Оберег - Дмитрий Сорокин

— Доброе утро, дедушка. Нет, на колдуна иду.

— Утро доброе. Ты с этой бляхой, что на шее носишь, поостерегись лучше. А то, не приведи боги, такого наколдуешь, сам того не зная… Бабка-то жива еще?

— Жива, почивает. А ты, дед, никак, тот самый леший?

— Это какой еще «тот самый»? — с подозрением спросил леший.

— Который исчез неведомо куда.

— А… Тогда точно я. Помимо меня в ту сторону точно никто не исчезал, я бы встретил.

— Ой, хто это? — выглянул из избы заспанный Вьюн. — Леший, что ли?

— Он самый. — ответил Руслан. — Иди, буди бабулю, скажи, гость дорогой пожаловал.

— Кто ходит в гости по утрам, бывает с тем тарам-парам… — послышалось через некоторое время ворчание бабы-яги. — Устроили из бабкиной избы постоялый двор, лишили покоя несчастную старушку… Кого там еще принесла нелегкая? — она выглянула во двор, увидела лешего и дурное настроение как рукой сняло. — Ой, глянь, кто к нам пожаловал! Живой! А что черный такой? Вчера ж дождь был!

— Потом расскажу. — устало сказал старик. — Попить бы!

Руслан поспешно вытащил из колодца ведро воды, протянул лешему. Тот с благодарностью принял, пил степенно, но жадно. Когда ведро опустело, вернул Руслану:

— Повтори, ладно?

Богатырь пожал плечами и повторил. А потом еще повторил… После пятого ведра старый леший взбодрился, и, хотя толще не стал, смотрел уже озорным глазом.

— А помнишь, бабка, как мы с тобой, бывалоча…

— Тихо, тихо ты, дурило зеленый, перед молодыми неудобно… — испуганно замахала на него руками баба-яга. — Лучше расскажи, куда это тебя, хрен старый, забросило, что ты домой не сильно торопился?

— Да, дедушка, расскажите. — попросил Вьюн, присаживаясь на траву.

— Да что там рассказывать… — смутился Леший. — Было бы о чем… В общем, так. Сидели мы с бабкой туточки, чагу попивали. Я помыслил с энтой деревяхой поморочиться, ну, бабка мне ее и дала. Первым делом я нашел, что одна загогулина дает понятие языков зверинских и пташьих. Ну, мне-то оно ни к чему, я все энто дело отродясь понимаю. А потом я покрутил вон тот, самый длинный сучок. И миг единый, охнуть не успев, оказался незнамо где. Кругом лес, да не мой. Высоченные деревья, меж них болтаются тоже как бы деревья, но не твердые, а хоть узлы вяжи. Трава, в общем, но в руку толщиной. Кусты лохматые, цветы пахучие, жарища, духотень, и птицы не по-нашему поют. Потом змеюку видал. Толщиной с меня, а длиною со всю энту поляну будет. Опосля на меня кот спрыгнул. Черный, как твой Котофей, но здоровый, как лось. Крепко так прижал, сожрать хотел. Зубищи — во! Но он быстро понял, что я невкусный, и убрался.

Иду я дальше по энтому непонятному лесу, страшно до дрожи. И тут вылазит на поляну ихний леший. Низенький, черный, не по-нашему лопочет, но я его понял. Не зря, видать, деревяху-то в руках вертел. «Убирайся, — говорит, — отсюда! Это мой лес! Никого сюды не пущу!», и с кулаками лезет. Ну, энто дело нам привычное, сколько я волтузил лешака из соседнего бора, когда он у меня две дюжины птиц спер, а потом еще кабана племенного сманил, стервец… Ну, понятно, я тому черному врезал, по-нашему, от души, а он наземь брык! И дуба дал. Помер, значить. Пришлось мне занять его место. Не оставлять же лес без присмотра. Лес, хоть и чужой, а все же лес, и пригляд ему надобен. А там, кумекаю, глядишь, и еще какой пенек чернявый забредет…

Ну, за год худо-бедно освоился я там. Все в порядок привел, многое по-нашенски наладил. Только одна беда: зимы у них нет совсем. Одно сплошное лето. Я-то думал, сейчас навкалываюсь, зато зимой отосплюсь. Нет, шмеля тебе в ухо. Не то что зима, но и осень где-то заблудилась. Просто беда! Добро, хоть дожди шли довольно часто. Так, не спамши, я дюжину лет там проторчал. Отошшал, почернел, да и вообще, умом чуть не тронулся от тоски. Там все настолько не наше, что… А, — махнул он рукой, — вам все равно не понять. На тринадцатый год заявились вдруг родичи того лешего, что я нечаянно пришиб. «Куда, — спрашивают, — братуху подевал?». Ну, я им ответствую, мол, не хотел я, так, мол, получилось. А они и говорят мне: «Если сам уйдешь отсюда, никто тебя не тронет. Если нет — биться будем». Ну, на кой мне с ними биться? Чтоб еще в десятке лесов горбатиться?! Нетушки! Дома-то завсегда милее! Ушел я из того леса. Шел-шел, вообще леса кончились. Началась степь. Не такая, как у нас, но нечто вроде. Звери там тоже диковинные: то лошади полосатые, а то… помнишь, старая, у нас раньше такие водились: огромные, лохматые и с двумя хвостами, один спереду, другой сзаду? Вот там такие же, только лысые и ростом поменьше. Нашел я в той степи пень агромадный, залез в него, да заснул. Дюжину лет не спать — не шутка, знаете ли. Сколько я спал — про то не ведаю. Проснулся когда, стал домой пробираться. По степи, потом по пескам — вспомнить страшно. Потом через море, по горам, по долам… Вот, домой вернулся. Седмицу отдыхать буду, потом приберусь. Эвон, лес-то какой запущенный стал! Это я к чему все рассказал, тебе, витязь хоробрый — в первую голову. Неча баловаться с незнакомой магией. А то поработаешь лешим без сна и отдыха дюжину лет незнамо где — узнаешь, почем пуд лиха! Ладно, пойду я отдохну с дороги. Как в себя приду — жди, бабка, меня в гости. Вспомним былое… — леший со скрипом поднялся и заковылял в лес. У самой кромки обернулся:

— Да, забыл совсем. Когда сюды шел, уже в моем лесу, девок наших встретил. Они просили поблагодарить тебя, бабуся, за развлечение доброе. Очень уж им этот молодец, что ты послала, по нраву пришелся!

— Он что, живой еще? — спросил Руслан, предвкушая поединок с Гуннаром.

— Нет, что ты. Уж дня три, как мертв. Но им нравится. — леший скрылся в лесу.

— Так что, касатик, тебе повезло несказанно. — подвела итог баба-яга. — А то лешачил бы ты сейчас где-нибудь в Чайной стране, а то и в Стране Восходящего Солнца…

— А это где такая? — спросил Руслан. — Про Чайную еще краем уха слыхивал, а это где?

— Да примерно в тех же краях, — махнула рукой бабка — далече отседова, да и делать тебе там нечего. Ладно, пора подкрепить ваши молодые силы. Ты, скоморох, поди со мной, по хозяйству поможешь. А ты, Руслан, иди Слепня лови.

— Да на кой мне эта муха кусачая?

— Да не муху, балда, коня! Этот, Гуннар ваш, он коня своего Слепнем назвал. Говорит, в честь коня варяжского бога Вотана. Я, правда, вроде бы помню, что того коня немного не так звали, да сейчас это не важно.

Руслан пошел по следам лешего, и вскоре наткнулся на крупного вороного коня, ощипывавшего листья с лещины. Конь покосился на него настороженно, но трапезу не прервал.

— Слепень, Слепень, у, хорошая конячка. Иди сюда. Дальше вместе поедем.

— Ага, сейчас. — пробурчал конь себе под нос. — Сначала «хорошая конячка», а потом шпоры в бок, хлыстом по морде, и вперед полным ходом, пока не издохну. Хватит.