Наковальня - Николас ван Палланд

По пещере разнеслось шуршание, и слабо запахло едой, синтетической, в саморазогревающейся упаковке. Через минуту Шэрри, ободряюще улыбнувшись, вложила в руки Габриела коробку, от которой поднимался пар, и вилку.

— Вершина пищевой цепочки — это мы, — заметил Киппер над плечом землянина. — Каждому чуду нужен сытный кусок хлеба, чтобы крепко удерживать свои три точки.

Только Лазарус не ел. Он снова полулежал, с ледяным величием обозревая свое племя гномов.

— Ты законопослушный человек, Габриел Кайли?

— Не очень, — честно признался Габриел. — Я никогда особо не доверял Организации и ее методам.

— Организации?

Габриел пожал плечами, не желая попадаться в сети, которые там плел Уайт.

— Организация, — повторил Лазарус, разглядывая его. — И что твоя Организация означает для тебя, Габриел Кайли?

Габриел задумался.

— Она означает самый старый охранный рэкет в истории, — ответил он наконец. — Я считаю, что правительство — любое правительство — это всегда та же самая старая банда, которая хочет править миром. Чтобы сохранить лояльность населения, они будут давать обещания, которые не смогут исполнить, строить дороги, которые никому не нужны, а когда все остальное провалится, скажут: «Может, мы и плохие, но мы защищаем вас от тех громил, что живут по ту сторону гор. За это вы нам и платите. И будете платить. Иначе поплатитесь». И всю историю люди платили: и потом, и кровью, и целью своей жизни.

— А Закон — просто эвфемизм для «делай так, а не этак»? — мягко добавил Лазарус.

Габриел согласился немного смущенно. Его собственные доводы всегда казались ему пустыми, когда он излагал их вслух. Непреклонный голос рациональности редко способен передать суть аргумента, основанного на чувстве.

— Но Земля имеет самые жесткие законы о неприкосновенности частной жизни в КЗС, — указал Лазарус. — Каково тогда жить по ним?

Габриел заколебался. Ему не хотелось углубляться в эти воспоминания.

— Там, где я рос, мы никогда не обращали на них большого внимания. У нас как бы было собственное правило.

— И что это было за правило? — не отступал Уайт. Габриел холодно улыбнулся:

— Мы не лезли в чужие дела.

С минуту Лазарус молча разглядывал его, потом расхохотался. Этот смех был подобен крику боли, он отразился от стен пещеры безрадостным стоном баньши. Габриел вздрогнул и закрыл глаза.

Будто по сигналу остальные бегуны по крышам засмеялись вместе со своим вожаком. Монах подошел и радостно хлопнул Габриела по спине:

— Я знал, что ты огурец нашей породы. Я сразу заметил Наковальню в твоих глазах, это точно.

Атмосфера разрядилась, но Габриел не мог не спросить себя, каким энтузиастом надо быть, чтобы войти в этот клан сумасшедших гоблинов.

Только Киппера не захватило общее веселье. Его улыбка была широкой, но тонкой как пласпирус.

— Я бы не смеялся слишком громко. — Голос Лазаруса прорезался наконец сквозь общий гомон, хоть Уайт не повышал его. — Речистое отступление нашего гостя ярко высветило различие между революционерами и вандалами.

— Эй, Лаз, этот малый на ножах с Могучим Мики, — заметил Монах не без подковырки. — Его путь — наш путь, разве нет?

Лазарус дал бобовому побегу обвить свой палец.

— Мы живем вне закона, — неласково ответил он, — а не без него.

— Но это их закон, — возразила Шэрри.

— Чей закон? Чей закон! Это наш закон, и мы должны потребовать его обратно! Вы хоть представляете… — Лазарус схватился за стебель, будто хотел вырвать его с корнем. Несчастное растеньице корчилось в его руке, как тонущий в меду питон. — Вы хоть представляете, в каком мире мы бы жили, не будь законов о неприкосновенности частной жизни, или законов о генинжах, или статутах о запрещенных технологиях? Вы действительно думаете, что тут достаточно не лезть в чужие дела? Оглянитесь на дочумовые времена, и вы поймете, что сегодня происходит то же самое. Посмотрите, что вы имели тогда: системы тайной слежки для правительства, системы портативного развлечения для народа и понемножку того и другого для клещей посредине, дабы поток информации шел в обе стороны. В конце концов, народ имеет право знать. Камеры и микрофоны размером с булавку в руках каждого мужчины, женщины и ребенка. Правительство и граждане, играющие в восхитительную игру «я первым тебя увидел» против друг друга… и самих себя.

Лазарус шагнул было к Шэрри, но опомнился, и в первый раз его лицо смягчилось, принимая скорбное выражение.

— Ах, Шэрри! — Уайт отпустил стебель и погладил его. — Что за времена! В литературе есть всего один основной сюжет, и когда ты рассказываешь ту же самую историю снова и снова, двадцать четыре часа в сутки, каждый день, каждый год, сколько ты сможешь ее продолжать, пока не исчерпаешь все возможности? Сколько ты сможешь ее продолжать, прежде чем люди отвернутся от вымышленных драм и начнут снимать, записывать и искать реальные жизненные драмы для своего развлечения: болезни, катастрофы, войны, насилие… ха! — Он с отвращением встряхнул головой. — Как будто они реальнее, чем выдумки… как будто есть реальный способ различить их. Но раз это есть на экране, это должно быть правдой!

Но много ли катастроф происходит вокруг? Много ли насилия совершается у тебя на глазах, чтобы ты мог этим развлекаться? И вот люди принялись за то единственное, что осталось доступным. За соседей!

Несколько бегунов по крышам засмеялись, и Лазарус снисходительно улыбнулся. Он расхаживал по пещере, не в такт речи жестикулируя руками. У Габриела возникло такое чувство, будто перед ним огромный валун катится по склону горы. Медленно набирая скорость, он с каждой проходящей секундой становится все более опасным, непредсказуемым и неостановимым.

— Настрой приемник и обнаружишь семью еще несчастнее твоей, — кричал Лазарус, — и она не выдуманная, она настоящая и живет прямо через дорогу! — Он раскинул руки и продолжил уже нормальным голосом: — В конце концов, мы имеем право знать! Публика, весь этот жалкий плебейский муравейник имеет проклятое право знать! — Лазарус издал горький, скрежещущий смешок. — Как ты защитишь себя? Ты можешь защитить свое имущество, но как ты защитишь себя от людей, крадущих твою жизнь? Твою жизнь! Твои… мгновения. Когда вор слишком мал, чтобы его увидеть. От этого нет защиты. Нет механической защиты! И при отсутствии защиты от миниатюрной аппаратуры слежения посягательство на частную жизнь больше не противоречит закону. Вскоре оно даже не считается неприличным. И вот уже неприкосновенность частной жизни как понятие перестает существовать… почти.

Лазарус погрозил пальцем Габриелу и сказал:

— Человеческие существа бесхитростны, им удалось засунуть этого джинна обратно в бутылку. Но они не заметили, что два пальца остались торчать наружу. А эти пальцы шарят вокруг.

Габриел осторожно заметил:

— Но… я всегда думал, что в Кьяре самые жесткие законы о неприкосновенности частной жизни после Земли.

— О да, — быстро подтвердил Лазарус, — потому-то и началось гниение. — Он постучал себя по лбу над переносицей. — Знаешь про этот маленький имплантант? Пока мы тут говорим, они проталкивают через Конклав законопроект, который добавит к обонятельному имплантанту следящий чип. Так Могучий Мики сможет следить, где находятся все его непослушные дети. И ты думаешь, что это остановится на нас, вонючках? Нет, парень, плохие старые времена возвращаются, и это происходит здесь! Это начинается здесь! выкрикнул он. — Не на Октавии, не на Зулейке, не на Терра-Нове, не в Колокольной стране на Отраде, не на Лас-Пальмасе, не на Лагранже в Солнечной системе, не на Сером Пейзаже, здесь, именно здесь! В системе Тора, в Кьяре! А знаешь почему? Ты знаешь почему? — Лазарус перешел на шипение. — Потому что ты не можешь запретить основной императив, приятель! Люди будут иметь то, что они хотят! Пусть на это потребуется тысяча поколений, они получат это! А власти хотят этого, они хотят знать все, они хотят знать, где находится каждый, и зачем, и когда, потому что это — ключ! Твоя сестра ошибалась, парень! Власть — не конечная цель, она только средство, чтобы обладающий властью мог чувствовать свою задницу прикрытой! Они хотят чувствовать себя в безопасности! И они получат то, что хотят! И не тома резиновых законов сдержат эти чертовы полчища, парень! Это будут не пустоголовые «Спасем Куерин» с их плакатами. Нет, парень… это будем мы, народ Кила! Посмотри вокруг, приятель, потому что это мы! — Теперь он кричал. — Мы — революция! Мы — воины дождевых туч! Мы отмоем все дочиста! Мы вернем все обратно к земле! Обратно к земле… живой земле Творения, парень. Живой земле Творения. — Голос Лазаруса упал до шепота. — Дух Кила показал нам дорогу. Дорогу назад.