Повелитель вещей - Елена Семеновна Чижова

Он вошел из любопытства – хотя нет, было в парне что-то такое, что заставило войти.

Шел по коридору и думал: «Квартира – как наша, только голая какая-то». Пустые стены, кухонный стол без клеенки, матрас на полу, в гостиной; он глянул и скривился: «Не дом, а цыганский табор… На сталинку накопили – уж кровать-то могли себе купить…»

Парень шел впереди, он, украдкой осматриваясь, сзади. Проходя мимо комнаты, что над бабкиной (дверь была приоткрыта), не удержался, заглянул. Комната, от пола до потолка заполненная пустотой, выглядела непомерно огромной.

Непомерность пустоты подчеркивали следы от мебели, по которым он без труда восстановил то, что было раньше, а теперь благополучно отсутствовало: вот, поперек комнаты, диван; там – шифоньер (точь-в-точь как бабкин: от массивного, в полстены, шифоньера остался темный, как густая тень, прямоугольник). Заполнил зияющие пустоты и с удивлением обнаружил, что перед ним и вправду бабкина комната – какой она могла бы стать, если вынести мебель и картины, а главное – саму бабку с ее обоссанным, заляпанном жирными пятнами креслом…

Смотрел. Присматривался к пустым следам. Пока не понял, чего здесь не хватает: бюро – пузатого, на кривых львиных лапах, с широкой дверкой посредине; в детстве принимал его за печь.

Чуть не спросил: эй, а бюро-то где?..

И наткнулся на взгляд – рассеянный и одновременно насмешливый, словно парень заранее знал, о чем он его спросит, и заранее насмехался над ним. Над тем, что он тупит.

Наткнулся и невольно позавидовал: «Вот бы и мне научиться так смотреть». Не холодно, глазами-льдинами, – это, спасибо бабке, он умел с самого детства, однажды так глянул на одного, верзилу из 3-го «Б», тот сразу понял и отвял на всю оставшуюся жизнь, – раньше, вспоминая ту школьную историю, он гордился собой, тем, что повел себя круто; но сейчас, под рассеянно-насмешливым взглядом парня, отчего-то устыдился. Почувствовал глухую неприязнь: не к нему – к себе.

Эта завистливая мысль являлась и потом, через несколько дней, когда они с парнем подружились, и он, собираясь о чем-нибудь спросить, снова натыкался на взгляд, как на невидимую стену: этим взглядом его новый приятель владел с неподражаемым совершенством. Будто вправду был многоглазым существом, явившимся из космоса, типа, с другой планеты, – поймав себя на глупом сравнении, он тоскливо подумал: «Крыша, что ли, у меня едет?.. Насиделся с бабкой, ага…»

Странным оказалось и имя: Гавриил – на его вкус, неправдоподобное, причудливое, смешное; прикольные, должно быть, родители, если выбрали такое для сына. А может, и не родители. Может, сам. Например, для фальшивого профиля на фейсбуке.

Надеясь это проверить, спросил:

– А… фамилия?

– Тебе-то зачем? Мне же твоя по барабану. – Словно раскусив его тайные намерения, Гавриил коротко усмехнулся: – Не суетись. Меня там нет.

– Там – это где? – Он постарался напустить на себя такое же рассеянно-насмешливое выражение – не вышло: тот, кого он вознамерился вывести на чистую воду, пропустил его хитрый, с подвохом, вопросик мимо ушей: тактика, которой Гаврила (про себя, в качестве доступной мести, он стал называть его Гаврилой – упростил слишком торжественное имя, будто спустил его носителя с небес на землю) пользовался при каждом удобном случае и с неподдельной откровенностью.

Какое-то время – отрицая, что пойман в сети несправедливой зависимости, когда одному можно все, а другому ничего, – он еще делал мысленные зарубки. Но вскоре сдался, притворился, что зависимости нету. А то, что Гаврила видит его насквозь, читает как раскрытую книгу, – это потому, что между ними установилась прочная, может, даже неразрывная связь.

Такая его встречная тактика давала богатые плоды. Во-первых, позволяла отбросить пустые догадки и домыслы: ну нет человека на фейсбуке – и чо? Тем более во всем остальном, что касается сетевых хитростей, его новый приятель был на высоте – здесь между ними царила справедливость, тут они понимали друг друга с полуслова – до такой степени, что уже на третий день он задумался о том, чтобы, выбрав подходящий момент, поделиться своим блистательным замыслом – приобщить к своей Великой будущей Игре (может, даже в качестве соратника – делового партнера), – но при мысли, что новый приятель обесценит его далеко идущие замыслы, чувствовал необоримую робость, такую, что язык к гортани прилипал.

Не только мастерское владение глазами (к этим то и дело меняющимся глазам он за прошедшие пару дней успел худо-бедно попривыкнуть) – изумляла сноровка, с которой Гаврила умел уводить разговор в другую сторону.

Что раздражало особенно: свои поперечные заходы Гаврила начинал всегда одинаково, буквально одними и теми же словами: «А тебе не приходит в голову?..» Его узкое, слегка асимметричное лицо при этом кривилось; нос – с едва заметной горбинкой – морщился; после чего насмешливый голос выдавал такое, что хоть стой, хоть падай. И что прикажете делать – покорно сворачивать? Или, наоборот, упереться и стоять как пень?..

Например, вчера. Договорились пройтись, типа, прогуляться. Идея ему понравилась: показать – на правах аборигена, уроженца здешних мест – ближайшие к дому окрестности. Включая пустырь, на котором гулял с бабкой.

Отключившись (когда-то это называлось «повесив трубку»), он вспомнил: однажды, давно, он еще учился в школе, они шли из компьютерного магазина, и мать ни с того ни с сего взялась промывать ему мозги. Говорила про дружбу. Про то, что друзей надо искать среди одноклассников. Он ответил, что не понимает причин, по которым должен ограничивать себя этим, в сущности, случайным множеством, вместо того чтобы искать в огромном, воистину безграничном: в Сети.

Сейчас, спускаясь по лестнице следом за Гаврилой, он понял, что был не прав.

Они вышли из парадной. Гаврила остановился и стал шарить по карманам с таким озабоченным видом, будто посеял что-то важное: ключи от квартиры или телефон. «А вдруг… – Он вспомнил монету, которую нашел здесь, именно здесь, на этом самом месте, и решил, что лучше об этом рассказать. – Мало ли, обыскался…»

Сказал. Дескать, такая вот история. Иду – валяется. Ты, случайно, не терял? Казалось бы: да или нет? И тема исчерпана…

Но не тут-то было. Гаврила не только пропустил его признание мимо ушей (да, именно признание; и – да, обесценил: он же не просто так, он нарочно упомянул, что монета не простая, старинная, пусть знает, ему чужого не надо: «Скажет: моя – отдам») – но хитро его признанием воспользовался, чтобы лишний раз подчеркнуть свое над ним превосходство: вот мы какие возвышенные! – типа не от мира сего, нас-де ваши монеты не касаются. А потом – ни к селу ни к городу – нос горбатый свой наморщил и говорит:

– А тебе не приходит в голову, что у людей, склонных