Черный крестоносец - Алистер Маклин

- Считать я умею. Не надо потчевать меня арифметикой.

- Нам пришлось потчевать арифметикой даже министерство обороны, пояснил Харгривс. - На что ушло три-четыре года. Не так уж много, если учесть способности тупоголовых военных. У ракеты были и другие пороки.

Все эти подъездные пути, краны, блокгауз, трейлеры с гелием и жидким углеродом усложняли сборку. А еще - само топливо: керосин и жидкий кислород. То есть стационарная база. В условиях, когда стаи американских и британских самолетов рыщут над Россией, русских - над Америкой и Британией, британских и американских - над территориями союзника, такие стартовые площадки утаить невозможно. Так что практически на каждую ракету одной стороны нацелена ракета другой. Итак, требовалась ракета мгновенного действия, притом мобильная и транспортабельная. Немыслимое дело при существующих параметрах ракетного топлива. На керосине и жидком кислороде и это в двадцатом столетии - по сей день работает большинство американских ракет. К жидкому водороду с его капризами пока только присматриваются...

- Цезиевое и ионное топливо тоже вызывает у них интерес, - заметил я.

- И еще долгие годы будет привлекать. Над проблемой корпят десятки фирм. А сам знаешь: у семи нянек... Наконец Фейрфилда осеняет гениальная и простая, как все гениальные, - идея. Насчет горючего, которое двадцатикратно превосходит по мощи горючее американских "минитменов".

Сам не могу уразуметь, как оно срабатывает.

- Ты уверен, что срабатывает? - спросил я.

- Мы все уверены. До меньшей мере, в экспериментальных условиях.

Пробным зарядом в двадцать восемь фунтов доктор Фейрфилд начинил миниатюрную модель, которую и запустил с необитаемого острова на западе Шотландии. Она в точности подтвердила предвидение Фейрфилда: сперва летела медленно, куда медленнее, чем обычные ракеты. - Харгривс улыбнулся своим воспоминаниям. - А потом стала набирать скорость. Мы - то есть радары упустили ее на шестидесяти тысячах футов. Она все еще набирала скорость, делая в этот момент шестнадцать тысяч миль в час.

Последовали новые испытания. И наконец он добился, чего хотел. В дальнейшем мы увеличили вес ракеты. С топливом до четырехсот. И получился "Черный сорокопут".

- А не привносит ли цифра "400" новые факторы в поведение ракеты?

- Это нам и предстояло выяснить. Здесь, на острове.

- Американцы знают о ваших исследованиях?

- Нет. - Харгривс мечтательно улыбнулся. - Но, надеюсь, в один прекрасный день узнают. Через пару лет мы поделимся с ними идеями и технологией. Учитывая их потребности, ракета и рассчитана на высокие показатели. Она может закинуть двухтонную водородную бомбу на расстояние в шесть тысяч миль за пятнадцать минут. С максимальной скоростью в двадцать тысяч миль в час. Шестнадцать тонн веса в сравнении с двумястами. Столько весит их межконтинентальная ракета. Восемнадцать футов высоты в сравнении с их сотней. Для транспортировки и запуска ракеты годятся торговое судно, подводная лодка, поезд и даже большой грузовик. И в придачу моментальный запуск. - Он снова улыбнулся, но уже не мечтательно, а деловито. - "Черный сорокопут" американцам придется по душе.

Я внимательно присмотрелся к нему.

- Ты что, полагаешь, что Визерспун и Хьюэлл работают на американцев?

- Работают на... - Очки съехали на переносицу. Он воззрился на меня, близоруко щурясь из-за толстых стекол. - В каком смысле?

- Если такое допущение ошибочно, не вижу, каким образом американцам доведется поглядеть на "Черного сорокопута" и полюбить его.

Он подумал, кивнул, отвернулся и ничего не сказал. А я устыдился: зачем было сокрушать наивную академическую мечту.

Рассвет надвигался неудержимо. Даже из освещенной электричеством комнаты были различимы его серые краски. Рука болела, словно доберман все еще висел на ней. Ага, вон на столе недопитый стакан виски. Я подхватил его и сказал: "Будем здоровы!" Никто мне не ответил. Я осудил их дурные манеры и отправил содержимое стакана себе в глотку. Фарли, краснолицый знаток инфракрасных лучей, постепенно обрел исходный цвет лица, кураж и обличительную позу, затянув нескончаемую речь, в которой чередующиеся слова "проклятие" и "попрание прав" определяли основную тему. Почему-то он ни разу не пригрозил обратиться с письмом к своему парламентскому избраннику. Остальные вообще помалкивали. На убитого не смотрели. Эх, дал бы мне кто еще стакан виски! Да я ведь помню, откуда Андерсон достал бутылку. Бред какой-то! О бутылке думаю охотней, чем о человеке, который мне ее поднес. Но в это утро все - бред. А с другой стороны, что было - то было, что будет - то еще будет. Если, конечно, будет. Виски принесет пользу, что касается Андерсона, он уже никогда и никому пользы не принесет.

Хьюэлл вернулся на рассвете. Один. Почему? Окровавленное левое предплечье явилось косвенным ответом на вопрос, что произошло. Надо полагать, трое часовых у противоположного заграждения выказали больше бдительности и воинского мужества, чем он ожидал. Но, увы, меньше, чем ожидали мы. Так или иначе физиономия Хьюэлла не отражала никаких эмоций.

Гибель подчиненных, собственная рана, убийство часовых - все скатывалось с него, словно с гуся вода. Напряженные, перепуганные, посеревшие лица пленных свидетельствовали: людям все ясно, в моих комментариях они не нуждаются. При Иных обстоятельствах мимика отдельных лиц была бы достойна насмешки. Идея "Этого никак не может быть!" боролась с противоположной: "Это есть - не верите, проверьте на своей шкуре!"

Смеяться, однако, не хотелось.

Хьюэлл воздержался от исповеди. Он вытащил пистолет, жестом приказал Хангу покинуть помещение, безразлично оглядел нас и скомандовал:

- На выход!

Мы вышли. Такие же пальмы, как и на другой стороне острова. Склон горы покруче, чем там; расщелина, делящая массив надвое, видна лучше. На северо-восток уходит гребень, прикрывающий от нас север и запад.

Хьюэлл помешал нам любоваться пейзажами. Построил в колонну по два, велев держать руки на затылке. Я, впрочем, не подчинился, а он не стал заострять на этом внимание. Через скальный перевал он повел нас на северо-запад.

Триста ярдов подъема на первый хребет - следующий раскинулся впереди, - и я замечаю слева, ярдах так в пятидесяти, груду камней, совершенно свежую. Снизу не разглядишь, что там за ней. Но мне и так ясно. Выход из туннеля, использованный Визерспуном и Хьюэл-лом рано поутру.

Осматриваюсь, тщательно фиксируя в памяти приметы. Наконец обретаю уверенность: найду это место даже в кромешной тьме. Сам себе удивляюсь: что за неизлечимая страсть коллекционировать бесполезную информацию.

Через пять минут мы на следующем хребте; перед нами под сенью горы расстилается западная, долинная часть острова. Уже день, и все до мельчайшей подробности видно.

Долина побольше восточной, но ненамного. Миля в длину - с севера на юг. И ярдов четыреста в ширину, между морем и первыми уступами горы. Ни деревца. На юго-западе сверкающие воды лагуны взрезает длинный, широкий пирс. Отсюда, с расстояния в четыреста - пятьсот ярдов он кажется бетонным, на самом же деле, скорее всего, коралловый. На дальнем конце пирса, на рельсах, широко расставив лапы, стоит подъемный кран, какие мне случалось видеть в доках. Корпус и стрела на подвижных колесиках.

Кран, каким могла пользоваться фосфатная компания. Именно наличие такого крана, должно было склонить флотское начальство к решению организовать базу на острове. Попробуй-ка сыщи еще где-нибудь посреди океана такие удобства.

На пирсе различимы еще две узкоколейные линии.. Одна, думаю, подавала вагоны с рудой на погрузку, вторая - обслуживала порожняк. Проржавевшие рельсы уходят на юг, к шахте. Вторая подновлена, свеженькие рельсы сверкают сотни за две ярдов отсюда. Прошивают бетонное кольцо диаметром в двадцать пять ярдов и обрываются у ангара, тридцать футов высоты, сорок - ширины, сто - длины. Мы находимся прямо над ангаром, ворота поэтому не увидеть. Но и так понятно: рельсы ведут внутрь. Ангар ошеломляет белизной. Это не краска. Это отбеленный брезент, предохраняющий металлический корпус от перегрева.

Чуть севернее разбросаны приземистые сборные домики - жилища обслуживающего персонала. Еще севернее - на четверть мили примерно врезанное в грунт мощное квадратное сооружение из бетона высотой в два-три фута. На нем - с полдюжины металлических шестов да столбов с оборудованными на них разнокалиберными антеннами.

Ханг ведет нас в ближайший из сборных домов. Внутри двое. Китайцы с автоматами. Кивок одного из них, и Ханг пропускает нас вперед.

Внутри кавардак. Комната сорок футов на пятнадцать. Вдоль обеих стен койки в три яруса. В промежутках между койками - трехстворчатые шкафчики, вокруг - прикнопленные к стенам вырезки из журналов, фото, рисунки. Приставленные один к другому столы образуют один общий стол, отскобленный добела, как и пол под нами. В противоположном конце комнаты - дверь.