Луи Вутон - Армин Кыомяги

Баня нагрелась примерно за час, значительно уступив по этому показателю моему Форду. В качестве утешения за долготерпение она выдала около ста градусов, и это было именно то, зачем я сюда прибыл и почему нисколько не расстроился, когда обнаружил, что забыл влажные салфетки с Алоэ Вера. Содрал с себя одежду, перенес Ким в предбанник, где уже тоже разлилось приятное тепло, и влез на полок. Да, подобного блаженства, когда весь твой забитый внутрь негатив начинает сочиться из раскрывшихся пор, я давненько не испытывал. Под полком, на котором лежало мое пропитанное плохими эмоциями тело, скоро натекла злобная лужица, похожая на отравленный источник воды, без раздумий пожирающий любое попавшее туда живое существо. Через четверть часа я вышел из парной и встал под душ, повернул кран и … рассмеялся. Воды, разумеется, не было. Выйдя из-под душа, я увидел, что Ким многозначительно смотрит на меня. Отклик не заставил себя ждать.

Обтерся найденным в шкафу банным полотенцем и разжег камин в гостиной. Сел на диван, закинул ногу на ногу и автоматически взял со столика пульт, после минутного замешательства положил его на место. Смеяться охота прошла. Отправился на кухню инспектировать холодильник. Пива не было, только какой-то химический сидр из дешевых, со сроком хранения до скончания века (тоже, своего рода предусмотрительность). Ну да, если так пойдет дальше, ждать остается недолго. Выпил залпом банку сидра.

Огляделся в комнате повнимательнее. Простецкое житье-бытье, ничего выдающегося. С обязательной свадебной фотографии на книжной полке слегка натянуто и уже несколько устало улыбаются молодожены Кристьян и Марис. Согласно дате, их брак не продлился и года. И уже… Очередная капля дегтя в семейную статистику. Рядом с фотографией нашел помаду. Отвинтил пробку, красивого малинового цвета, понюхал, сладкая как безвозвратная даль детства. И тогда, будто в порыве бессильного протеста, я начертал помадой прямо в центре черного экрана телевизора: LUI & KIM FOREVER!

Люди приходят и уходят, но что-то должно же оставаться. За неимением лучшего хотя бы розовые и пахучие заключительные титры жизненного сериала, продолжавшегося двести тысяч сезонов.

18 октября

Этот сросток Кристьяна и Марис мне чем-то запал в душу. На следующий день, то бишь, вчера, я подготовился к поездке к ним уже основательнее. Загрузил в кузов машины четыре пятилитровые бутыли воды, притащил ящик баночного пива, пакет картошки, консервы, оливковое масло, лук и чеснок, майонез и кетчуп. На Statoil’е взял приличное количество сеток с чурками для камина. А еще подобрал себе и Ким новые банные халаты и взял несколько махровых полотенец. С тем и поехали в гости.

Хозяева в наше отсутствие не появились, но нас это нисколько не встревожило. Я под завязку набил дровами калильную печь, сбрызнул их горючей жидкостью и кинул туда спичку – из дверцы полыхнуло так, что еще немного, и мой чуб и брови стали бы не хуже, чем у солиста Boney M. Для тепла и романтики запалил камин и в гостиной.

Пока баня нагревалась, я почистил картошку, лук, пару зубчиков чеснока. На кухне отыскал подходящую сковородку, разложил на ней заготовленное для жарки сырье и поставил на каменку. Рядом пристроил предварительно вскрытую банку со свиной тушенкой. Скинул одежду, влез в халат и чинно, по шеф-поварски, уселся в парной напротив каменки. Посасывая пиво, помешивал картошку, периодически выходил перекурить на веранду, по пути свойски подмигивал лежащей на диване Ким. В гостях бесподобно, правда?

Через полчаса праздничный обед был готов. Накрыл на стол в гостиной, зажег свечи, предусмотрительно оставленные нам отсутствующей хозяйкой, и угостился ни с чем не сравнимой жареной картошкой Chez Louis. Ммм… Посочувствовал вечно озабоченной своей фигурой Ким – ни кусочка, как обычно. Ну и ладно, ведь я ничего не имею против прекрасной стройной фигуры. Значит, вся сковородка одному мне, мне, мне! И это касается не только картошки на сковородке. Если так пойдет дальше, то скоро на этой принадлежащей мне планете я разучусь делиться с кем-либо даже песчинкой. Такое слово как share можно будет спокойно вычеркнуть из учебника английского языка. Очевидно, как и многие другие: олимпийские игры, футбол, телешоу, войско, госпереворот, эпидемия… Ох-хо-хо, пахнет тем, что все это однажды приведет к окончательному и бесповоротному вырождению человеческой речи. До последнего слова, которым могло бы быть … «я»?

Нет, скорее «persse”, то есть, «в жопу» (английский аналог fuck, финский vittu, русский блядь).

Однако не будем бежать впереди паровоза. Время покажет, кто жизнеспособнее – я или жопа. При этом надо признаться, что дальнейший ход мысли показался мне весьма любопытным, мол, если бы человеческий язык выродился до нуля, то и последнее слово, прежде чем исчезнуть в общей вербальной могиле, было бы тем же самым, с которого все когда-то началось. Тем же первым словом, которое наш еще довольно лохматый предок прорычал в досюльные времена своими непослушными челюстями. И когда я пытаюсь представить себе тот мир, в котором стадо немытых смердящих особей шатается по саванне в поисках пропитания, то, уж давайте начистоту, слово «я» со всей очевидностью первым быть не могло. Шансы «жопы» гораздо предпочтительнее. Можно предположить, что в зародыше это словечко состязалось в звукоподражании с обозначениями огромного зверя, природного явления или какого-либо первобытного орудия труда. А теперь представим себе – бредет волосатая, изнывающая от голода компания неприкаянных бомжей (не имеющих ни малейшего понятия о том, что уже очень скоро судьба этой бесчеловечной планеты окажется в их руках) и вдруг у них на пути возникает лев, огромный и злющий, скалящий ненормального размера клыки. Они что, воскликнули бы: «Лев!»? Едва ли. Они бы взревели с дотоле невиданным единодушием: «Fuck!», и в панике рванули бы врассыпную, полуслучайно открыв при этом четыре стороны света. И если бы в ходе этого отчаянного бегства один из них споткнулся о корень или камень, он что, вскричал бы: «Корень!» или «Палец!»? Нет, его крик означал бы «В жопу!». Или если бы вдруг разверзлись хляби небесные и наши блохастые охотники в момент вымокли до нитки, разве поднял бы кто-нибудь из них вверх палец и молвил бы: «Дождь»? Не верю. Они поспешили бы укрыться под первым же развесистым деревом или, вжав головы в плечи, добежали бы до ближайшей пещеры, бормоча под нос «vittu» или «блядь», в зависимости от половой принадлежности.

Из меня мог бы выйти охренительный языковед, а вышел товаровед. Ирония или арония, какая в конечном итоге разница?

После еды выкурил на улице сигаретку, потом забрался в баню. Расстелил на полке полотенце и улегся. Жизнь на этих двух жарких квадратных метрах вдруг показалась такой невероятно сносной, что на глаза навернулись слезы. А может, их просто залило потом.

Поддал парку и в упоении слушал, как шипит вода на раскаленных камнях. И тут мне вдруг привиделось, что в предбаннике сидят старые добрые приятели, благостные и распаренные, с полотенцами вокруг бедер и пивом в руках. К счастью, сумел себя обуздать настолько, чтобы от сего утопического видения не размякнуть окончательно. Принял очередную дозу хмельного напитка и насладился этим коротеньким мгновением.

Хорошенько отпотев, основательно помылся в моечной, согревшейся до приятной комнатной температуры водой, воспользовался хозяйскими средствами гигиены: шампунем Pantene Pro-V и гелем для тела Old Spice. Обтерся, надел уютный халат и пробежался по владениям Кристьяна и Марис.

Дом оказался неожиданно маленьким: гостиная, кухня-столовая, спальня, туалет и ванная с душевым уголком (одновременно играющая ответственную роль предбанника) и еще одна комната, где посреди всякого хлама стоял дешевый письменный стол с компьютером и принтером – нечто вроде рабочего кабинета. Похоже, детей у молодой пары пока не было.

Вернувшись в гостиную, я всмотрелся в свадебную фотографию на книжной полке. При ближайшем рассмотрении Кристьян оказался изрядным толстячком. Под зачесанными через голову и не по возрасту редкими прядями волос блестело упитанное лицо с пухлыми щечками. Над полными, несколько женственными губами на общем розовом фоне неподобающе белела кнопка носа, а выше – два голубых и наивных глаза почти без ресниц. Рядом с ним Марис, казалось, была слеплена совершенно из другого теста. Стройная, а принимая во внимание выпирающие ключицы, возможно, даже худая. В цвете ее лица преобладали желтые тона, что вкупе с худобой оставляло впечатление болезненности или же крайней усталости. Честный семейный врач прописал бы ей ежедневную порцию масла, цельного молока и сметаны. Ну, а удлиненное лицо Марис говорило об одном – к такому интенсивному мейкапу оно не привыкло. Вся та желтизна, что была нанесена ей на лицо подружкой косметологом и, надо полагать, незамужней, выглядела настолько карикатурно, что в отношении той, что так постаралась, невольно возникло подозрение, но не в профессионализме ниже плинтуса, а в мести из зависти. Посмотрел на Кристьяна новыми глазами. Действительно, кто же откажется заполучить себе в женихи такого симпатичного розового сыночка.