо же, и впрямь на курьих ногах. — покачал головой Вьюн. — А я-то, дурак, думал, что брехня…

— На ногах, на ногах. Но она у меня старенькая, посидеть любит. Тебя день-деньской заставь столбом стоять, к вечеру взвоешь!

Долго ли, коротко ли, но еду сготовили, развеселившаяся с чего-то бабка накрыла на стол, принесла откуда-то баклажку вина. Ели весело, с шутками-прибаутками.

— Откуда такое доброе вино, бабуся?

— Из лесу, вестимо. — проворчала она. Вздохнула и продолжила: — Ладно, не буду более тянуть с рассказом, тем паче, что тебя, Руслан, вся эта история напрямую касается.

И вот что рассказала баба-яга.

На другой день после отъезда Руслана из Киева, Гуннар-Варяжонок, что бился с ним об заклад в две гривны, тоже покинул стольный град. Только отбыл он не в южные степи, а в родной Новгород. Там он повстречал родичей, варягов, да напросился с ними в набег на данов. Повздорили конунги меж собой — обычное дело. Как бы то ни было, поход не удался, и датский конунг надавал по ушам Гуннару и его родичам. Те, кто уцелел, на последнем потрепанном драккаре поворотили назад, к Гардарике, то есть к Русской земле. Когда уже дня три оставалось пути до Новгорода, повстречали новгородскую ладью. Не в добрый, ох, не в добрый час купец Голавль собрался со свеями торговать. Его самого и две дюжины товарищей без лишних слов порубали в капусту, пятерых взяли в рабство. Но один новгородец, как оказалось позднее, все-таки уцелел. Где уж он там схоронился, про то никто не ведал, однако ж, до Новгорода он добрался почти одновременно с Гуннаром. И показал на варяжского найденыша, что тот вор и убийца. В Новгороде такие вопросы решаются быстро и просто, и Гуннар был выкрикнут разбойником на вече. Еле-еле унес он ноги из города, потеряв пятерых друзей-варягов и получив несколько ран.

В середине весны Гуннар объявился в Киеве. Новости на Руси распространяются быстро, и на княжий пир Гуннару вход был заказан. Схорониться в многолюдном Киеве — штука нехитрая, особенно, если уметь менять личину. Гуннар обрядился в лохмотья, выбелил бороду, перестал мыться, и уже через несколько дней он ничем не отличался от доброй сотни старых увечных бродяг, каких пруд пруди на любом торге. Гуннар рассчитывал втихаря повеселиться по корчмам, выждать, пока стихнет шум вокруг него, а там… а там видно будет. Чего загадывать?

Вот как-то, в очередной раз пьянствуя в корчме, услышал Гуннар от такого же бродяги, каким выглядел он сам, что Владимир призвал к себе всех дочерей, а было их у него немало. И среди многих прочих прибыла из Новгорода в Киев девица красоты столь редкостной, что глаз отвести невозможно. Князь представил ее своим гостям, дружинникам, челяди, и сказал, что быть Людмиле — так звали княжну, — женою Руслану Лазоревичу, буде тот слово сдержит и летучего колдуна ко двору Владимира доставит. Народ, как обычно, порадовался, Владимир выкатил вина, погуляли-пошумели, да и успокоились.

Гуннар заинтересовался. Захотелось ему самому посмотреть на княжескую дочку, которую Владимир ни с того, ни с сего пообещал вдруг этому сопляку Руслану. Сам не зная почему, молодой варяг разволновался. Три дня кряду он придумывал, как бы ему проникнуть на княжий двор. Потом придумал. Напоил гусляра, украл у того гусли. Обращаться с ними он умел. Мастером, конечно, не являлся, но умения его вполне хватало, чтобы повеселить челядь. Ожидания Гуннара оправдались. С гуслями он без проблем проник на задний двор, и часа три кряду потешал прислугу частушками вольного содержания. Наконец, усилия его увенчались успехом: окошко на втором поверхе открылось, оттуда выглянула девушка красоты и впрямь неописуемой.

— Это кто? — прервавшись, спросил Гуннар внезапно севшим голосом.

— Это? А, Людмила, дочка княжеская. Добрая, не капризная.